Она же только больше опустила голову и сильно прикусила нижнюю губу. Дрожь в ее теле усиливалась. От былой женской дерзости не осталось и следа, и выглядела она теперь как загнанный в угол злым волком беспомощный зайчонок.

– О-о-о, Фроська здесь, – спокойно произнес Осип Евгеньевич, появившись в мастерской. – Давненько не видал тебя, уж подумывал, не вышла ли замуж в конце концов.

– Я уже уходить собираюсь, дядя Осип, – тихо, все еще не поднимая очей, проговорила рыжеволосая.

– А чего же? Вон, тут у нас работничек новенький, присмотрись-ка, всяко лучше твоего бездаря-то будет, – шутливо произнес Осип Евгеньевич, не подозревая, что только тем самым усугубил и без того скверную ситуацию.

Жесткий и едва выносимый звериный взгляд тут же прошелся по Николаю и будто пронзил его насквозь.

– Я пойду-пойду, Осип Евгеньевич, – едва унимая дрожь в голосе, произнесла Ефросинья и быстро направилась к выходу, если бы ее тут же не схватил Иван, не давая уйти так легко. Она лишь тихо ойкнула и как вкопанная остановилась.

– Чего это у вас тут такое происходит? – теперь уже настороженно произнес пожилой столяр.

– Сами уж разберемся, хозяин, – отпустив Ефросинью, протяжно проговорил Иван, все так же сверля взглядом Шелкова.

Николай же не уступал противнику в этой немой схватке и так же уперто вглядывался в Ивана, давая понять, что совсем не боится его, а даже и наоборот, еще сильнее ответить ему может.

– «Любите друг друга» – заповедь нам свыше дана, ребятки. «Любите друг друга» – опасаясь чего-то жуткого, попытался разрядить ситуацию Осип Евгеньевич. Он, очевидно, начал смутно догадываться о том, что произошло во время его отсутствия.

– Есть также заповедь: «Не желай ничего ближнего своего: ни дома его, ни жены его…» – последнее Иван выделил особым тоном.

– Кто на твое посягает здесь?! – не выдержав, почти вскричал Шелков. – Она сама пришла сюда, смеяться начала, шутить. Я подумал, что просто по натуре девка веселая, вот и тоже развеселился с нею. Откуда знать мне было, что твоя это невеста… Или кто она там тебе.

– Он еще мне тут чистеньким из воды выползти решил! – Иван направился к Николаю. – Сейчас я тебе устрою, щенок писклявый!

Иван попытался ударить его кулаком в голову, однако Шелков моментально и очень вовремя увернулся и, перехватив руку его, двинул ему кулаком в грудь. Иван тут же закашлялся, но тем не менее попытался еще ударить его ногой, и у него это все-таки вышло, но не настолько сильно, как хотелось бы.

– Так, хлопцы, а ну-ка прекратили, иначе всех повыгоняю из мастерской своей! Ладно, будет-будет вам! – Осип Евгеньевич старался казаться строгим, он подлетел к Ивану и Николаю и принялся разнимать их. Кое-как смог он утихомирить обоих, к тому же Ивана вновь начали оттаскивать Мирон и Сашка. Эти двое работников, по всей видимости, особо не хотели ни во что ввязываться, но очевидный страх нарастающей беды заставлял их вмешиваться в последние оказии.

– Учти, мерзавец, наш разговор еще не окончен! – немного хриплым голосом прокричал Иван.

– Иди уже, Иван, отработал ты сегодня, отдохни уж, – едва отдышавшись, велел ему Осип Евгеньевич, которому тоже невольно досталось во время драки.

– Учти, мерзавец, учти… Если только увижу тебя еще раз – прибью! – грозился Николаю Иван уходя. Он грубо схватил свою Ефросинью за талию и куда-то потащил, выходя из мастерской. Она лишь пыталась всеми силами поспевать за ним, чтобы создавать ложную видимость, будто она сама по доброй воле уходит с Иваном, однако у нее это не очень-то получалось. Да и все, собственно, видели и так ее страх перед ним.

– Пойдите проследите, как бы он там ее не удушил, – садясь и все еще временами тяжело дыша, проговорил пожилой столяр, обращаясь к своему сыну и Сашке. – А то совсем ведь пропадет девка…

У Мирона, как и у соратника его, был уже весьма раздраженный вид, тем не менее они не стали перечить Осипу Евгеньевичу и таки ушли вслед за Иваном и его рыжекудрой подругой, бросив напоследок недобрые взгляды на Николая. Шелков же просто в ответ посмотрел на них, давая понять, что все их беспричинное недовольство он видит.

– Я вот вам ножички почти все отточил уже, – совсем как ни в чем не бывало заговорил Николай со своим новым хозяином, указывая на острые ножи. – Топоры вот тоже начал уже.

– Ты погоди, что произошло-то здесь, ответь мне для начала, – Осип Евгеньевич внимательно и требовательно уставился на Николая.

– И мне бы хотелось понять, что это только что было, Осип Евгеньевич.

– А что было-то?

– Люди ваши ушли после того, как… После того, как мы малость с этим Иваном повздорили. Потом пришла эта… Девица… Начала шутить, смеяться, в общем… Толком и не понял вначале намерений ее… Нет, она, конечно, красивая, такая румяненькая, веселенькая, добренькая вроде бы. Да не нравится мне, хоть убей, когда девка сама на шею вешается… А тут еще и обозначилось, что она Иваном занята. – Николай махнул рукой и принялся перебирать отточенные ножи.

– Почему же Иван-то так обозлился, оскалился на тебя… Ведь еще до этого случая с Фроськой.

– От того, что честолюбие я его задел, да самовозношение на землю приопустил. – Николай Шелков сделал несколько деловитый вид. – Он считал себя здесь самым главным, бьюсь об заклад, что и Мирон ваш, и Саша этот малой беспрекословно выполняют каждый его приказ, покуда вас нет, и все только для того, чтобы он смог самоутвердиться, почувствовать царьком себя. А я не такой! Я сразу, когда ушли вы и он начал подначивать меня, на место поставил его.

– Ребята-то складные у меня, все причем, – даже как-то грустно произнес Осип Евгеньевич. – И Мирошка мой не бесхарактерный парень, не бесхарактерный. Все они и трудяги, и мужички, и молодцы, да и ты вон молодец какой. – Потом Осип Евгеньевич резко перешел на совсем другую тему: – Вот и договорился я уже теперь точно… Барин один мебель купить у нас решил в новый дом сына своего. Сын-то женится вот уж скоро совсем. Так сказать, подарок отцовский молодым будет. Так вот, когда обговаривали мы все нюансы с заказчиком, так я ни на секунду не дал сомнению в сердце мое пролезть, что не сможете вы, ребятки, ничего в срок… Что мы не сможем… Ну… Вместе мы… Короче, знал я наперед уже, что все сложится. А ведь такие заказы редко к нам в «деревенскую нашу столяшницу» прилетают.

– Есть, конечно, в ваших словах светлая доля… Однако, к сожалению великому, сомневаюсь, что смог бы я сработаться, пожалуй, с этим Иваном.

– Смог бы, а вернее, сможешь. Тебе деньги-то нужны ведь. А как я уже сказал: ежели все гладенько выйдет, то и сверх положенной суммы каждый из вас получит. Ну, будешь работать? – Осип Евгеньевич приветливо подмигнул Николаю.

– Уж буду, куда я денусь, – ласково улыбаясь ему, ответил Николай.

– Ну вот и славно, купчик, славно… – Осип Евгеньевич встал и одобрительно посмотрел на Николая. Покрасневшие щеки пожилого столяра, приобретшие еще более алый цвет от недавней взбучки, казались какими-то по-своему милыми и мягкими. – Сашка с Мироном поди этого быка успокаивают. Тьфу, ты. И что же ты злым-то таким теперь всю жизнь будешь? – себе под нос говорил Осип Евгеньевич, расхаживая по мастерской.

– Кажется, он таким и на свет родился, – усмехаясь, проговорил Николай.

– Перестань-перестань, не надо так говорить! – погрозил ему пальцем Осип Евгеньевич. – Не знаешь ты многого о нем, потому и мыслишь так. Не знаешь многого… Я вон всю жизнь свою, можно сказать, на улице, где мастерская эта стоит, прожил. Помню отродясь Ивана этого. Потрепала его жизнь, хорошенько так потрепала. – Осип Евгеньевич резко остановился и посмотрел в глаза Шелкову. – А вернее, не жизнь, а люди всякие нехорошие. Народ-то у нас скор на уничтожение…

И они проговорили еще какое-то время об Иване, о жизни Николая и о мастерской Осипа Евгеньевича. Рассказал преклонных лет столяр Николаю немного о себе, что жена его умерла давно от чахотки, что Мирона – единственного дитятько своего – сам вырастил и обучил всему, что знал да умел. Рассказал, что желает по исходу своему в мир иной мастерскую на Мирона оставить. Да только, признался Николаю Осип Евгеньевич, что беспокоится он том, сможет ли Мирошка его полным хозяином да на все руки мастером твердо быть. После рассказал он многое Николаю о неприятном его соратничке – Иване. После сего повествования Осипа Евгеньевича Николай весь оставшийся день и вечер провел в раздумьях об этом человеке. Взамен же Шелков рассказал столяру еще несколько подробностей о своей прошлой жизни. Осип Евгеньевич слушал его внимательно и даже с некоей грустью, и все повторял: «На все воля Божья, на все воля Божья…»