Сомнительно, чтобы эти скромные посиделки вогнали Сухомлиновых в долги. Тем не менее, в 1904 г. Киев взбудоражили слухи о причастности жены генерала к расхищению общественных денег. Только что началась война с Японией, и в адрес киевского отделения Красного Креста, попечительницей которого состояла Е. Н. Сухомлинова, поступали щедрые пожертвования на помощь раненым. Вдруг по городу пошли разговоры, что часть собранных средств – до сорока тысяч рублей – пропала [17, с. 90].

Слухи, позорившие жену Сухомлинова, инспирировал член киевского правления Красного Креста С. Я. Богданов. Возможно, это обвинение было клеветническим, а сам конфликт Елизаветы Сухомлиновой с Богдановым имел личную подоплеку (тот был редактором «Киевской газеты», тесно связанной с киевским театральным миром, была причастна к нему и Елизавета Николаевна). Между прочим, проведенная позднее финансовая проверка недостачи не обнаружила. То ли её «вообще не было, то ли кто-то успел её восполнить», – замечает Фуллер. Так или иначе, но, в результате обрушившихся на неё газетных нападок, Елизавета Сухомлинова «впала в глубокую депрессию» и вскоре «внезапно и таинственно умерла – говорили, что по своей воле» [183, с. 61]. В. А. Сухомлинов после этого начал теснить «Киевскую газету» и уже, будучи генерал-губернатором, в декабре 1905 г. приостановил её выход на всё время действия военного положения в Киеве, «ввиду её вредного направления».

Детей у Владимира Александровича и Елизаветы Николаевны не было. Его одиночество после кончины супруги какое-то время скрашивала певица Каплан, в связь с которой Сухомлинов вступил в конце 1904 или в начале 1905 года [183, с. 61]. А вскоре генерал познакомился с молодой замужней дамой Екатериной Викторовной Бутович, которой было суждено стать его третьей женой.

Об этой женщине в литературе много разноречивой информации. В книге Д. Сейдаметова и Н. Шляпникова Бутович – «женщина легкого поведения, готовая все отдать ради роскошных нарядов и разгульной жизни» [156, с. 16].

Совсем другой её описал Василий Шульгин, знавший Екатерину ещё тогда, когда она носила девичью фамилию Гошкевич. По впечатлениям Шульгина она носила строгое черное платье, держала себя с мужчинами солидно, «чтобы не сказать гордо» и никому не удавалось нарушить «выражения величественной скуки» на её лице [194, с. 248–249]. Тому были свои причины, связанные с не очень счастливым детством Екатерины Викторовны.

Её предки по отцовской линии были священники, люди высокообразованные и культурные. Так дед, Иван Гошкевич, не только служил настоятелем Цареконстантиновской церкви, но и преподавал логику и латынь в Киевской духовной семинарии. По его стопам должен был пойти и отец Екатерины, Виктор Иванович Гошкевич (1860 – 1928). Он окончил семинарию и в 1881 г. женился на дочери сельского священника Клавдии Андреевне Бакановской. Но, вместо того чтобы принять духовный сан, Виктор Гошкевич поступил на физико-математический факультет Киевского университета, где с 1880 г. работал вычислителем в астрономической обсерватории. Затем последовал ещё один зигзаг жизненного пути: в год рождения дочери (1882) начинающий астроном перешёл на историко-филологический факультет [82, с. 18].

Теперь, чтобы прокормить жену и дочь, Виктору Гошкевичу постоянно приходилось искать какой-то приработок. Он стал наборщиком в газете «Киевлянин», писал статьи (преимущественно по исторической тематике) для нескольких киевских газет [183, с. 61]. Продолжал Виктор Иванович и службу в университетской обсерватории. Там он влюбился в жену астронома Вильгельма Фабрициуса, Варвару Амосовну, мать троих детей. Ради неё он бросил жену с маленькой дочкой, уехав в 1890 г. в Херсон, где ему предложили место секретаря губернского статистического комитета. Виктор Гошкевич перебрался в Херсон вместе с Варварой Фабрициус и её детьми [82, с. 21].

Предательство отца наложило тяжелый отпечаток на душу дочери, отразившись на её отношении к представителям противоположного пола. Девушка смотрела на мужчин со скукой, что и отметил наблюдательный Шульгин. Он являлся сотрудником газеты «Киевлянин», в квартире секретарши которой снимали комнату Екатерина и её матушка. С отъездом мужа-кормильца их уделом стала безысходная бедность. Чтобы свести концы с концами Клавдия Гошкевич выучилась на акушерку. Наверняка она часто рассказывала дочери о случаях из своей практики. И, конечно, в воспитательных целях делала акцент на тех из них, где доверчивость к мужчинам и легкомыслие оборачивались для женщин страданиями.

Екатерина хорошо усвоила эти уроки. Любые добрачные связи для неё были исключены. Вот почему юная Катя Гошкевич взирала на женатого журналиста «Киевлянина» Василия Шульгина надменным взглядом скучающей королевы, хотя понимала, что симпатична ему. Ей нужен был мужчина, который вступит с ней в законный брак и выведет из бедности. Но, чтобы получить богатого жениха, необходимо было приблизиться к высшему кругу общества, получив соответствующее воспитание и образование. Клавдия Гошкевич, понимая это, выучила дочь в престижной киевской гимназии.

После её окончания Катя Гошкевич устроилась машинисткой в контору нотариуса Рузского (кстати, дяди генерала Н. В. Рузского, служившего тогда в Киеве [24, с. 62–63]). К нотариусу часто приходили богатые молодые люди, вступавшие в права наследства. При оформлении документов они невольно бросали взгляд на юную машинистку – золотоволосую изящную блондинку с чудесными синими глазами. Найти обеспеченного жениха можно было и на благотворительных вечерах, где молодые дамы продавали богатым посетителям шампанское, а выручка шла в пользу бедных. Неприступная синеглазая блондинка в чёрном платье одаривала улыбкой только того, кто платил за бокал не менее 25 рублей. Несмотря на столь высокую цену, продажа всегда шла бойко. А кое-кто выкладывал и сто рублей, чтобы сверх улыбки получить от Кати Гошкевич ласковое «благодарю» [194, с. 250].

Первым в её сети попал молодой помещик-поляк, но против брака выступила его мать. Следующим женихом стал богатый землевладелец из Полтавской губернии Владимир Николаевич Бутович, шестиюродный племянник Гоголя и сирота. После девяти месяцев ухаживаний Екатерина Викторовна ответила согласием на предложение этого красавца-мужчины. Правда свадьба, состоявшаяся 7 июня 1902 г., произвела на её родных странное впечатление. Меркулова, двоюродная сестра невесты, на суде в 1917 г. утверждала, что Бутович – «маньяк» (в том смысле, что у него была мания преследования). Будто бы «он всегда рассказывал, что его родня устраивает заговор против него»; говорил, например, что «в него стреляли и показывал рану, а потом оказалось, и сам объяснял, что это даже вовсе и не рана от выстрела, а простой нарыв». По словам Меркуловой Бутович «убедил, чтобы на свадьбе никого бы не было, потому, что его родственники могут ворваться, убить, застрелить, так, что и венчали при закрытых дверях» [129, л. 74].

Впрочем, скромность церемонии бракосочетания можно объяснить нежеланием Владимира Николаевича нести лишние расходы. Этот богатейший человек, по воспоминаниям его двоюродного брата Якова Бутовича, был скуп [26, с. 207].

Вообще, странности, как рассказывала Екатерина Викторовна в 1917 г., были «у всей семьи Бутович». Например, двоюродная сестра Владимира Бутовича, Наталья Илларионовна Червинская, ужасно боялась собак. Кроме того, у неё были «очень странные отношения с детьми»: она «воспитала сына и дочь, но потом совершенно прекратила отношения с ними». Причем когда они выросли, «был случай, что дочь прислала сыну яд, чтобы отравить мать»; «сын и дочь от матери средств не получали»; дочь «вышла замуж, чтобы избавиться от матери» – это были «очень ненормальные отношения» [129, л. 85–86].

Правда Екатерина Викторовна признала, что лично к ней Наталья Червинская относилась «очень хорошо» [133, л. 15об.]. Они много времени проводили вместе. Что касается Владимира Бутовича, то он, по свидетельству двоюродного брата, «безумно любил свою жену» [26, с. 207]. Напротив, Екатерина Викторовна впоследствии утверждала, что с первых дней совместной жизни у них начался разлад, ибо обращение Владимира Николаевича с юной супругой «было в высшей степени грубо». Бутович часто устраивал ей сцены, мог ударить, кинуть в неё тарелкой или огурцом. Екатерина вспоминала, что хотела сразу уйти от мужа-тирана, но мать уговорила её остаться. К тому же скоро Екатерина Викторовна забеременела и на время оставила мысли о разводе [141, л. 1, 27, 29об.].