Младшего брата Барса, которого мамка назвала Бананом – оттого что всем котятам в семье давали имена на букву «Б», – усыновила семья одного министра из княжеского двора. Барс хорошо помнил тот день, когда Банан радовался переезду из маленькой, нищенской комнаты в тёплые, богатые хоромы, которые показались брату – замком на другой планетой. Но всего через месяц мамка узнала, что её сын погиб во дворце. Его убил четырёхлетний мальчик после вакцинации препаратом «Вар-250». Человеческий ребёнок просто взял и задушил Банана в своих объятиях, возможно, случайно, не желая тому зла. С тех пор Барс понял непреложную истину, что люди в Стране Сибирь не любят и не ценят гибридных граждан, и относятся к ним как к бездушным мягким игрушкам.

И вот однажды он встретил Марата, который рассказал, что в Стране Москве совершенно всё по-другому.

– Есть чего покурить, Марат? – спросил рыжий.

– Найдём, – негромко рассмеялся барсук.

Марат распахнул тюремную куртку, вытащил из кармана запечатанную пачку сигарет и сушёную воблу.

– Где лапу-то потерял? Тебя люди пытали? – спросил Барс, вскрывая когтем пачку сигарет.

– Нет, что ты… какие люди? – замотал счастливой мордой барсук. – Меня косолапый подрал в берлоге. Потом расскажу.

Барс покосился на вкусно пахнущую рыбёшку. Нахлынули воспоминание о прежней жизни. Были же времена, когда они со Шмалем жевали плавники и пивом угощались…

– А будет ли у нас с тобой – потом? – горько вздохнул рыжий кот.

– Завтра в суд повезут, – махнул уцелевшей лапой Марат, – а там и свободная жизнь недалече. После суда на волюшку выпустят… разве это плохо, друг. Будет у нас с тобой и потом, и после, и через год, и медали. Быть шпионом, это я тебе скажу, большая удача…

Барс принюхался к сушёной рыбке. Взял её за хвост, звучно постучал пучеглазой башкой о стол.

– Хочешь сказать, что нас не расстреляют? – не поверил рыжий.

– А зачем в нас стрелять?.. мы ведь шпионы Москвы, – весело скалил морду Марат. – Ты главное не отпирайся, земляк. Соглашайся на суде, чтоб тебе не шили. Говори, что твой дед жил в Москве или бабка жила в Мытищах. Говори, что ты идейный разведчик, и тебя точно не убьют. Вот увидишь – не убьют тебя! Потому что самой Москве служишь, а не какой-то вшивой державе…

Барсук наклонился чуть ближе к кошачьему уху и зашептал, будто их кто-то мог подслушать.

– Всё будет хорошо, братец… не бойся ничего. Москва своих не бросает.

. Якутский суд, самый гуманный суд в Сибири

Абрамяу затаился на крыше спортивного комплекса «Луч». Он присматривал за двумя автозаками, стоящими возле здания суда, у служебного входа. Возле машин прохаживались кабаны комендантской роты. Свинорылые конвоиры не вынимали сигарет из пасти, много шутили, громко смеялись.

В белом обтягивающем костюме Абрамяу выглядел потешно. Ещё в «Молоке» Жюль отвесил пару шуточек, назвав его – пухляшом. Но хозяин кабака не обиделся. Он часто любовался собой в зеркале, но кроме, ослепительной красоты благородного кота – ничего более не замечал.

Прячась за обледенелым бортиком, Абрамяу присматривал за охранниками в театральный бинокль. На нём белый костюм, белые валенки, белые перчатки, белая сумка через плечо и белая шапка-балаклава. Всё подобрано для полной маскировки; даже бинокль обмотан медицинским пластырем. Роль Абрамяу сводилась к тому, чтобы координировать группу захвата во главе со Шмалем, которая должна освободить рыжего друга.

Спортивный комплекс и городской суд разделяла лишь дорога с двусторонним движением. Перемалывая кучи снега, по дороге ползли редкие машины, по тротуарам ходили гражданские в шубах и фуфайках.

Полчаса назад к служебному входу или выходу – это кому как повезёт, – подъехала большая машина с будкой. Первым из машины вывели гибридного барсука. Тот весело щурился, словно привезли за заслуженной шпионской медалью. Вторым – взашей толкали Барса в налапниках. Рыжий казался гибридом, подавленным обстоятельствами. Он осунулся. Глаза смотрели в пол.

Абрамяу достал из сумки рацию, тоже белого цвета и нажал кнопку вызова.

Рация зашипела. Хозяин «Молока» деловито сказал:

– Я сокол, я сокол… Приём…

– Слышу тебя, сокол. Я быстрый мустанг. Какого хрена тебе надо? Приём…

Голос из рации принадлежал Шмалю. Чёрный сам наградил себя лошадиным позывным и лично руководил грандиозной операцией.

Абрамяу знал, что план разработан на скорую лапу за одну бессонную ночь, оттого волновался. Но боялся он совсем чуть-чуть, поскольку в душе зажиточный кот оставался прежним шкодливым пронырой; а сидеть на крыше во всём белом и просто глазеть в бинокль, чтобы сообщить по рации, мол, пацаны вам пора – это совсем неопасно и даже весело.

– Проверка связи, быстрый мустанг. Пока всё тихо. Отбой…

Отключив рацию, Абрамяу спрятал её в сумке.

Суд намечен ровно на двенадцать часов дня. Значит, есть время вздремнуть.

Абрамяу поправил тонюсенький, словно антенна хвост, упакованный в специальный чехол лыжного костюма и, свернувшись калачиком, сладенько задремал.

***

В зале, как говорят в Стране Сибирь – шишке кедровой негде упасть.

В первых рядах в полицейской форме, с медалями и при погонах – сидели волки. За волками толкались, визжали и сквернословили полсотни кабанов. По углам, в проходах и на галёрке ютилась пресса – в массе своей собачье племя. На скамье обвиняемых, за решёткой – двое гибридов: рыжий кот и улыбчивый однолапый барсук. Место судьи ещё не занято, но все знали, что расстрельное дело ведёт пожилой человек, по фамилии Черепанов.

В кабинете судьи шло совещание. На нём присутствовали только два человека.

Судье Черепанову было восемьдесят два года. Ему бы на покой, к внукам, а он всё сажал антропоморфных преступников и сажал: кого на малый срок в лагеря, кого на каторгу отправлял, а иных приговаривал и к «высшей мере».

Вторым посетителем кабинета был Парамон Лизнёв, представляющий интересы княжеского двора.

– Много дел у Витольда, очень много дел. Потому я тороплюсь, господин Черепанов, очень тороплюсь. Так что не будем тянуть котов за хвосты, сделаем всё как велено Высочайшей особой и разойдёмся по своим углам. Сегодня, кстати, на обед корейку обещали. Вот хочу успеть во дворец, чтобы тоже досталось. А то знаете, как бывает… подходишь последним к столу, а там только кости горой, – рассмеялся старший советник Парамон.

Сегодня дело простенькое – и разбирать нечего, поскольку пришло прямое указание от князя Витольда: судить шпионов по всей строгости сибирского закона, приговорив обоих к смертной казни без права на обжалование и амнистию. Князь настаивал с решением не тянуть, передав свои пожелания через господина Лизнёва.

Судье Черепанову и в голову не пришло спорить с государем. Работу свою он любил, антропоморфных граждан никогда не любил – потому расстрел, казался, справедливым вердиктом. И почему он должен спорить?

Парамон встал из-за стола, пожал дряхлую руку судьи и вышел из кабинета. Ему ещё предстояло пройти через неровный строй гибридных солдат и сборище голосистых журналистов. Советник не тушевался, расталкивая локтями кабанов. Он наигранно прятал лицо рукой от фотовспышек, скалящихся антропоморфных репортёров.

Пробив себе дорогу сквозь толпу, на выходе из зала Парамон встретился лицом к лицу с капитаном Зубовым. Подойдя близко к Стасу, он мимоходом бросил всего три предложения, состоящих исключительно из глаголов: «Договорились. Обменяем. Забей».

***

Судья Черепанов четырежды призывал соблюдать порядок в зале. После четвёртого предупреждения освободилось с десяток мест. Самых активных крикунов попросили покинуть помещение. Но даже на морозной улице, под стенами суда рьяные поборники справедливости скандировали заготовленные речёвки. Они отчаянно вопили: «И только Сибирь, и только Якутск», «Смерть шпионам – давай шампиньонов», а также знаменитый девиз солдат-первогодков – «Дайте-дайте сухарей». Они так и кричали: «Дайте-дайте сухарей! Дайте-дайте сухарей!» – пока не прибыл наряд полиции и силой не разогнал митингующих. А охране в здании суда пришлось захлопнуть все форточки, чтобы крики, плач и мат полицейских не мешал спокойному течению судебных разбирательств.