*
Губы девушки задрожали во сне. Но, позволив ей расправить на скамье немного онемевшее тело, сон продолжает струиться, как густой туман, наполненный дыханиями эфира и лунной магии.
*
"…Лезвие ножа для бумаги собирает отблески лунного света. Под его нажимом щёлкает следующий замок и открывает на дне ящика последнюю цель лихорадочных поисков – тяжёлую чёрную шкатулку. Она пересекает комнату, входя в лунный поток, как в пролив, отделяющий её остров от бездонной пучины неизвестности. Лунный луч несколько мгновений освещает тоненькую фигурку, затем возвращается в глубину зеркала и замыкает пролив за ней. Открывая дверь в тёмной глубине комнаты, она бросает последний взгляд на картину над столом. Сердце вдруг пропустило удар. Дыхание замерло. Капли расплавленного воска со свечи скатились на дрожащие пальцы. Глаза женщин из двух разных миров встретились, в паузу до следующего вздоха, кажется, вмещается целая жизнь. Мягкий взгляд тёмных глаз женщины на картине она чувствует до последнего мгновения, пока тяжёлая дверь кабинета не закрывается за её спиной…".
*
Вздрогнув, как от прикосновения, девушка проснулась. Дождь гулко стучал по крыше кареты. Она подняла штору. В тусклом свете жестяного фонаря, привязанного к крыше, летели дождевые капли. Далее лежала непроницаемая темнота. Только слышен скрип колёс, стук подков и тяжёлых капель. Карета еле плелась. Возница, казалось, дремал на козлах. Девушка плотнее укуталась в накидку и опять погрузилась в сон.
*
"…Ей хочется закрыть ладонями уши, чтобы более не слышать этого визгливого голоса. Она крадется по коридору, припадая к стене. Услышав торопливые шаги за спиной, почти бегом метнулась в гардеробную и едва успела прикрыть за собой дверь. Мимо двери пробежала служанка с высоко поднятой в руке свечой, быстро крестясь на бегу. В малой гостиной продолжает причитать женщина. Её речь прерывается слезами, из гардеробной слышны только отрывочные фразы:
–…У меня дочери,…Зачем ты привёз её сюда,…
Резкий мужской голос оборвал поток рыданий. Всхлипывания и причитания женщины смолкли и сорвались в крик:
– Ты обязан отправить её в монастырь, иначе это тоже закончится костром!…».
Гневные возражения мужчины потонули в истерике женщины…".
*
Лицо спящей девушки на несколько секунд искажает гримаса. Затем чертам вернулась их мягкость, только слегка подрагивают припухшие, капризно очерченные губы.
*
"…Она покидает своё убежище в гардеробной и крадётся к выходу. Тяжёлый саквояж оттягивает руку. Она останавливается через пару шагов и прислушивается. Воцарившуюся в доме тишину нарушают только приглушённые голоса слуг. Погасив свечи в гостиной, они поднимают вверх большую люстру. Несколько, кажущихся бесконечными, минут по тёмному коридору и она осторожно потянула на себя тяжёлую дверь в сад. В лицо пахнуло ночным холодом. Яркий лунный свет щедро струится сквозь теряющие листву деревья, только часть сада вдоль стены погружена в темноту. Садовая дорожка пропустила бегущую тонкую фигурку сквозь кружево веток, листьев деревьев и лунного света. У калитки сада лунный путь оборвался и вытолкнул девушку под жёсткий жёлтый свет уличного фонаря. Она оглянулась по сторонам, накинула капюшон на голову и пробежала через освещённую часть площади. Затем, чуть сбавив шаг, пошла по тёмной боковой улице…".
*
Начало светать. Она очнулась ото сна. Карета ехала более пяти часов. Остатки сновидений освобождали сознание, мысли побежали, споря, убеждая и обгоняя друг друга: "Слишком рано,…Они ещё ничего не обнаружили. Когда обнаружат пропажу, я буду уже далеко,…Они не будут преследовать меня, чтобы избежать ещё одного скандала,…".
Тело ломило от долгих часов сна на жёсткой скамье. Девушка потянулась и выглянула в окно. Дождя уже не было. Бледное осеннее небо быстро розовело. Карета медленно тащилась под уклон вдоль ещё зелёных берёз и жёлто-красных клёнов, отливающих старым золотом. Долина ложилась у подножия склона. В лёгкой дымке тумана она казалась накрытой нёжным белым пухом. Веер солнечных лучей вдруг раскрылся по небосклону и позолотил тонкие кружевные облачка. Жёлтые листья клёнов вдоль дороги, ещё мокрые от дождя, загорелись, заискрились, обласканные яркими лучами. Девушка зажмурилась от бьющиx сквозь листья и переливающихся в каждой капле росы солнечных лучей.
Солнце быстро захватывало небо. Карета въезжала в пылающий огненным цветом лес. Осень уже залила его жёлтой, багряной и лиловой красками. Опавшие листья плотным ковром покрывали землю. Солнечные лучики просачивались сквозь золотые витражи клёнов и вспыхивали, словно пламя. Девушка опустила окно кареты, поёжилась от набежавшей прохлады и подставила руку солнечным бликам. Солнечные зайчики прыгали на её ладони, смеялись, прятались и выскакивали между пальцев. Три наглые сороки, прыгая с ветки на ветку, без умолку тараторили. Девушка усмехнулась: «Как будто я опять слышу её болтовню,…».
Это короткое воспоминание всколыхнуло в душе самые противоречивые чувства: тоску, сожаление, леденящий душу страх и отчаянное желание вызова всему миру. Иллюзии, на короткое время навеянные нежностью первых лучей солнца, уходили. Она закрыла окно и натянула на себя накидку: "Нужно только успокоиться, нужно взять себя в руки,…Ехать дальше, к границе,…Найти место гувернантки в богатом доме,…". Она опять задремала и проснулась от голоса кучера:
– Госпожа!.. Госпожа!..
– Что?
Она испуганно встрепенулась и приоткрыла шторку. Утро разгоралось, обещая замечательный день. Лучи осеннего солнца легко касались земли. Карета остановилась у придорожной таверны. Кучер хотел покормить лошадей после долгой ночной дороги и сам позавтракать. Девушка некоторое время сидела в карете, затем взяла свой саквояж и вошла внутрь таверны. За столом в центре зала завтракала семья провинциальных дворян с тремя детьми. Они были всецело поглощены завтраком, неторопливо отправляя в рот пищу. И только мать семейства окинула вошедшую девушку угрюмым взглядом. Слуги дворянской семьи и кучер расположились ближе к огромному камину, заставленному котелками разных размеров, в которых что-то булькало или жарилось.
Полная хозяйка таверны, в белом фартуке и закатанными по локоть рукавами, уже подавала кучеру горячий пирог с мясом, залитый густым соусом, и большую кружку молочной сыворотки. Она поклонилась девушке:
– Есть сыр и свежее молоко, госпожа. Пастухи принесли рано утром.
– Стакан молока, пожалуйста.
Девушка присела к столу у окна, спиной к залу.
Завтрак был закончен, карета снова ехала через лес. На почтовой станции меняли карету и лошадей. Девушка, стараясь сохранять спокойствие, предъявила документ. Чиновник, хмурый, что его оторвали от обеда, лишь мельком взглянул на бумаги. Получив от девушки оплату, он вернулся к накрытому столу у камина.
"Всё-таки следует переодеться,… Пока мой несчастный вид не начал вызывать вопросы,…"
Садясь в карету, она велела новому кучеру:
– В следующем на пути городе остановись у салона хорошей модистки.
Терзающая внутренняя тревога не отпускает. Но мерное покачивание кареты, мягкое осеннее солнце и голос кучера, напевающего что-то себе под нос, притупляют её. Яркий свет дня не позволяет вернуться ночным страхам. Лесной пейзаж за окошком кареты сменяет череда маленьких городков на пути. Слабая улыбка трогает губы девушки, прильнувшей к открытому окну. Надежда вспыхивает робким лучиком и заставляет тревогу забиться в угол кареты. Экипаж едет весь день, останавливаясь на короткое время в городках и почтовых станциях. Солнечный свет постепенно теряет свою яркость и плавно переходит в сумерки. Всё вокруг опять погружается в ночь. Мрачные мысли и воспоминания, потерявшие днём свою остроту, снова начинают кружиться, как коршуны. Но впечатления от дневного путешествия и накопившаяся усталость дают о себе знать. А тепло от большой пушистой шали, купленной по дороге в салоне модистки, так приятно обволокло тело.