На новом месте Патрик освоился очень быстро и столь же быстро выяснилось, что он обладает непревзойденной способностью в поразительно короткие сроки производить полнейший беспорядок в поразительно большом количестве помещений. Бэрридж чувствовал, что в его доме талант Патрика еще не раскрылся полностью, — он явно был в состоянии охватить значительно большую территорию. Хотя комнаты для гостей были на втором этаже, Бэрриджу пришлось поместить Патрика на первом (подниматься по лестнице тому было бы тяжело), где находились и его собственные комнаты, о чем он вскоре стал сожалеть: при ограниченности передвижений Патрик все-таки умудрялся повсюду разбросать свои многочисленные вещи, привезенные Роджером после переезда, и перемешать все, что попадало ему в руки; он редко ставил что-либо на место, туда, откуда взял, — пока Патрик жил в доме Бэрриджа, прислуга получала жалованье не зря. Самое скверное происходило, когда Патрик начинал наводить порядок сам, он старался быть аккуратным, но это настолько противоречило его склонностям и привычкам, что было совершенно бесполезно и приносило только вред. Обычно подобная процедура сводилась к следующему: Патрик тщательно собирал все, что, как он считал, лежало или стояло не на своем месте, и, поскольку затруднялся определить, куда все это деть, складывал в одну кучу с намерением потом разобрать ее и разложить все по местам, однако до второго этапа дело доходило редко, а в тех случаях, когда доходило, Бэрридж с изумлением обнаруживал привычные предметы в самых неожиданных местах — у него и Патрика были совершенно разные представления о том, что где должно находиться. В конце концов он попросил Патрика ограничиваться первым этапом, поскольку тогда по крайней мере ясно, где искать пропажу. Патрик каждый раз мило извинялся и предлагал помочь в поисках, но Бэрридж неизменно отклонял его услуги: ища одну вещь, тот засовывал куда-то несколько. Человека педантичного Патрик Карлайл мог довести до полнейшего исступления! Бэрридж по натуре и в силу своей профессии был человеком аккуратным, однако не принадлежал к людям, которые считают, что и остальные должны быть такими же, поэтому к поведению Патрика относился снисходительно и стоически переносил его пребывание в своем доме. Навещая Патрика, Роджер, прекрасно знавший манеры своего родственника, каждый раз спрашивал Бэрриджа, не слишком ли тот ему мешает, на что доктор вполне искренне отвечал, что привык к его обществу и ничего не имеет против.
Однажды Патрик, как обычно болтая за обедом на самые разные темы, невинно спросил:
— Мистер Бэрридж, как вы относитесь к собакам?
— Смотря к каким. Мне нравятся крупные собаки, — ответил Бэрридж, не подозревая подвоха.
Обрадованный Патрик с милой непосредственностью тотчас заявил тоном скорее утвердительным, нежели вопросительным:
— Тогда вы не будете возражать, если Роджер привезет сюда моего сенбернара?
От такого поворота Бэрридж сначала опешил, а затем философски решил, что к производимому Патриком беспорядку что-либо добавить уже невозможно, и согласился. Прошло три дня, и Бэрридж, у которого в этот период было много тяжелых больных, забыл о собаке и вспомнил о ней только тогда, когда вечером, открыв входную дверь, увидел, как навстречу поднимается лежавший в прихожей огромный сенбернар. Новый жилец оказался спокойным и хорошо воспитанным, единственным неудобством было то, что горничная его смертельно боялась и отказывалась убирать помещения, если пес гулял по дому, хотя Ник не обращал на нее никакого внимания. Он понимал, что находится в гостях, и днем совершенно равнодушно относился к приходу и уходу незнакомых людей, но, если входная дверь открывалась ночью (Бэрриджу случалось возвращаться из больницы очень поздно), Ник шел проверить, кто это; видя Бэрриджа, он обнюхивал его ботинки, словно желая удостовериться, что тут нет обмана, и неторопливо уходил обратно в комнату Патрика. Лаял Ник редко и вообще держался с чувством собственного достоинства, играл только с хозяином и одному ему разрешал катать себя по полу, теребить за уши и шлепать ладонью по морде; Патрику он позволял делать с собой все что угодно. Если его подзывал Бэрридж, Ник подходил, клал тяжелую, лобастую голову ему на колени и ждал, когда его погладят, — больших вольностей посторонним не позволялось.
Увидеть Джемму Кембелл Бэрриджу так и не довелось: Патрик упорно не желал встречаться с ней, пока не поправится, но по телефону говорил часто. У него была привычка не закрывать за собой дверей, и до Бэрриджа, чьи комнаты находились напротив, порой доносились его разговоры. Патрик любил поболтать, а приятелей имел множество, поэтому телефон Бэрриджа бывал занят подолгу. Звонил он и девушкам, но Бэрридж по тону сразу отличал, когда Патрик говорил с Джеммой, даже если он не произносил ее имени.
Полгода спустя Патрик приезжал на контрольный осмотр, и Бэрридж разрешил ему не ограничивать себя в физических нагрузках, но не рекомендовал заниматься такими видами спорта, при которых возможны падения или прыжки с высоты. Патрик слушал вполуха, а Роджер (они приехали вместе) в отличие от него очень внимательно и задал несколько уточняющих вопросов, чем подтвердил уже сложившееся у Бэрриджа мнение об их отношениях.
Будучи на пятнадцать лет старше Патрика, Роджер заботился о нем так, как заботятся скорее о своих детях, чем о братьях, вместе с тем он считал, что не имеет прав, которыми обладают родители, и никогда не заставлял Патрика поступать соответственно своему собственному желанию, если тому хотелось сделать иначе. Он мог его убеждать и уговаривать, но принуждать силой — нет; то, что у него было средство заставить Патрика подчиниться (тот материально полностью зависел от него), приводило лишь к большей осторожности и тактичности самого Роджера, старавшегося, чтобы Патрик этой зависимости не ощущал. Правда, после скандала со скачками Роджер усомнился, правильно ли поступает, практически не ограничивая молодого человека в деньгах и не контролируя его. Смущало Роджера и то, что после неудачи с Луизой Патрик попросил у него деньги, не объяснив толком, на что они ему нужны. Опасаясь, что Патрик снова ввяжется в какое-нибудь сомнительное предприятие, он стал допытываться, для чего понадобилась эта сумма, — Патрик встретил расспросы в штыки, нагрубил и уехал. Через месяц, в течение которого он не подавал о себе никаких вестей, хотя обычно приезжал каждую неделю или по крайней мере звонил, Роджер решил, что дольше ждать, кто из них сделает шаг к примирению, глупо, и поехал в Оксфорд.
Патрик его приезду очень обрадовался, и Роджер был уверен, что деньги, которые он дал ему как бы между прочим, здесь ни при чем: на лицемерие Патрик был не способен и ради денег не сказал бы ни одного приветливого слова.
Вместе с тем месячное молчание, учитывая незлопамятность Патрика, говорило о том, что недоверие и расспросы Роджера задели его очень сильно.
Всерьез они прежде не ссорились, если же Патрик, по натуре вспыльчивый и несдержанный, обижался на Роджера из-за какого-нибудь пустяка, то он же первым приходил мириться. Извиняться Патрик не любил, просто заходил к Роджеру и начинал болтать о чем-нибудь постороннем так, словно никакой размолвки и не было, и уходил только тогда, когда видел, что тот уже не сердится.
Роджер предпочел об этом инциденте забыть, однако, когда Патрик снова попросил денег неизвестно для чего, он не знал, как поступить: с одной стороны, он не хотел обижать брата, с другой — его беспокоила необычная скрытность Патрика. В итоге он все же дал деньги, про себя решив, что при подобных обстоятельствах дает в последний раз.
Это происходило вечером в доме Роджера; забрав чек, Патрик сказал, что должен вернуться в Оксфорд, и уже уходил, когда ему позвонили. Переговорив по телефону, он заявил, что раздумал сегодня уезжать, и весь вечер провел с Роджером, а утром без всяких объяснений вернул чек. Роджер был готов поклясться, что он намеревался отдать его еще вчера, после телефонного звонка, и лишь ждал подходящего момента. Тревожась за Патрика, Роджер сделал то, что при его воспитании сам считал предосудительным: спросил у подходившего к телефону лакея, мужчина звонил или женщина. Лакей ответил, что женщина, и Роджер успокоился, сочтя, что в возрасте Патрика это далеко не худший вариант, и простив вполне понятную теперь скрытность. Больше Патрик денег не просил, а когда Роджер спросил, хватает ли ему денег, ответил, что хватает.
