Хотя последние два процесса различить было затруднительно!

Я сидела рядом с мьаривтасом, и казалось, что оголенной кожи словно прохладными пальцами касалась его деликатная сила, прячущая за спокойствием мощь бурана. И я ловила себя на странной мысли: эта сила не заявляла права на власть, не бросалась в атаку, но ее обладателю все равно ХОТЕЛОСЬ подчиняться, беспрекословно и безоговорочно.

Он постоянно поглядывал на меня. То ласково и нежно, то пристально, изучающе. Интересовался, как дела, и красиво выгибал пересеченную шрамом правую бровь, когда я отвечала: даа́. Словно сомневался в правдивости моих слов.

Но я не лгала. Мне было хорошо, спокойно и уютно. Вот только голову одолевали мысли, которым лучше было бы явиться перед сном.

Чем дольше я наблюдала за всадниками, тем сильнее убеждалась – это не просто ужин, это небольшой праздник. И причиной ему служила не только встреча с мьаривтасом.

На лицах мужчин помимо искренней радости читались усталое удовлетворение и облегчение. Будто они долго работали над сложным проектом и наконец успешно завершили его. Эти чувства были мне хорошо знакомы – так выглядела я в тот день, когда Харон выдернул меня из моего мира…

Настроение моментально скатилось в выгребную яму. Перед взглядом встали лица родных, и каждое взорвало нутро тоской.

Я сказала Маритасу, что переживу утрату. И пусть я почти не плакала по ночам, смирившись с тем, что пути назад нет, боль не уходила. Харон не подарил мне забвение… на которое я должна решиться…

Я вздрогнула, теряя нить размышлений, когда меня окутало тепло. Акха Джахар ласково улыбнулся и повернулся к Даримасу, а я поправила плащ, который он набросил мне на плечи поверх моего. Решил, что замерзла. Внимательный, обходительный, заботливый… Красивый! Мечта, а не мужчина по меркам многих моих современниц, в большинстве своем не привыкших к подобному отношению представителей сильного пола. Да у нас не каждый дверь придержит, чтобы ты лоб не разбила! Да в моем мире…

Я ругнулась и уставилась на костер. Игривые язычки огня облизывали дрова, пихались, отвоевывая место, и рассыпали яркие искры.

Снова я пытаюсь измерить всадников привычными критериями. Может, у них в порядке вещей так обстоятельно заботиться о женщине? Хорошо, тогда примем отношение Акха Джахара за норму поведения. Все всадники проявили немало заботы…

Но они не смотрят на меня так, словно всю жизнь искали. Не ласкают шепотом. Не называют моя мьори. Не целуют в лоб. Не выглядят так, словно больше всего на свете хотят коснуться, но сдерживают себя.

Совершенно очевидно – мьаривтас относится ко мне по-особенному. Почему?

В висках болезненно заныло, и я недовольно поморщилась. Голова гудела от обилия обрывочной информации. Пора разложить все по полочкам с самого начала, с разговора с Хароном, чтоб ему икалось, допуская все самое неочевидное и невозможное.

Итак. Харон выдернул меня из привычной жизни, потому что я способна спасать и разрушать миры. Он отправил меня сюда, потому что загадочные «они» хотят уничтожить мир. А еще сказал, что этот мир давно ждет меня…

Я перевела взгляд на Гардаха, трепавшего Кхаада по волосам под хохот мьаривов. Молодой всадник недовольно закатил глаза, но, когда снова посмотрел на старшего товарища, в них зажглись смешинки.

Мир давно ждет меня. И всадники ждали. Точно знали, что меня необходимо спасти. Даже если тот случай с шепчущим мечом был мороком, очевидно – Харон забросил меня в снежную пустыню, уверенный, что найдут быстро. Раз миссия такая важная, было бы расточительством обречь меня на гибель в первые же часы в новом мире. Хотя ему это почти удалось, чтоб его лодка перевернулась, и та серая тварь сожрала придурошного бога!

Но он точно знал, что меня найдет отряд всадников.

Я перевела взгляд на Кхар Джахара. Он смотрел на мьаривтаса с лукавой улыбкой, пока тот что-то выговаривал Мархэ Дару, указывая пальцем на Драха. Последний изумленно хлопал ресницами, а сидевший рядом Аик откровенно потешался над ним.

Меня ждали и точно знали, где искать… Нет, не так. Знали, как найти – невозможная среди зимы гроза с молниями стала их ориентиром.

Всадники разделились на три отряда и обшаривали арктические просторы. Только так можно объяснить, что меня нашли не все девять мужчин разом, а только трое. И что для воссоединения со вторым отрядом потребовалась неделя пути.

В висок ударила тупая боль, будто предупреждая о чем-то. Я потерла лоб и раздраженно хмыкнула – отвлеклась на мгновение, а мысли попытались сплестись в клубок. Нет уж!

– Ah saík mõrí?

Я взглянула на мьаривтаса. Он с тревогой следил за тем, как я тру лицо пальцами.

Моя мьори. Снова моя мьори. Его. Не их.

Я хотела привычным жестом «Все супер!» показать, что со мной все хорошо, но вовремя одумалась. Кхар Джахар заметил, что я оттопырила большой палец, и расхохотался, а когда Акха Джахар вопросительно посмотрел на него, что-то тихо ему сказал.

Мьаривтас уставился на меня с изумленной улыбкой на губах.

– Dal, sagraráh.51

«Папаша» указал взглядом на мой сжатый кулак, и я грозно нахмурилась, вводя мужчин в легкий ступор. Я что, клоун, чтобы веселить их? Хотя… Может, хоть мьаривтас объяснит, что здесь значит этот жест?

Я повернулась к нему и уверенно продемонстрировала кулак с оттопыренным большим пальцем. И уж никак не ожидала, что его глаза на пару секунд заволочет черный дым, а потом он смущенно закашляется и отвернется.

– Mar mõrí, nin!52

Он засмеялся и обмахнул лицо ладонью, а я чересчур громко спросила:

– Что это значит?

Всадники умолкли и уставились на нас. Акха Джахар осторожно начал:

– Mar mõrí…

– Ладно, давай по-другому! Сюн значит спать!

Я прижала сложенные ладошки к щеке и прикрыла глаза. Мьаривтас повторил:

– Спать.

– Да, сюн – спать. Бёр значит пить!

Я пригубила сладкое вино, и мужчина кивнул.

– Зна-щи́т пить. Зна́-чит.

Я коснулась его рубашки, ткнула пальцем в плащ и указала на небо.

– Кхар значит черный. А́ксаст кхар – черное небо. А это что значит?

И снова показала кулак с оттопыренным пальцем. Мьаривтас уставился на него, с трудом сдерживая смех.

Я всплеснула руками.

– Очень весело потешаться надо мной, ничерта не знающей. Да я на вас посмотрела бы, будь вы на моем месте. Вы тоже…

Акха Джахар прижал палец к моим губам, обрывая бессмысленную – он меня не понимает! – тираду, и ласково шепнул:

– Mar kahümán, saík mõrí.53

Он глубоко вдохнул и показал мне жест «Все супер». Даримас булькнул горлом, щеки Мархэ Дара залил румянец, а Драха спрятал лицо в ладонях. Наверняка смеется, засранец!

Мьаривтас сделал еще один вдох, указал пальцем на себя, потом на меня. Помешкав, указал на один из шатров. Я согласно кивнула, и пара смешков прорвала его оборону. Я возмущенно рявкнула:

– Прекрати смеяться! Хорошо, мы с тобой там и… О-о-о!

Я подавилась воздухом, когда Акха Джахар выразительно посмотрел на меня, на шатер и снова показал обыденный в моем мире жест. Уголки его губ приподнялись в соблазнительной улыбке. Он произнес низким голосом, вытягивая гласные:

– Ma-a-ar mõrí…

И вызывающе вскинул брови, склонив голову набок.

Я с громким стоном закрыла лицо ладонями. Над поляной повис хохот мужчин.

Так вот что это значит! Вот почему так уставился на меня Драха, а Кхар Джахар шлепнул по руке! Я этим жестом мужчинам предлагала… себя!

Акха Джахар притянул меня к себе и шепнул на ухо, обнимая одной рукой за плечи:

– Mar kahümán! Malt hisaárh a tüh sas.54