— Врача — Захар поднялся с пола. На меня он старался не смотреть — отводил взгляд в сторону.

— Врача идиоты! Быстрее!

Сзади раздался топот. Судя по всему, приказ бросились исполнять сразу несколько человек.

Захар подошел поближе и присел на корточки. Тихо сказал.

— Витя прости. Прости если можешь. Это не мое решение. Я ничего не смог сделать. Ничего.

— Сволочь. — У меня потекли слезы. Это даже не истерика. И не жалось к себе. Просто осознание собственного бессилия.

Вот как оно может быть. Вжик и нет у тебя никакого будущего. Ничего нет.

Вычеркнули. Официальный труп.

Захар поднялся и отошел в сторону.

Снова топот — прибежал врач. Что-то тихо спросил.

— Успокоительное. Быстро. — Захар.

— Уверены? — Судя по всему врач.

— Это приказ. — Захар.

Укол в ягодицу, и темнота.

Черная равнина и поблекшие, подернутые тоскливой кисельной дымкой облака.

Монстра на постаменте уже нет — ровная серая площадка с отпечатками громадных ступней.

— Виктор? — Тихий голос раздался у меня прямо за спиной.

Я не стал оборачиваться. Я и так знаю кто там.

— Страж?

— Да. — Тихий шелестящий голос в ответ. Тихий словно шепот.

— Это правда?

Молчание.

Тишина.

Здесь не может быть звуков. НЕ должно быть. Мир, который мертв… мертв при рождении может породить лишь тишину.

— Это правда Страж? Скажи! — Мой голос бьется вокруг, звучным эхом отражаясь от мертвой плоти черной равнины.

— Да… Тебя действительно объявили мертвым.

Я прячу лицо в ладонях.

Маленький человек стоит на черной равнине.

Маленький человек роняет горячие живые капли своей плоти на плоть мертвую.

— Ты знаешь, Страж, как чувствует себя человек в момент потерявший все? Дом, семью, работу, друга… Все.

Тишина. Страж как всегда предпочел тактично отмалчиваться.

— Хотя откуда тебе это знать.

Я посмотрел в небо.

Что я сейчас должен чувствовать.

Боль?

Нет. Боли нет.

Ярость. Злость на Захара и на его поганую организацию?

Тоже нет.

Пустота.

Будто повернули маленький краник где то в самой глубине души и спустили оттуда все эмоции оставив взамен вакуум. Вакуум, который нечем заполнить.

Я обернулся переводя взгляд с тоскливо белого неба на того, кто стоял за моей спиной.

Передо мной стоял человек — невысокий высушенный временем старик с редкими седыми волосами и прозрачно-пергаментной кожей.

Вполне обычный человек, если… если не смотреть ему в глаза. Не бывает у людей таких глаз. Это как заглянуть в бездонный колодец — та же бесконечная, непроглядная тьма на дне. Давящая и обжигающая одновременно.

— А ты выбрал хорошую маску, Страж. Она тебе идет.

Он пожал плечами, как бы игнорируя насмешку, откровенно звучащую в моем голосе, и уселся на взметнувшийся черным облаком пепел.

Я не тороплюсь следовать его примеру, оставшись стоять.

Глупейшая наверное со стороны картина — древний как само время обнаженный старик, сидящий на черном пепле и смотрящий на него сверху вниз человек со сжатыми в кулаки ладонями. Я в этом мире собственных грез, как ни странно, был одет. Обычно этого не замечаешь, а вот сейчас сподобился обратить внимание. Видимо из-за столь сильного контраста с моим собеседником.

Два полюса — обычное и необычное. Человек и инопланетянин.

Интересно. Это работает мое подсознание, выцарапывая откуда-то из самых дичайших глубин памяти подобные ассоциации или сейчас каждый сам за себя?

— Я могу быть любым. Но почему-то этот облик нравится мне больше других.

Страж рассмеялся сухим старческим смехом.

Боже. Даже голос у него словно скрип пересохшего дерева.

— Наверное потому что я и есть старик… С какой бы точки зрения это не рассматривать.

— Столь откровенный эксгибиционизм тоже входит в облик? — ехидно осведомился я.

Страж провел руками по морщинистой коже на груди, как бы недоуменно и недоверчиво потеребил пальцем подбородок и довольно ухмыльнулся. Ну и позер.

— Если откровенно, то нет. Я просто не учел этого фактора при создании образа. Тебя это раздражает?

Я снова посмотрел на небо. До чего же оно здесь тоскливое. Белое на черном.

— Нет. Не очень. Можешь оставаться в том же облике. Тем более что он тебе действительно очень идет.

Помолчал и добавил.

— И зачем вы только все свалились на мою голову.

Затянувшуюся паузу первым нарушил Страж.

— Знаешь… Вы, люди, очень странные существа. Вы очень любите себя жалеть.

— Почему? — Я все-таки решил присесть рядом. В конце концов несуществующий пепел вряд ли может испачкать столь же несуществующие брюки. — С чего ты взял?

— Посмотри на себя. С самой первой нашей встречи ты не делаешь ничего кроме как жалеешь себя.

— Да с чего ты … — Начал я и замолчал. Действительно, глупо начинать спор, если собеседник хоть в чем-то, но прав.

Старик хмыкнул и зачерпнул полную горсть пепла. Задумчиво просеял ее сквозь тонкие пальцы, заставив осесть невысоким, зыбким холмиком.

— Разве я не прав, Виктор? Я наблюдаю за тобой последние два дня. С того самого момента когда ты смог превратить свой сон в реальность. За все это время доминирующим твоим чувством было чувство жалости к самому себе. Скажи, я не прав?

— Прав — Выдавил я — Прав. Ты похоже всегда прав. Чертова железяка!

Я вскочил на ноги. Пепельный холмик у ног старика взметнулся черным облачком.

— Как я уже сказал, тебе действительно идет этот образ — образ умудренного жизнью старца. Мудреца с неистребимым желанием поучать. С во-о-от таким вот желанием. Или может _ я _ не прав?

— Не обижайся — Страж примирительно поднял руки. — Я не хотел тебя обидеть.

— Ты на удивление старателен.

Старик хмыкнул и снова принялся пересыпать пепел из ладони в холмик.

Господи, да что за ахинею мы несем. Это нереальность. Это сон. Всего лишь сон. Вот сейчас я проснусь, и ничего этого не будет. А будет сонное бормотание

жены, мирно посапывающей под боком, шелест раздуваемых сквозняком занавесок, унылое тиканье будильника на тумбочке рядом с кроватью.

Потом наверное встану и позвоню Захару, после чего сяду за свой старенький комп и несколько часов поработаю.

Я покосился на Стража. Тот и не подумал исчезать.

Сидит и с дурацкой ухмылкой пересыпает песочек, как ребенок в песочнице.

— Твою мать. — Старик заинтересованно посмотрел в мою сторону. А я медленно повторил, закрепляя. — Твою мать.

Накатила ярость. Яркая до боли в висках ярость.

Как же я вас всех ненавижу.

И тебя Захар.

И тебя Страж.

И вас неведомые создатели человечества.

И мир вокруг взорвался.

Черная равнина раскалывается, взметая ввысь столбы антрацитово-черной пыли.

В мир приходит звук. В виде журчания града. В виде грохота бьющейся в родовой агонии планеты.

Живи. Живи, сволочь. Из мира мертвых, из царства Аида в царство живых.

Я ненавижу.

Я хочу чтобы меня оставили в покое.

Я ненавижу.

Живи.

Огненный бисер чертит радугу в высоком белесом небе.

Живи.

Тело бьется словно под ударами электрического тока.

Черный пепел сыпется на землю, сбиваемый ледяными каплями дождя.

Живи.

Белое небо падает на землю, с визгом сминая воздух упругой линзой.

Живи.

Ветер срывает пепельный саван и обнажает каменное лоно планеты. Струи воды, сметая на своем пути мелкие камни, закручиваются в водоворотах, оседая пока еще мутными озерами.

Живи.

Я падаю на колени.

Тело сводит судорогой, выворачивая суставы, выдавливая слепые от невыносимой боли глаза, заставляющей скрести пальцами ледяной камень, ломая ногти и сдирая кожу о равнодушную твердь.

Живи. Ибо я так хочу.

Больно… Как больно…

Почему это должно быть так. Почему так непередаваемо гнусно.

Кажется я начинаю всхлипывать.

Пытаюсь приподняться, шаря вокруг стонущими от боли руками, и снова падаю.