– Kasáht. Dal, öktaráh, sal kümará a sak.49

Я кивнула – он звал меня ужинать. А перед этим просит одеться этим йоктара́х.

Окинув меня еще одним трепетным взглядом, Акха Джахар прижался прохладными губами к моему лбу. Я застыла, а он прошептал:

– Sas var vailaárh jü laghád, saík mõrí.

Большие ладони скользнули по моим рукам от локтей к плечам. Акха Джахар отстранился с мученическим выражением лица, словно это далось ему тяжким трудом, и вышел из шатра. А я уставилась на полог, прокручивая в голове его последнюю фразу. Он повторил то, что сказал после вручения кинжала. Я не знала, что это значит, но…

Я глухо вскрикнула и уронила одежду вместе с подаренным оружием.

Saík mõrí.

Саи́к – это моя. Значит, он называет меня моя мьори.

Его мьори?! С чего вдруг я – его?!

Да что все это значит?

Я долго не могла заставить себя выйти из шатра. Волновалась как самая обыкновенная женщина, которой предстоял ужин в компании мужчин.

Действительно – я оказалась в другом мире, выжила в снегах и каждый день умудряюсь выкручиваться и идти к пока что совсем неясной цели, не имея возможности нормально общаться и получить ответы на волнующие меня вопросы. Всадники видели меня с изуродованным морозом лицом, я сплясала перед Аиком танец «Хочу в туалет», мы вместе купались в озере, я прорыдала у Кхар Джахара на плече полчаса, спала в объятиях мьаривов верхом на кайдахарах, едва не убила мьаривтаса кулем мокрой одежды… Но они все равно оставались невозможно красивыми мужчинами, а я – женщиной, которая привыкла быть привлекательной. И сейчас не отказалась бы от шелковой блузки и юбки, которые так ненавидела еще две недели назад.

Упрямо прочесав длинные волосы пальцами, я заплела тугую косу, завязала ее обнаруженной в заднем кармане джинсов резинкой, надела восхитительно чистую одежду, безостановочно вдыхая травяной аромат мыла, и почувствовала себя гораздо увереннее.

Но недостаточно.

А потому стояла перед пологом, сжимая кулаки и собираясь с духом. Но, кажется, так и не решилась бы выйти, если бы не зашедший за мной Акха Джахар.

Он тронул полог снаружи и позвал:

– Ah mõrí?

Я нервно дернулась.

– Входи.

Мьаривтас заглянул в шатер. Его взгляд стал настороженным, когда он оценил выражение моего лица.

– Ah am vasahtü im zült?

Я выдавила улыбку.

– Даа́.

Акха Джахар улыбнулся в ответ и посмотрел на мою косу. Его улыбка испарилась. Во взгляде мелькнул испуг, а лицо побледнело. Я отметила это даже в полумраке шатра и озадаченно спросила:

– Ах ам васахтю́ им зюльт, мьаривта́с?

Он хрипло выдохнул, продолжая рассматривать мою прическу. Потом, совладав с эмоциями, мотнул головой и осторожно протянул руку к косе.

– Mar mõrí, ah dürfaráh?

Я нерешительно кивнула, пытаясь понять на что он спрашивает разрешения.

Акха Джахар медленно, словно боясь причинить мне боль, стянул с хвостика косы резинку и расплел мои волосы, пропуская пряди через пальцы. И лишь когда каштановые волны укрыли мои плечи, его лицо расслабилось, а на губы вернулась тень улыбки.

– Ah kasráh?50

Я взялась за его протянутую руку и вышла из шатра следом за мужчиной.

Потом выясню, что это было. Есть более насущные вопросы.

На поляне горел огромный костер. Я проследила взглядом за пляшущими над ним искрами и восхищенно ахнула – по ночному небу, впервые за две недели избавившемуся от завесы из туч, рассыпался миллион звезд! Я никогда не видела столько! В городе это невозможно из-за светового загрязнения, а выбираться с компанией на природу за всю жизнь мне удавалось раза четыре. И не в том состоянии я себя обнаруживала к темноте, чтобы звездами любоваться.

– Как красиво…

Акха Джахар проследил за моим взглядом и согласно кивнул.

– Sarí büdór.

Бюдо́р. Это наверняка значит красиво. Ничего другого, глядя на усыпанное мелодично мерцавшими звездами небо, сказать было просто невозможно!

Я вдруг вспомнила – то же самое про меня сказал Аик после лечения Маритаса. Еще тогда я подумала, что это комплимент. Что ж, убедилась. И улыбнулась – эти невероятные мужчины считают красивой меня…

В прохладном воздухе витал насыщенный аромат цветущего луга. Совсем немного пахло озером. Гораздо сильнее – едой. Я с наслаждением вдохнула полной грудью, в очередной раз радуясь, что снега остались позади. Хоть я и родилась в первый зимний месяц, мороз ненавидела всей душой. Да и зиму в целом… Ну, кроме первого снега и Рождества, в ночь которого появилась на свет.

Всадники расселись вокруг костра на расстеленных на земле шкурах и что-то бурно обсуждали. Едва мы появились в поле их зрения, они встали и почтительно склонили головы, приветствуя нас. Я невольно опустила взгляд на землю, проходя мимо мужчин, которые две недели везли меня по очереди на своих кайдахарах и видели в таких состояниях, в каких не всем друзьям удавалось на меня посмотреть.

Мьаривтас помог мне сесть на шкуру и опустился рядом, сохранив небольшую дистанцию. Лишь после этого мьаривы расселись по своим местам и вернулись к беседе.

Акха Джахар передал мне тарелку с восхитительно пахнущей едой и наполненный вином кубок, одарил ласковой улыбкой и отвернулся к севшему рядом с ним Даримасу. Шатен едва взглянул на меня, но лицо словно обожгло – казалось, он своим проницательным взглядом мне под кожу залезть попытался.

Я задумчиво посмотрела на остальных мьаривов, занятых беседой, и попыталась оценить – изменилось ли их отношение ко мне после ритуала с кинжалом? Они опустились передо мной на одно колено… Почему?

Я с подозрением уставилась на мьаривтаса, когда в голове мелькнула догадка – в какой ранг он возвел меня этим ритуалом? И стоило ли забирать кинжал?!

Ох, конечно! Очень своевременные мысли! Господь всемогущий, на что я подписалась?!

Акха Джахар почувствовал мой взгляд, повернулся и озадаченно приподнял брови.

– Ah am vasahtü im zült?

Я кивнула и принялась за еду, привычно поливая про себя Харона бранью.

Как же хреново ничего не понимать! Я не привыкла так жить – не имея доступных источников информации.

Вот только все привычное осталось в прошлом. И мои источники информации сидели вокруг костра. Пока не очень доступные, как бы это ни прозвучало…

После ужина я наблюдала за всадниками с любопытством исследователя малых народов каких-нибудь богом забытых земель, отмечая перемены в атмосфере и настроении компании. Они все еще много смеялись и улыбались, но с появлением Акха Джахара былая беспечность улетучилась. Теперь большую часть времени мьаривы казались собранными и немного настороженными.

Я со смешком подумала: именно так выглядят офисные сотрудники, когда начальство выходит из кабинета раздать распоряжения или пинки – все дружно начинают имитировать бурную деятельность.

Что ж, Акха Джахар явно был их «начальником».

Старшие всадники, Даримас и Гардах, обращались к мьаривтасу с глубоким почтением. «Папаша», как я окрестила Кхар Джахара, смотрел на него с нескрываемой гордостью, будто его любимое чадо каждое мгновение било мировые рекорды. Самые младшие Аик и Кхаад откровенно заглядывали мьаривтасу в рот. С меньшим обожанием, но не без восхищения к нему обращались мои погодки – Драха, Маритас и зеленоглазый новичок Мархэ́ Дар.

Мархэ Дар Даар… Челюсть можно вывихнуть!

Но несмотря на кажущуюся мне абсурдной манеру общения сложно было не заметить – отношения между всадниками товарищеские, доверительные. Мьаривы даже позволяли себе шутить над «начальником», судя по задорному блеску его глаз и дружному смеху остальных. И Акха Джахар не злился и не раздражался из-за их веселья.

Он держался свободно и казался расслабленным, но идеальная осанка, чуть вздернутый подбородок и сосредоточенный взгляд сильно выделяли его на фоне остальных мужчин. Он говорил тихо, но каждый, к кому он обращался, моментально переключал на него внимание. Достаточно было его взгляда или жеста, чтобы остальные умолкли, и абсолютно не важно – смеялись они, разговаривали или спорили…