– Спасём, но денег я вам не дам! – гнул своё Абрамяу.

Жюль отвернулся к ёлке, раскачивая мечом серебряную шишку, а Герман щёлкнул о резцы когтем, посмотрел на волка и сказал:

– А ведь полицейский прав. Надо прислушаться к нему и разойтись по своим подвалам, поскольку волк коту не товарищ. Мне лишь одно не ясно, как Гомвуль Барса отмажет.

– Нельзя нюхать чужую кость, морячок. Я сказал, что освобожу дружка вашего, значит, так тому и быть, – ответил волк, вставая из-за стола; он оправил стильный пиджак и, чуть прихрамывая, пошёл на выход.

– Не хочет с нами работать, – резюмировал Абрамяу, когда полицейский покинул кабак.

– Ага, не хочет, – согласился Герман и добавил: – Мне непонятны два тезиса: как Гомвуль рыжего спасать будет и почему кость нюхать нельзя?

Шмаль смотрел в тёмный угол, где ещё недавно сидел волк. Подойдя к столику, чёрный босс взял книгу, оставленную Гомвулем и, выйдя на свет, вслух прочёл слова на обложке:

– Как закалялась сталь…

Чёрный кот почесал за ухом, бросил книгу обратно и задумчиво спросил:

– Бля, Гомвуль в сталевары подался, что ли?

 Парни снова собрались за столом так и не решив, как спасать рыжего. К тому же потерян потенциальный информатор из полиции. Продажный коп отличное подспорье в криминальных делишках. Гомвуль мог бы предупреждать об облавах. Жаль, что не сложилось подружиться с волком.

– Не верю я Гомвулю, – закурил чёрный.

Дымил он сосредоточенно, выпуская густые облака, и косился на друзей. Шмаль не доверял Гомвулю, а коллеги по ремеслу, похоже, не верили чёрному боссу.

– Казнят рыжего, точно вам говорю. Нюхай кости, не нюхай, а его выручать всё равно придётся, – настаивал на штурме Шмаль. – Жюль? Герман?.. вы готовы пойти со мной?

Морской кот продолжал развлекаться с шариками на ёлке, а Герман, развалившись в кресле, раскинул лапы и уже задремал.

– Не знаю, братан… Посмотрим, что суд решит, – ответил Жюль, наконец-то снимая с себя шлем.

Шмаль докурил сигарету, пошурудил лапой под креслом, доставая ствол. Потом внимательно осмотрел оружие и тихо сказал:

– Сталь у Гомвуля закаляется. Ну-ну…

Чёрный вертел пистолетом, не зная, куда его сунуть. «Макаров» казался массивным в лапах гибридного кота, словно в руках ребёнка.

– Вы для меня как братья, – неожиданно признался Шмаль. – Ближе вас никого нету. Неужто не поможете мне?

Все промолчали, оттого что зачем рисковать собственной шкурой, если всё может сделать полицейский. Если у волка не выйдет, то отважный Шмаль обязательно что-нибудь придумает. Да и кто такой Барс для Абрамяу или Жюля? У них даже цвет меха разный. Что говорить о Германе, предки которого сражались с котами в якутских подвалах, ещё каких-то сто лет назад.

Январь. Якутск. Городская тюрьма.

Барс сидел в одиночке, размером три на три. В камере кособочился деревянный столик, ножки которого тонули в бетонном полу. К стене крепились нары из строганных досок, которые с 6.10 до 22.10 поднимались и запирались на ключ. Под потолком за железными прутьями, с трещиной на стекле, виднелось маленькое оконце. Пронырливый ветер чувствовал себя полноправным хозяином каменного склепа, гуляя по стенам двадцать четыре часа в сутки. В камере было сыро, холодно, страшно. Сюда никогда не заглядывал даже самый робкий лучик солнца, потому что с той стороны ставни были заколочены охраной – так, ради забавы, чтобы сидельцу насолить.

Уже больше месяца Барс провёл в городской тюрьме. Кормили рыжего три раза в сутки. Пища была скудной, но питательной, как и в любой из тюрем бескрайней Сибири. Утром и вечером сидельцам подавали гречу с генно-модифицированной сосиской, кусок белого хлеба. Бонусом за хорошее поведение наливали иван-чай и на тарелочке подносили карамельный леденец в блюдце с липовым мёдом. На обед всегда был холодец из осетра, перловая каша с сухарём и страусиный омлет с галетами. Запить скромную еду всегда можно киселём или маленькой чашечкой горячего кофе.

Пищу Барс не жаловал. Жевал омлеты и галеты без настроения, пребывая в унынии – на грани срыва. Перспектива оказаться у расстрельной стены лишала его надежды, когда-нибудь прогуляться по городу, и как награду за все лишения – купить долгожданный билет к жарким берегам в Страну Крым.

Кошачью душу жутко морила изоляция. Общался он только с караульными из кабанов и с одним оленем из следственного комитета, который люто ненавидел всех котов, а значит, яростно собирал на Барса компромат и копал-копал, словно девятиуровневая драга старателей.

Здоровье рыжего тоже хромало. Спал он нервно, отрывисто, словно в горячке. Иногда проснувшись среди ночи, громко мяукал – за что не единожды был бит караульными свиньями. Били его копытами, кулаками, дубинками. Неделю назад порвали шкуру на морде. Вызвали доктора. Пожилой, полуслепой енот, служивший в тюрьме штатным лекарем, заштопал рану, но шов на скуле расхлябался, воспалился и постоянно кровоточил, издавая поганый запах. Без стрептоцида и других лекарств глаз рыжего заплыл, меняя цвет роговицы, теряя прежнюю зоркость.

Рыжего ежедневно вызывали на допрос. Когда следователь бросил на стол исписанный лист бумаги, чтобы Барс ознакомился с результатами допроса и расписался в нужной строке, кот сумел лишь увидеть расплывчатые закорючки, что наводило ещё большую тоску, потому что олень в синем костюме мог написать в документе всё что ему угодно. Но хуже расстрела ничего не придумано. Рыжий обречённо поставил свою подпись, почти не задумываясь.

Сегодня рано утром, когда пристёгивали к стене нары, сердитый кабан в звании капрала сообщил коту, что перед обедом в камеру пожалует гость. Рыжий решил, что сегодня его обязательно расстреляют, как говорится, без суда и следствия – вот так просто зайдут три громадных вепря, направят на него три ППШ, рассмеются и откроют огонь из трёх стволов.

Рассматривая стены и потолок камеры, Барс думал, как полетит после смерти до самого неба, чтобы за облаками встретиться со своим папашей. Но к своему удивлению, он не заметил ни одной дырки на бетонной стене. «Значит, в этой камере ещё никого не расстреливали, – подумал кот, – значит, и в меня не станут стрелять».

Новость была освежающей, словно утренний приз с Чёрного моря… но ведь не обязательно стрелять из автомата, арестанта можно и придушить верёвкой… или даже током ударить. Но повешенье и электрический стул, это ещё цветочки, главное, чтобы на опыты не забрали.

Один блатной старый-старый кот рассказывал, что раньше над гибридными бандитами проводились зловещие эксперименты. Люди укладывали антропоморфов на кушетки, связывали ремнями и кололи в живот разную химию. Гибриды мучились, кричали, но никто их не слышал. А потом, когда пропадал голос и иссякали слёзы, люди резали несчастных без наркоза. Если гибрид умирал, то ему однозначно везло, поскольку, насмотревшись на мучения осуждённых, люди не испытывали к ним жалость, а катили кушетки к пылающей печи, где и сжигали ещё чувствительные тела заживо.

Интересно знать, кто эти люди, что так жестоко надругались над бедными зеками? Единственный кто не мог быть злобным мучителем, это император Роберт Варакин, потому что он восемьдесят пять лет спал в криокамере, – и ещё его друг Яша Караваев не мог, поскольку тоже спал рядышком с императором. Следовательно, эти двое – люди честные, и терзали тела гибридов другие садисты… Это хорошо, что доктор Варакин и Яков Караваев не причастны к зверствам, оттого что они оба очень нравились рыжему Барсу.

Ещё было интересно узнать, что всё-таки случилось со Шмалем и с товарищем Гомвулем после стремительного прыжка из вертолёта…

…Император Варакин держал рыжего на руках, когда они летели вниз. Барс прижимался к человеческой груди и совсем не боялся. Почему-то в те секунды он был спокоен. Если бы сейчас с ним в камере чалился Роберт, то рыжий не сомневался в положительном исходе своего приключения. Но императора рядом нет, как нет и премиленькой Насти, между прочим, очень порядочной и красивой девушки; а уж как она Шмаля полюбила – только радость одна смотреть!