– Ах, – тяжело выдохнула она. – От этого разговора всё-таки не уйти, да?.. Нет особой причины. Он просто милый. Сам ведь знаешь, что происходит, само собой. Если бы только мы могли это контролировать… Ох, точно! Поздравляю со свадьбой! Хотела прийти, да не получила приглашения.
– Подумал, что врага приглашать как-то чересчур.
Они рассмеялись.
– Это точно. Надеюсь, ты не будешь в обиде, если не приглашу тебя на свою свадьбу? – тот отрицательно помахал головой. – Слышала, ты скоро станешь папочкой? – мило покосившись, добавила.
– Откуда ты?..
– Ой, да брось. Ты слишком сильно недооцениваешь мои связи. Я, может, и простушка, но простушка с ушами, – сказала, дернув себя за уши и показав язык. – Имя то хоть придумали?
– Натали хочет назвать его Вергилий.
Гриша с теплотой смотрел на Лотти. Их спокойный диалог уносил его в детские годы. Сейчас на мчащимся Ваппоре ехали не аристократ и революционер, а два ребенка. Рыжая девочка и синеглазый мальчик. Гриша испытывал светлые чувства к девушке, сидящей перед ним. Чтобы кто не говорил. Все те годы, разделяющие их, вся то боль и преграды растворялись в моменте. Однако парень понимал, что напротив сидит не Лотти, не та Лотти из приюта Святого Норта. Огромное различие между ними сейчас и семилетней давности – это глаза: глаза живые и яркие; и тусклые, поблёкшие. Как и он, Лотти заглушила в себе детский блеск.
– Совет ведь тоже не в курсе, кто стоит за этими беспорядками? – спросила Лотти. – Только не говори, что думаешь на Розу? А то эти угрожающие письма уже порядком поднадоели.
– Конечно же, я так не думаю. Точнее, я даже знаю, что это не она. Было бы слишком глупо для неё. В конце концов, от «возмущения» Фарль и Роза потеряли слишком много, не получив никаких выгод.
– Это так. Но ты собрал все сливки с этого, так?
– Не буду лгать. Возмущение сыграло мне на руку. Но давай в эту ночь не будем говорить о политике, ладно?
– Договорились. И чем же мы будем заниматься всю эту ночь? – кокетливо спросила, подсев к нему.
– Акстись, Лотти. Я женат, – показал палец. – У меня была идея выпить за встречу. Я всё равно сегодня планировал, не разрушать же планы.
– Тю-ю! – издала она. – Пофлиртовать уже нельзя… Эх, пить так пить. Только мне немного.
Суточный график Хелмфорта заметно отличался от Артеевского. Пусть по часам было и утро, но луна ясно властвовала на небосводе. Друзья добрались до Хелмфорта, а после на заказном Атмосе проехали к больнице. Нейт лежал под капельницей. Такое долгое и изнуряющее путешествие крайне пагубно сказалось на его здоровье. Сейчас он не мог даже встать без посторонней помощи. Так как он уже давно не ел, его кормили питательными смесями, которые Нейт считал абсолютно безвкусными и более того мерзкими.
«Густая вода с маленькими катышками», – охарактеризовал он.
Ему выделили отдельную палату с большим окном, выходящим на виды города. Пейзаж стены казался ему непривычным, холодным и подобным клетке. Он полностью отличался от Пустоши, с которой он словно сроднился. Мягкая постель, безопасность, теплый кров – всё это было таким незнакомым. Иной раз Нейтан просыпался в холодом поту, думая, что находится в той бескрайней пустоте, в ничто. В городе он ощущал страх, страх того, что больше никогда не избавится от духа Пустоши.
Григорий и Лотти шли по широкому белому коридору, там витала аура чистоты и надежды. Легкий запах лекарств въедался в ноздри, пробуждая воспоминания о приютском лазарете. Звук шагов посреди ночи разносился на много метров. Больных растасовали по палатам. Царила тишина. Медсестра по началу не желала пропускать друзей к Нейту, но Гриша смог её переубедить. Против слова аристократа аргумента не нашлось.
Они прошли в палату. Свет выключен. Лишь полумесяц освещал помещение. Из-за него белая краска стен стала серой, она смешалась с атмосферой тягучести, вязкости комнаты. Так выглядело отчаяние. Оно пропитало бетон, потолок и плиточный пол. Даже игла в вене от капельницы под его гнетом воспринималась не как лекарство, а как яд, заставляющий жить. Нейт не спал. Он сидел и наблюдал за ничем пустыми глазами. Его сознание не погрузилось в размышления, оно просто застыло. Белый халат на нём казался смирительной рубашкой, он давил на грудь, как и бинты на руках, окропившиеся красными пятнами. Дверь отворилась, и свет коридора проник внутрь. Бродяга никак не отреагировал на гостей. Лотти отдернуло стоило ей увидеть друга. Чувство радости и предчувствие неладного перемешались.
Она присела на постель и нежно погладила Нейта. Слёзы сами подступали к глазам. Гриша же не смел смотреть на него.
«Всё также, как и в детстве, – подумал он. – Почему оно так похоже? Словно один и тот же кадр. Его вырвали из прошлого и вставили в настоящее. Снова он чуть живой, снова я не могу поднять головы и произнести что-либо… и снова виню себя. Он так бледен и худ. Но что самое страшное, я отчётливо вижу, что он тоже не тот самый Нейт. Этот взгляд… эти руки… Какой ужас тебе предстояло пройти, Нейтан?».
Бродяга прервал молчание. Его низкий голос ударил по ушной раковине:
– Вы оба всё ещё враждуете?
Вопрос оказался для них неожиданностью.
– Ты что, Нейти? – тут же ответила Лотти, надев фальшивую улыбку. – Все наши разногласия давно в прошлом.
Нейт медленно повернул голову. Черные пряди скатились с макушки и опустились до шеи. Его холодный взгляд напугал Лотти до чёртиков. Он был так близко, что девушка впервые заметила: в его радужке нет никакого другого цвета, кроме голубого. Под его глазами образовались чернушные мешки, было видно, как сильно и много их тёрли.
– Ты что скажешь? – обратился к Грише.
– Давай оставим эти вопросы и поговорим о тебе, – включил дипломата он. – Уверен, нам есть, что обсудить.
Он подошёл ближе с той же рабочей улыбкой.
– Ответ, – коротко произнёс он, словно то был приказ.
Гришу передернуло.
– У нас всё по-прежнему, – ответил Кол Галланд. – В каком-то смысле даже хуже.
Лотти наступила ему на пятку, отчего тот вскрикнул.
– Вот оно как значит, – безразлично произнес Нейт. – Вы так и не поняли, что всё это иллюзия. Если хотите жить в этом выдуманном мирке, то, кто я, чтобы вас останавливать.
– Ты не должен переживать о наших разборках, – вступила Лотти. – Ты вне их, пусть так и остаётся.
– А кто сказал, что мне есть дело? – отрезал он, прикоснувшись к волосам девушки.
– Ты, – проговорил Гриша, взбесившись от его слов. – Ты сказал, что тебе не всё равно. Что с тобой случилось в Пустоши? Поделись с нами, мы же друзья. И мы видим, как тебе тяжело переживать это одному. Но ты не один и ты это знаешь.
Нейтан приподнял голову, уставившись в потолок.
– Помню. Кажется, я говорил такую глупость однажды. Но это было так давно, что уже потеряло свою значимость. Так или иначе разве ты сможешь понять меня? Даже если я расскажу.
– Смогу, – уверенно заявил. – И ты прекрасно это знаешь. Знаешь, что я единственный на всём свете, кто может понять тебя.
Бродяга усмехнулся:
– В Пустоши я познакомился со смертью во всём её величие. Она сопровождала меня, вела за ручку, как щеночка. Гриша, ты знаком с ней? Вижу по глазам, что нет. А вот ты да, – посмотрел на Лотти. – Но ты тоже лишь частично коснулась её. Хотите знать, как я добрался до города? Почему смог преодолеть саму Пустошь в полном одиночестве и выжить? Меня привёл мертвый. Я жил ради мертвеца, общался с ним, строил планы. Сама смерть вынудила меня жить, даже она не желала видеть меня в своём лоне.
– Хватит говорить так расплывчато, – попросил Гриша. – Что значит жил ради мертвеца?
Нейт рассмеялся. Нет, то было не смехом. Скорее, истерикой. Истерией по потери последней надежды. Ведь даже среди самых близких и родных, бродяга остался не понят, а потому одинок.
– А говорил, способен понять. Так и быть, я буду более точен. Это ведь моё второе «чудесное» воскрешение, да? Я проведу черту, которая покажет разительное отличие. В-первый раз, я вернулся живым. Сейчас же, мертвым. Гриша, Лотти, с вами говорит живой труп, – улыбнувшись, добавил он. – Нет во мне ничего, я пуст. У меня нет желаний, стремлений – этого никогда не было, а Пустошь забрала и то крохотное, что имел.
