Недолго радовалась Валентина выздоровлению Якова – уже через два дня, вполне оправившись от шока, Яков ушёл в военкомат. А ещё через двое суток Валя провожала его на фронт.

Обидно очень, до ужаса. Несправедливость ареста мужа очень шокировала Валентину. Не враги, не фашисты, нет, свои, свои арестовали. Но разве ж так можно? Валя шла домой, еле передвигая чугунные, непослушные ноги. Всю дорогу от комендатуры до дома плакала. Что, что теперь будет с Яшей, с ними? Она ничего не понимала.

Переступив порог маленького домика пани Анны, Валя обессиленно рухнула на кровать. Тело её как будто умерло. Она ничего не чувствовала. Детский плач дочери привёл её в чувство.

– Матка бозка, цюрка, ты совсем неживая. Нельзя так, давай попей, поешь, целый день голодная. Ты хочешь и панночку оставить без молока? Ты её убить хочешь? Ты же мама, понимаешь? Так что забудь за себя, забудь за мужа. Сейчас думай только о своей цюрке, – так ворча на Валентину, пани Анна собрала быстро поесть. Чуть ли не силой, но привела её в чувство.

– Вот и добже, допивай чай с молоком, и тихо, и не плачь. Рассказывай, что там узнала, – слушала и качала головой.

– Вот беда, да это беда, это плохо, совсем плохо. Валя, цюрка, не плачь. Я думаю есть один способ. Что же, если они, ваши командиры нечестные, то и мы будем нечестные. Так, тебе надо идти вот по этому адресу, я тебе расскажу. Там постучишь, тебе откроют. Ничего не говори. Вообще молчи. Только слушай и запоминай. Что скажет, то и будешь делать. Всё, собирайся, иди. А то может поздно будет. Надо быстро. Возьми, вот это отдашь ему. И не смотри, и не считай, сколько здесь. Просто отдай. Запомни, постучишь и молчи. Только слушай, – пани Анна сунула Вале в руки небольшой пакет и объяснила куда идти.

Валя, судорожно давясь, допила тёплый, сладкий чай, накинула на себя лёгкое пальто и выскочила в ночь. Нужный дом она нашла быстро. Это оказалось не очень далеко. Постучалась в тяжёлую, деревянную, резную дверь, перевела дыхание. Сердце бешено колотилось. Она ничего не понимала, кто и как может помочь её Якову. Но в то же время она доверяла пани Анне. Разве пани Анна не доказала ей с мужем своё участие в их жизни? Разве она не спасла им дочку? Дверь резко отворилась. В тёмном проёме стоял седой старик. Его длинные белые волосы спускались и путались в такой же белой бороде. Чёрные глаза даже в темноте буравили Валю каким-то непонятным и немного страшным блеском. Знаком показал на вход, пропустил Валю и закрыл за ней дверь. Пройдя в дом, опять пристально впился взглядом в глаза Валентины. У неё закружилась голова, ноги подкосились и, если бы вовремя старик не посадил её в удобное кожаное кресло, она бы упала.

– Ну что ж, Валентина, ты успела. Это хорошо, что сразу пришла. Слушай внимательно. Знаю о твоей беде. Скажи мне честно: сильно его любишь? Очень его спасти хочешь? Только знай, за все платить придётся. Решай сейчас, может и не стоит стараться.

– Да что же Вы такое говорите? Как можно? Я очень боюсь за него. Я его люблю и готова всё отдать, лишь бы он жив остался. Помогите, если можете, – Валентина грохнулась на колени перед стариком, горько причитая.

– Ну, ну. Не плачь, поверь, тебе слёзы ещё пригодятся. Жаль мне тебя, Валентина. Поперёк судьбы идёшь, трудно тебе будет. Наши желания не всегда приносят плоды. А я что? Я только проводник твоего желания.

Колдун смотрел на Валентину. Боже правый, этой женщине отмеряно столько горя, сколько на десятерых будет много. Перед его глазами проносились картины одна страшнее другой – взрыв дома, огонь, сильнейшее землетрясение, дым или пыль, похороны маленьких детей, тюрьма мужа, измены, измены её супруга. А она не гнётся, любит, всё прощает. Её муж умирает у другой женщины, а хоронит его Валентина с детьми, болезнь и много-много лет паралича. И если он, краковский колдун, не поможет ей сейчас, не будет спасать её мужа, у этой пани всё будет по-другому, по-хорошему. А она валяется у него в ногах и молит за него. Он встряхнул своей седой головой, отвернулся от неё и безразличным глухим голосом стал медленно говорить:

– Придёшь домой, замеси тесто и положи вот этот маленький деревянный кусочек иконки в это тесто. Выкатаешь булку, спечёшь её. Именно эта булка хлеба должна попасть с передачей к твоему мужу. Если она попадёт к нему, то он придёт домой. Если нет, не придёт никогда. Всё, иди, тебе надо спешить. Но знай, Вы уедете отсюда. Вы не будете здесь жить. Ты сильная, не жалеешь себя. А если б хотела, смогла бы помогать людям и лечить их. Ты обладаешь силой. Но нет, не будешь этим заниматься. Глупая, всё своими руками, своим здоровьем. Ладно, иди. У тебя своя дорога. Иди.

Завернув этот маленький кусочек дерева в чистый носовой платок, Валя крепко его зажала в кулачок. Она молча протянула пакет пани Анны и выскочила в открытую дверь. Не помня себя от волнения, от ожидания чуда какого-то, от появившейся маленькой, но всё же надежды Валя мчалась домой.

Пани Анна встретила Валю понимающим взглядом. Каким-то чудесным образом она знала всё.

– Сама, Валя, всё сама должна сделать. Я пошла спать.

С булкой только что испечённого хлеба, с парой пачек папирос, немного сала, кусочком краковской колбасы и сменой белья, Валя к десяти ноль-ноль стояла возле нужного кабинета. Ей повезло. Тот же подполковник позвонил по телефону, утвердительно кивнув, объяснил Вале куда ей идти.

Пройдя по внутреннему двору комендатуры, она подошла к серому торцу здания. Её встретил другой часовой, молча провёл в небольшую комнатушку. Там заставили всё выложить на стол. Перебрали и перещупали бельё. Открыли обе пачки папирос, пересмотрели каждую. Затем просмотрели сало и колбасу. Взяв в руки ещё тёплую буханку хлеба, зачем-то понюхали её, затем дежурный взял в руки нож и несколько раз проткнул булку в разных местах. Кивнул Вале, буркнул:

– Всё нормально, можете идти.

Домой Валентина летела, не помня себя. Словно два крыла выросли у неё за спиной. Ничего не понимая, она всё же на что-то надеялась. Радость от того, что хлеб попадёт к Якову, вселила в неё уверенность. Теперь будет всё хорошо. Яшу не расстреляют.

Пани Анна встретила Валю с тёплой улыбкой:

– Всё будет добже, цюрка.

– Что, что теперь? – Валя от волнения не знала куда себя деть.

– Теперь жди, занимайся маленькой панночкой Светланой. Собой занимайся. Посмотри на себя в зеркало! Почернела как уголь. Выспись хорошенько, на дворе ночь. А сейчас покушай наконец-то и спать, спать, – хлопотала пани Анна приговаривая.

Валентина была в каком-то сильном потрясении от встречи с колдуном, ведуном или ещё с кем-то. Она не могла дать какого-то объяснения себе об этом человеке. Чародей, да и только!

У неё до сих пор кружилась голова. Было ощущение, что кто-то порылся в её мыслях, перебрал и что-то положил не на место. Какая-то неясность, недосказанность, и это мешало и даже раздражало. Валя поймала себя на том, что хочет вернуться в этот загадочный дом к этому благородному старику с пронзительно-жутким взглядом. Пусть доскажет, пусть объяснит, пусть внесёт ясность в её мысли. В ней крепла, обрастала живой тканью какая-то нить, связывающая их обоих. Чувство далёкого забытого родства и в тоже время наставничества, родительской опеки зрело в ней. Она чувствовала доверие к этому благообразному старцу с белоснежными длинными волосами и бородой. Он ей не желает плохого, но предупреждает о какой-то опасности. Валя мучилась этими противоречиями внутри себя.

Она решительно начала расспрашивать пани Анну:

– Кто этот человек, и что Вы о нём знаете? Я не отстану от Вас. Пожалуйста, расскажите о нём, почему-то Вы меня послали к нему, значит, доверяете ему?

– Да, цюрка, мы все в Кракове и не только в Кракове доверяем ему. Мои родители рассказывали, что наш Родмил из древнего княжеского рода Анхальтов. Начало этого рода корнями уходит в Священную Римскую империю. Родители Родмила очень богатые люди, но ничем не примечательные. Родмил их единственный сын. Когда мальчику было десять лет, он исчез. Родители, родственники, знакомые и просто добрые люди искали Родмила, но поиски ничего не дали. И вот когда надежда уже оставила родителей, они случайно заметили, что любимая собака Родмила Птышка всё время куда-то убегает и возвращается грязная, вся в паутине. Решили проследить за ней. На следующий день Птышка отправилась к древним развалинам старого костёла. Отец Родмила Хоцемеж с друзьями шли следом и увидели, как собака бесстрашно спрыгнула в глубокий, еле заметный лаз, но вскоре раздался заливистый радостный лай Птышки. Мужчины лопатами раскопали лаз и обнаружили тоннель, ведущий вниз. Там было темно и сыро. Со старой кладки свода и стен свисала паутина и куски мокрой плесени. Длинные, спутанные и лохматые корни, которые проросли сквозь своды подземелья, очень мешали проходу. В нос ударил спёртый, застоявшийся запах сырости и крысиной мочи. Скользкие камни ступеней, уходившие вниз, были покрыты мокрым мхом. Было ясно, что нога человека здесь не ступала много лет.