– Нужен кто-нибудь половчее, – Иволгин будто не слышал вопроса полковника, – подошла бы девушка, мой проводник.

– Смотря куда идти?

Почувствовалось, что собеседник насторожился.

– Место неформальных встреч многих наших соотечественников, известная галерея русского авангарда.

– Мадам Морель? – с облегчением спросил полковник.

– Да.

Может быть, но она уходит от наших дел.

– Может попробуем со мной?

– Каков пароль?

– Привет от меня с моей полной фамилией, именем и отчеством. Если этого будет недостаточно, тогда можно употребить имя Алекс, фамилия Вернер.

– Кто это?

– Это наш с ней общий знакомый.

– О чем ее просить?

– Просить о помощи для меня. Но через главный вход в галерею лучше не соваться. Уверен, после моего бегства, за мадам Морель следит гестапо.

– Как же быть?

– Окна кабинета Морель на втором этаже выходят на противоположную сторону от входа. Карниз под окнами почти примыкает к крыше соседнего здания. Вы же знаете, как дома стоят в Париже.

– С крыши соседнего дома доберетесь до окон мадам.

– Если она позовет полицию? – не унимался Константин Валерьевич.

– Уверен, она этого не сделает.

– За нашего человека отвечаете головой.

– Отвечаю.

К удивлению полковника и к счастью Иволгина затея удалась. Катрин назначила свидание у выхода станции метро Пон де Нёйи в сторону Сены. Ровно в полдень через два дня на третий, то есть в четверг.

Наконец Иволгин познакомился со своей проводницей, ее звали Мишель. Она предложила свой вариант.

– У моего друга, он француз, имеется велосипед-такси. На нем он подрабатывает. За пассажирским сидением находится ниша, в которой в лежачем положении может поместиться взрослый мужчина.

– А дальше что? – любопытствовал Константин Валерьевич.

– Повезем нашего беглого на встречу к мадам. Я легкая, почти ничего не вешу, моего друга утомим несильно.

– А дальше? – настаивал полковник.

– А дальше, как сложится, – не выдержал Иволгин.

Иволгин два дня не находил себе места. Прислушивался к своему внутреннему голосу, но голос молчал. Наконец, все надоело, Иволгин положился на собственную судьбу и на волю Господа Бога.

Трудно было поверить, что в черте Парижа имелись дикие места, куда нога нормального человека не ступала. Они вдвоем с Мишель прошли больше двух километров. Трехколесный велосипед, именуемый вело-такси, уже стоял в ожидании. Водитель выглядел штангистом или тяжелоатлетом. Он помог Иволгину забраться за спинку пассажирского сидения и закрыл спинку на щеколду. Двигались не быстро, атлет дважды отдыхал. Был слышен городской гул, кто-то бежал, охал, кричал. Ехали около часа. Иволгин услышал:

– Доехали, ждите.

Мишель увидела Катрин издалека. Мадам ее тоже. Подала знак, махнув рукой. Мишель привела мадам к такси.

– Выходите из своего укрытия, делаете шагов десять в любую сторону. Надо отвести подозрение от ваших людей. Стойте и ждите. Вас арестует военный патруль, – голос мадам звучал по командирски.

Иволгин к такому повороту событий готов не был, но пришлось подчиниться. Когда он отошел от велосипеда, к нему подскочили трое: два солдата и офицер в звании лейтенанта. Все в форме танковых войск вермахта. У Мишель и ее напарника на лицах застыло удивление. Атлет хотел поправить ежик волос на голове, но рука так и застыла на полпути. Мишель выронила портмоне, и оно продолжало лежать у нее ног. Защелкивание наручников на запястьях Иволгина проходило в полной тишине. Во всем действии было нечто неестественное. В таких ситуациях должно присутствовать напряжение с обеих сторон, а тут все четверо чуть ли не улыбались друг другу. Патруль повел Иволгина на мост Де Нёйи. Иволгин про себя отмечал различные реакции прохожих: одни сочувствовали и чуть ли не снимали шляпы; другие довольно ухмылялись; но больше всего было тех, кто не хотел замечать происходящее.

За мостом Иволгина усадили в военный фургон и повезли. Куда и в каком направление определить было невозможно. Резко остановились, пленника вывели на улицу, провели по сходням на качающуюся палубу и спрятали в каюте. Иволгин успел заметить, что оказался на военном катере то ли минного, то ли торпедного назначения. В каюте стол на двоих, с каждой стороны привинченные лавки. Как только закрылась дверь в каюте, катер заурчал и начал набирать скорость. Наручники сильно сдавливали запястья. Катер шел по прямой с хорошей скоростью, и чем дальше, тем сильнее нервничал Иволгин по поводу своего ареста. Появление в каюте Катрин, не сильно его успокоило. Его удивили возможности мадам. С такими полномочиями она могла запросто и Кондратьева вытащить.

– Если вас не очень шокировали меры по вашей защите, то хотелось бы верить, что впредь будете понятливы и сговорчивы, – произнесла мадам, уловив напряжение своего визави.

– Нельзя ли снять оковы с моих рук? Поверьте, запястья уже сильно затекли.

– Теперь можно. Теперь думаю, вы не станете проявлять ретивости. Мы делаем все возможное, чтобы быстрее доставить вас в Стокгольм.

– Мы идем в Стокгольм?

– Вы, а я остаюсь. Думаю, ваши соотечественники будут долго помнить Швейцарский Красный крест и Красный полумесяц.

– Что вы имеете в виду? – Иволгин понял, что речь пойдет о последствиях его бегства.

– Участь Кондратьева совсем незавидная, но о нем я ничего не знаю. А вот штурмбанфюрер Хартманн в Берлин поехал под конвоем точно в таких же наручниках, которые я с вас сняла. Но это еще не все.

– Умоляю, мадам, не тяните. Кто еще пострадал из-за меня?

– Больше всех досталось Васьяновой. Ее до сих пор держат в гестапо. Дедюлина отпустили. На будущее вы должны знать, что с 1935 года наши спецслужбы используют звукозаписывающую аппаратуру, то есть, мало того, что разговоры подслушивают, их еще фиксируют на магнитную ленту. Человеческая речь воспроизводится без изменений.

– Понимаю, что все мои беседы в кабинете на улице Четвертое сентября записывались?

– Не только записывались. Потом неоднократно прослушивались с приглашением психологов.

– Надеюсь, до Марфы они не добрались? И что с наследником?

– Оба в безопасности. Вы скоро сами в этом убедитесь. Еще хочу предупредить, что немецкой агентуры во всех европейских столицах полным полно. Стало быть, риск засветиться с вашей особой отметиной в Стокгольме не меньше, чем в Париже. Наоборот, в условиях нейтральной страны они не церемонятся, могут и снайпера использовать.

Разговор мадам Морель и Иволгина прервался. В каюту вошел матрос в белом френче поверх формы, в руках он держал поднос. Выложил на стол приборы, завернутые в салфетки, поставил две тарелки то ли с кашей, то ли макаронами, вазу с круассанами, кофейник и две чашки. У дверей развернулся и пожелал приятного аппетита.

– Давайте, Иван Алексеевич, отведаем еду моряков. У нас еще будет время договорить до конца.

Катер шел ровно, со скоростью узлов девять, не более. Река не море, нет качки вверх вниз, с одного борта на другой. Колыбельная песня, а не плавание.

Макароны с креветками – еда на любителя. Иволгин удовольствие не получил. Другое дело круассаны и кофе. И то, и другое отличалось вкусом и свежестью. Кок все убрал со стола и поставил пепельницу, мадам закурила. Иволгину хотелось узнать побольше о Морель и ее людях, слишком много загадок витало вокруг.

– Вам так интересно кого я представляю. Думаете умолчу, таинственно улыбаясь? Нет, штабс-капитан, скажу, как есть.

– Не боитесь?

– Бояться надо вам.

– Почему?

– Стоит вам открыть рот и заинтересовать информацией наших с вами врагов, они тут же захотят узнать все. Как бы вы ни убеждали их, что более ничего не знаете, вас все равно начнут пытать. И когда они поймут, что вы искренни, дел на белом свете у вас уже не останется.

– Неужели так ужасно?

– В рейхе готовят спецов по человеческой боле, по применению психотропных препаратов. Можете представить, что от вас останется. Знаю немцев очень хорошо.