(48) Политическая партия по времена Французской Революции, узаконившая в 1793 году во Франции кровавый террор.

(49) Венеция, не без «помощи» венецианских и итальянских якобинцев, позорно сдалась войскам Наполеона, была оккупирована и разграблена французскими мародерами.

(50) Афёра с маркизой Дюфре. В начале 1762 года в Париже, Казанова убедил маркизу, что она возродится в ребёнке, которого он может зачать с девственницей знатного рода. Казанова завладел её деньгами и, спасаясь от Бастилии, бежал из Парижа.

(51) В замке Дукс около ста залов.

(52) Мать графа обращалась к Казанове с просьбой повлиять на её сына перестать расточать себя в связях с женщинами и жениться. Просьба явно была по неправильному адресу.

Июнь 1798 года. Богемия, замок Дукс.

– Княгиня, шевалье, позвольте вам представить мою родственницу Адель фон Ламберг, вдову моего трагически погибшего племянника.

Граф представил свою спутницу, молодую белокурую женщину лет двадцати пяти – двадцати семи.

Граф фон Ламберг представил Адель старой княгине и вернулся к Казанове:

– Итак, дорогая Адель, вам выпала удача познакомиться c великим соблазнителем. Слава о нём прокатилась по всей Европе. Также я представляю вам философа, имевшего мудрость следовать своим безумным порывам. И, наконец, я представлю вам смельчака, совершившего все эти безумства. Я представляю вам этих господ в одном лице шевалье де Сенгаля. Хотя,…

– И кто из этих троих преобладает в шевалье де Сенгаль с сегодняшнего утра? – бесцеремонно перебила графа молодая женщина.

Несмотря на улыбку на её лице, Казанове показалось, что в насмешливых голубых глазах сверкнула сталь занесённого лезвия.

– …не знаю, стоит ли, Адель, вас с этой встречей поздравлять, – закончил граф.

Казанова отвесил церемонный поклон. Привлекательность гостьи возбуждала в нём бурю чувств. Пока лёгкая фигурка Адели поднималась по лестнице в отведённые для неё комнаты, план завоевания этой нимфы, от начала "любовной атаки" до мига, когда он закроет за собой дверь её спальни, уже был полностью выстроен.

– Адель не скрывает своих пристрастий ко всему французскому. Я думаю, мне необходимо внести некоторую ясность и заранее принести извинения, мои друзья.

– Пристрастие ко всему французскому? Великолепно! Милая Адель, вы молоды и прелестны. Это так не хватает нашему старому кружку! Хоть на короткое время.

– Увы, графиня. В список французских пристрастий Адели, помимо философии, моды и изысканной французской кухни, вполне нами разделяемые, входят якобинскиe симпатии, – язвительно отметил старый граф фон Ламберг. – Революцию, по мнению Адели, принесли в мир талантливые люди. Эти их таланты продолжают способствовать всеобщему благоденствию. И, конечно, всеобщей свободе и справедливости.

– Бог мой!

– Страстное поклонение этим идолам, в конце концов, подтолкнуло Адель к решению посетить дальних родственников. И дать близким в Вене отдых от семейных скандалов. Мне выпала обязанность и большая честь сопровождать её в этом путешествии.

Oбед заказали в малую столовую сразу после полудня. Готовясь в своей комнате к обеду, Казанова надел серый бархатный камзол, расшитый серебряным шитьём, изрядно потускневшим, и кремовые кюлоты. Подвязки с застёжками еле поддались его непослушным скрюченным пальцам. Он тщательно расчесал, напудрил парик и надел шляпу. Ещё раз придирчиво оглядел себя в зеркале и остался собой доволен.

Одетый по моде Людовика XV, медленно, на своих подагрических ногах, шевалье спустился по лестнице в зал.(53) Обе дамы уже ждали внизу. Сняв шляпу с плюмажем, старик приветствовал дам, помогая себе тростью с золотым набалдашником. Такой церемонный поклон наверняка могла бы оценить Мария Антуанетта. Но Адель едва удержалась от смеха. Невозмутимый Казанова также церемонно ответил на поклон вошедшего в зал графа фон Ламберга и предложил руку княгине. Через галерею все чинно проследовали в столовую.

– Сегодня я надел траур по Венеции, господа, – Казанова пересказал гостям письмо, полученное утренней почтой. – Французские войска оккупировали Венецию и Жозефина дала роскошный бал во дворце Пизани-Моретта.(54) Что меня поразило, господа, весь город приехал к этой якобинке!(55)

– Увы, – выдохнула старая княгиня. – Великого города праздников больше не существует.

– Век галантности заканчивается, – Казанова незаметно скосил глаза в сторону Адели. Та невозмутимо следовала со всеми. – Шарм столетия длившихся праздников и ярких карнавалов потускнел. Увы, господа, заразный ветер якобинства гуляет над прекрасной лагуной.

– Да, мы уже давно живём одними воспоминаниями, – вздохнул старый граф фон Ламберг. – Наш прекрасный мир состарился вместе с нами.

– События последних лет уже дали нам много поводов для огорчения, господа. Увы, мы становимся лишь тенями нашего прекрасного века.

Блюда, поданные к обеду, вернули собеседникам хорошее расположение духа. По общему согласию трапеза проходила в отсутствие лакеев. Наливал вино сам Казанова. Беседа, в основном, шла между ним и Адель. Она буквально забросала его вопросами.

– Милая Адель, вы собираетесь выведать за пару часов всю мою жизнь, – смеялся Казанова.

Но он не собирался отвлекать внимание молодой женщины от своей персоны. Адель расспрашивала его о родителях, о его семье, была крайне удивлена, узнав, что его брат Франческо Казанова – член французской художественной академии и известный художник.(56) Известие, что другой брат Казановы стал священником, заставило молодую женщину расхохотаться:(57) – Не говорите мне, что ему доводилось выслушивать ваши исповеди. Тогда я могла бы ему только посочувствовать.

– Он неизменно держался стоически и не подавал вида, что ему довелось услышать нечто особенное, доселе им не слышанное.

– Я надеюсь, в минуту исповеди вы искренне сожалели о поступках, которые совершили? И каждый раз твердо решали избегать любого нового греха, шевалье? – с сарказмом процедила Адель.

– Но людям нравится, когда им прощают грехи. Вы, надеюсь, не будете с этим спорить, Адель. Если вы не совершаете новых грехов, то вам нечего будет сказать в исповедальне. А это уже серьёзный проступок. У церкви будет повод обвинить вас в отсутствии искреннего раскаяния, – в глазах Казановы плескался смех. – А ваш сарказм говорит о неудовлетворённости жизнью, моя красавица.

Граф, желая смягчить выпады родственницы, тонко вернул разговор к новости, полученной Казановой из Венеции. После нескольких фраз, которыми граф и княгиня обменялись с Казановой, прелестная якобинка опять завладела вниманием:

– Это было предопределено историей, господа. Ослеплённые собственным величием и блеском своих изображений на монетах, аристократы перестали замечать вокруг простых людей. Их привлекали лишь разврат и внешний блеск. В их мире царили излишества и порок, искусно прикрытые словами из философских рассуждений, облагороженные искусством и роскошью. Этот старый затхлый мир был обречён. Дворцы не могли продолжать жить в сладкой неге там, где хижины были глубоко несчастны, – Адель явно была в своей стихии.(58)