За пять дней до голосования, когда Денис с девушкой возвращался из ночного клуба, его остановила милиция и обыскала. В его машине обнаружили пакет с марихуаной. И Дениса, и девушку забрали в отделение.

Осинкин позвонил Норову в шесть утра и попросил срочно приехать. Осинкины жили в центре города, куда недавно перебрались с окраины, в стандартной «трешке», впятером, – с двумя детьми и матерью Ольги. По советским меркам это считалось очень неплохо, но в новую эпоху выглядело весьма скромно.

Осинкин сам открыл Норову и провел на кухню, где их дожидалась Ольга, заплаканная, с красными глазами, без косметики, в длинном домашнем халате. Осинкин тоже был очень расстроен и немного сутулился. При виде Норова Ольга вскочила и бросилась ему навстречу.

– Почему его не выпускают, Паша? Что они с ним собираются сделать? Неужели его исключат из университета?

– Это будет не худшим исходом, – произнес Норов, хмурясь. Он понимал, что арест Дениса не был случайностью.

– Не худшим?! – ахнула Ольга, бледнея. – Что ты хочешь сказать? Что его… могут посадить?! По-настоящему?!

– Мы этого не допустим, – успокаивающе пообещал Норов. На самом деле она его раздражала.

– Это все – из-за меня! – тяжело выговорил Осинкин. – Они хотят меня остановить.

Потерянный, виноватый, он подошел к жене и попытался ее обнять, но она вырвалась.

– При чем тут мой ребенок?! – воскликнула она с упреком. – В чем он виноват?!

– Что известно о его задержании? – спросил Норов.

– Практически ничего, – устало ответил Осинкин. – В пять утра нам позвонила его девушка, мы не спали. Оля каждый раз тревожится, когда Денис задерживается. Лена, так зовут его девочку, сказала, что их остановили часа в три, прямо на выезде из ночного клуба, как будто ждали. Сразу стали обыскивать машину, нашли в багажнике этот пакет, в нем больше ста грамм…

– Много, – сказал Норов. – Это уже статья.

– Им подбросили эту гадость! – убежденно воскликнула Ольга. – Денис никогда не прикасался к такой дряни!

Норов взглянул на Осинкина, тот отвел глаза, и Норов догадался, что убежденности жены Олежка не разделял.

– Лена говорит, что ни она, ни Денис этого пакета раньше не видели, – произнес он, по-прежнему не глядя на Норова.

– Она правду говорит! – вновь вмешалась Ольга. – Их продержали два часа в отделении, допрашивали по отдельности, пугали! От Лены требовали, чтобы она призналась. Потом ее отпустили, а Дениса отправили в камеру. Она позвонила сразу, как только добралась до телефона. Ее родители тоже в шоке…

– Ее отец – начальник департамента в областной администрации, – пояснил Осинкин.

– Представляешь, он занял такую позицию, что во всем виноват Денис! – негодующе перебила Ольга. – Вместо того чтобы вытаскивать их обоих, он хочет выгородить свою дочь, а Дениса сделать крайним! Какая подлость!

Осинкин взял ее за руку:

– Оленька, успокойся.

Он повернулся к Норову:

– Мы связывались с милицией, но ничего вразумительного нам не отвечают. «Не располагаем информацией…», «позвоните позже…», «идет проверка»… Адвокат тоже обрывает все телефоны, но пока – безрезультатно.

– Они нарочно тянут время! – опять взметнулась Ольга. – Пытаются выбить из него признание! Паша, что делать? Вдруг его сейчас пытают? Избивают?! Стоит мне подумать об этом, у меня сердце обрывается!

Осинкин, не дав ей договорить, притянул к себе, но она освободилась и подняла на Норова красные в прожилках глаза.

– Паша, пожалуйста, сделай что-нибудь, я тебя умоляю!

В Норове она теперь видела единственную надежду.

– Постараюсь, – кивнул Норов.

У двери небольшого дома, в котором жили Лиз и Жан-Фрасуа, Норов позвонил в колокольчик, послышалась торопливая дробь шагов по лестнице, и перепуганная Лиз распахнула перед ними дверь.

– Скорее, месье Поль! Он там, в спальне! У него ружье! – она захлебывалась словами, увлекая их за собой, вверх по узкой старой лестнице. – Он заперся и не открывает мне! Он хочет застрелиться!

Анна на мгновенье замешкалась внизу и с удивлением увидела маленькую заставленную неприбранную кухню с грязной посудой и тесный салон, в котором главное место занимал черный старинный рояль. В доме стоял затхлый запах старых вещей. Скромное жилье Лиз и Жана-Франсуа совсем не походило на просторный красивый дом, который снимал у них Норов.

– Откуда у него ружье? – спросил Норов, поднимаясь следом за Лиз.

– Он взял его у папа! Заехал к нему, пока папа был у вас…

– Эрик держит оружие незапертым?!

– О, нет, он его, конечно, закрывает! В металлическом шкафу, в подвале. Но Жан-Франсуа знает, где ключ. Папа ведь ничего от нас не прячет!

– Почему он вдруг сорвался, Лиз?

Они уже поднялись на второй этаж. Лиз остановилась и повернулась к Норову.

– Это не вдруг, месье Поль! – горько проговорила она. – Он любил ее! Он всегда любил только ее. Я старалась ему помочь, я хотела быть ему хорошей женой, другом… Я знала, что мы с ним – не ровня, но я заботилась о нем… Я надеялась, что это у него пройдет! Что он меня тоже полюбит… будет относится ко мне, как к жене… Я так старалась, месье Поль!

Она отводила глаза, кусала губы, но не плакала, сдерживалась изо всех сил.

– Когда мы вчера вернулись от родителей Клотильды, он был в жутком состоянии, совсем убитый. Не разговаривал со мной, лег один в салоне, на диване… всю ночь ходил внизу, что-то наигрывал на рояле. Сегодня с утра сказал, что ему надо побыть одному, и ушел, куда – не сказал. Когда я вернулась, он уже заперся в спальне. Я стучалась, но он не открывает, не желает со мной разговаривать! Я знаю, это из-за Клотильды! Что делать, месье Поль?!

Прямо от Осинкина Норов позвонил заместителю начальника ОблУВД, полковнику, с которым был неплохо знаком. Тот был уже в курсе всей истории; он ехал на работу из своего загородного дома, и они с Норовым договорились пересечься на полпути.

Они съехались, Норов сел в служебную машину полковника, на заднее сиденье. Водитель, оставив их вдвоем, вышел наружу и закурил. Охрана Норова по его приказу осталась в своих машинах.

– Попал он крепко, – подтвердил полковник. – 118 грамм при нем нашли. Это – 228-я, часть два, ее как раз недавно приняли. От трех до восьми.

– А в реальности?

– В реальности – как там решат, – большим пальцем правой руки полковник показал наверх. – Могут и по полной навесить.

В его голосе звучало скрытое удовлетворение, очевидно, он был как-то причастен к операции по задержанию Дениса. Полковник был грузен, одутловат, гладко выбрит и пах хорошим одеколоном, – милицейское начальство с недавних пор полюбило дорогую парфюмерию и высоким чинам ее дарили теперь наряду с ружьями.

– Даже бандиты детей не трогают, – с упреком сказал Норов.

– Так мы же не бандиты! – простодушно возразил полковник. – Мы – государевы люди. Нам была поставлена задача, мы ее выполнили, а как уж дальше будет, не нашего ума дело. И, кстати, мы ему ничего не подкидывали, ты на этот счет, не того… не надо! А то распишешь потом, мол, подсунули, пятое-десятое! Не, брат, тут все четко. Травка – его; на мешке его отпечатки, экспертиза подтвердила, что они были под кайфом. Телка его уже призналась, все подписала…

– Подписала? – переспросил Норов, неприятно удивленный.

– А ты как думал? Да он тоже вот-вот расколется, я таких как он насквозь вижу. Понта много, а силы духа нет, все поколение у них такое. У нас по нему сведения еще давно имелись, просто приказа не было. Он и покуривает, и нюхает втихаря, я те отвечаю. Короче, не ягненок. Вот насчет колется иль нет, – не скажу, такой информации не имею, а по поводу травки и порошка – все точно. Видать, мало его ремнем пороли! Не знаю, куда твой Осинкин смотрит. Сам-то он парень, вроде, неплохой. Он ведь ему не родной, да?

– Отчим. Миша Мордашов так куролесит, что весь город вздрагивает! Чего только не творит! Уголовного кодекса на него не хватит, но его вы не трогаете, а тут мальчишку за травку закрыли!