Норов не сомневался, что эта мысль прображивала в нем давно.

– Устал? – холодно спросил Норов. – Или опять домашние проблемы?

– Никаких проблем! – поспешно ответил Дорошенко. – Я за вас переживаю…

– Не надо. Я сумею о себе позаботиться.

Сережа больше эту тему не поднимал, но вскоре наступил черед и Осинкина.

– Ну что, Паша, сворачиваем лавочку? – с виноватым смешком спросил он как-то вечером за кофе. – Хорошая была идея, но не получилось…

– Давай без нытья! – резко ответил Норов. – Мы выиграем! Надо потерпеть.

На самом деле Норов не знал, удастся ли им добиться перелома, но выбрасывать на ринг полотенце он не собирался. Он вложил триста тысяч долларов из личных денег, – больше у него в тот момент под рукой не было. Это дало возможность расплатиться по всем долгам, но чтобы продвинуться дальше, требовалось еще. Оставшийся на мели Кочан взял его в осаду. Он звонил Норову каждые два часа, приезжал к нему в офис, без спроса врывался на совещания и горько упрекал Норова в том, что тот подставил его перед пацанами; как теперь Кочану в глаза пацанам смотреть? Кочан ведь перед ними подписался! Кочан думал, что Норов пацан, а Норов оказался не пацан!

И тогда Норов, плюнув на все правила, выдернул из бизнеса еще сто пятьдесят тысяч. Узнав об этом, испуганный Дорошенко прибежал к нему в кабинет и принялся доказывать, что так поступать нельзя, что политтехнологи никогда не вкладывают собственных денег, это – непрофессионально. Их дело – зарабатывать на выборах, а не терять.

– А кто здесь политтехнолог? – недобро прищурившись на него, спросил Норов. – Ты?

– Почему только я? – растерялся Дорошенко. – Мы оба… Вы в первую очередь…

– Нет, Сережа, я не политтехнолог. И не коммерсант. Я просто человек, у которого есть принципы, хотя в наше время это звучит глупо. И чем бы я ни занимался, я стараюсь их не нарушать. Я не брошу парня, которого ты подсадил мне на шею, как не бросаю тебя, хотя если взвесить приносимую тобой пользу и причиняемый тобой же вред, то я не уверен, что польза перевесит. А если я начну поступать, как расчетливый бизнесмен, то тебе очень быстро придется сменить столь полюбившуюся тебе профессию политтехнолога на забытое ремесло челнока.

Вливание было произведено как нельзя кстати. Машина вновь набрала обороты: штабисты встряхнулись, посыпались свежие идеи; заработал печатный станок; забегали активисты и расклейщики плакатов. Воодушевленный Кочан ринулся в новую атаку. На домах и заборах появилось воззвание: «Наш мер Кочан!», написанное вкривь и вкось, зато очень крупно. Норов попросил ребят при случае сообщить Кочану что слово «мэр» пишется через «э оборотную», на что Кочан ответил, что ему по херу, как пишется, смысл-то тот же.

Активисты из городской администрации попытались было высмеять безграмотность претендента, дописав еще две буквы и превратив слово «мер» в «мерин», но были пойманы бдительной братвой и жестоко наказаны.

Видя всеобщее оживление, взбодрился и Осинкин. С удвоенной энергией он обрушился на избирателей с задушевными разговорами и песнями. Теперь, возвращаясь в штаб, он смотрел на Норова глазами преданной собаки и, прощаясь, крепко, с чувством стискивал ему руку.

Народу между тем на встречи с Осинкиным приходило все больше. Однажды явилось полторы сотни человек, хотя встреча была объявлена лишь накануне. В тот вечер Осинкин зашел к Норову вместе с Ольгой.

– Паша, я хотела тебе сказать что-то очень важное,… – волнуясь, начала Ольга. – Я не очень умею выражать свои чувства… Ну вот, у меня даже слезы навернулись!… – Она оборотилась назад и помахала рукой у глаз, давая ресницам просохнуть. – Извини… В общем… Тебя нам Бог послал!

И она порывисто расцеловала Норова. Олежка подошел за ней и тоже стиснул его, по-мужски крепко.

Лиз дождалась, пока жандармы уедут, и вошла на кухню.

– Все в порядке, месье Поль? – спросила она. – Почему так долго? Что он от вас хотел? Я там пылесосила, почти ничего не слышала.

– Месье Лансак желал знать, не я ли убил Камарка и Клотильду.

– Ну что вы, зачем вы так говорите?! – с упреком воскликнула Лиз. – Конечно, он так не думает! Просто он такой человек… немного тяжелый… Не принимайте на свой счет, он со всеми так…. Между нами, его тут не очень любят, – прибавила она, машинально понижая голос.

– Я слышала, что во Франции жандармы вежливы, – сказала Анна. – Но этот Лансак не показался мне особенно вежливым.

– В обычное время он тоже вежлив и никого не беспокоит. Просто сейчас такая нервная обстановка: эпидемия, люди умирают, карантин, а тут еще эти страшные убийства… Его ведь тоже можно понять. Между прочим, в Тулузу из-за беспорядков, собирается прилететь сам министр, вы слышали, да? По телевизору сегодня говорили. Короче, месье Лансак, видно, остался здесь за начальника, ну и пытается показать себя…

На кухню прибежала Ляля.

– Свалили что ли? – перебивая Лиз, нетерпеливо осведомилась она. – Блин, думала, не дотерплю! Сижу там, как дура: ничего не вижу, не слышу! В туалет даже боялась зайти, а вдруг они услышат?

Прерванная довольно бесцеремонно, Лиз не стала продолжать беседу.

– Я привезла вам чистое белье, месье Поль. Подниму его наверх? – деловито спросила она.

Вещи Норова она стирала у себя дома, а потом привозила уже выглаженными.

– Конечно, Лиз, делайте все, что считаете нужным, – как обычно.

– Спасибо, месье Поль.

– Да че они хотели-то? – не отставала Ляля, не замечая, что стоит на пути Лиз, которая, выходя, молча ее обогнула. – Про меня че-нибудь спрашивали?

– Спрашивали, где ты, – ответила Анна.

– Вы им не сказали? – испугалась Ляля.

– Конечно, сказали, – усмехнулся Норов. – Ведь это наш долг. Сказали, что ты наверху, в спальне, залезла под кровать, хочешь в туалет, но боишься при них выйти. Они как люди вежливые пообещали отъехать ненадолго, дать тебе возможность сделать свои дела, а потом вернуться.

– Блин, Пашка, ты прикалываешься, а я почти купилась! – с облегчением выдохнула Ляля. – Значит, не спрашивали?

– Спрашивали, – серьезно повторила Анна.

– Зачем я им?

– Они нас подозревают, – пояснил Норов.

Ляля совсем перепугалась.

– А я-то при чем? Это все Вовка!

– Вот ты им и объясни.

– Валить надо отсюда! Срочно! Едем в Париж, в консульство!

– Я тебе со вчерашнего дня рекомендую это сделать.

– Нор, не знаю как насчет нее, но тебя они подозревают конкретно! – вмешался Гаврюшкин. – Я, конечно, по-французски не рублю, но по морде этого очкастого видел: он под тебя копает.

– Мне тоже так показалось, – согласилась Анна.

– Дергаем, ребята! – не унималась Ляля. – Че тут высиживать? Ждать, пока закроют?!

– Ань, собирай вещи! – скомандовал жене Гаврюшкин.

– Возьмите меня с собой! – взмолилась Ляля.

– Да объясняю же: не мой самолет! – отозвался Гаврюшкин. – Меня самого чисто по дружбе берут.

– Ну ты же можешь с ними поговорить! – упрашивала Ляля. – Какая им разница: одним пассажиром больше, одним меньше? Скажи, я им заплачу, как в Москву вернусь.

– Кому заплатишь? Каримову? На хрен ему эти копейки? Нор, ты тоже не тяни, сваливай, пока не поздно. Езжайте вместе в Париж, – Гаврюшкин кивнул на Лялю. – Обратитесь в консульство, вас вывезут.

– Поехали, Паш! – тут же захныкала Ляля.

Анна переменилась в лице; неизбежная перспектива скорой разлуки возникла перед ней со всей очевидностью.

– Голова у меня что-то разболелась, – поморщился Норов. – Давление, видно, на улице меняется. Пойду, пройдусь немного.

– Можно я с тобой? – тут же встрепенулась Анна.

– А как же чемодан? – подал голос Гаврюшкин. – Кто его собирать будет, я?

– Может быть, тебе лучше прилечь? – сказал Норов. – Мне кажется, ты утомлена.

– Нисколько! – запротестовала Анна. – Со мной все в порядке, только немного знобит, но у меня это часто. Не надо обращать внимания. Мне лучше побыть на воздухе…