— Иди сюда, — позвал Этвуд. — Иди, не бойся.
Джеймс про себя подумал, что кому-кому, а этой громадине бояться нечего, опасаться следует скорее самому Этвуду, чей поступок представлялся Джеймсу весьма опрометчивым. Собака подошла мелкими шажками и, вытянув шею, быстро, но осторожно схватила мясо и тотчас отошла, однако совсем убегать на сей раз не стала, а уселась в некотором отдалении. Этвуд вернулся на веранду, выложил из глубокой тарелки фрукты и перелил туда оставшееся содержимое супницы.
— Филипп, не делай этого, — предостерегающе сказал Джеймс. — Если ее будут кормить, то она станет приходить сюда. Ее вид действует мне на нервы, посмотри, какая большая, такая если прыгнет, сразу собьет с ног.
— Нормальная собака ни с того, ни с сего на человека не кинется.
— Она дикая.
— Голодная, а не дикая, раз еду из рук берет. Между прочим, это чистокровный ньюфаундленд.
Этвуд взял тарелку, поставил снаружи у порога, сам сел рядом и посвистел. Пес насторожился, потом медленно приблизился. Вылакав весь суп, он облизнулся, вильнул пушистым хвостом и сел, глядя на Этвуда.
— По-моему, мы с ним друг другу нравимся. — Этвуд спокойно протянул руку и погладил мохнатый загривок. Пес придвинулся ближе и доверчиво положил тяжелую лобастую морду ему на колени. — Смотри, он совсем ручной, обычная домашняя собака.
— Мне она не нравится, - непреклонно изрек Джеймс. — Почему я должен отдыхать в обществе какой-то собаки?
— Жалко пса… Если отдыхающие станут жаловаться, что он мешает, Гросси придется его пристрелить.
Джеймс покраснел, припомнив собственное требование, чтобы собаку убрали любым способом и немедленно.
— Филипп, я вовсе не хочу, чтобы пса застрелили, но ты же знаешь, с собаками у меня отношения напряженные, — сказал он жалобным тоном. — Как посмотришь на его зубы…
— Водолазы — добродушные собаки. У меня раньше был ньюфаундленд по кличке Тимми, не такой крупный, правда.
Этвуд почесал псу шею, и тот вдруг ткнулся носом в его ладонь и заскулил.
— О Господи! — вырвалось у Джеймса. — Если его застрелят, виноват теперь буду я! В хорошенькое положение ты меня поставил! Я ведь не живодер все-таки. Ладно, делай что хочешь.
— Для начала попробую его вымыть, Джованни поможет. Ньюфаундленды любят купаться — надеюсь, операция пройдет без осложнений.
Мокрый пес выглядел совсем худым, к мытью он отнесся спокойно и послушно поворачивался то одним, то другим боком, подчиняясь придерживающему его за остатки истрепавшегося ошейника Этвуду, в то время как Джованни орудовал мылом и щеткой.
— Назову его Тимми, — сказал Этвуд, расчесывая густую длинную шерсть.
— Тимми? — повторил Джованни.
— Но его зовут, — мальчик запнулся, смешался и неловко закончил: — Раньше звали как-то по-другому. Как он поймет, что это его новая кличка?
— Ничего, поймет. Я же не знаю, как его звали прежде.
— Я тоже не знаю, — торопливо сказал мальчик, бросив на склонившегося над собакой Этвуда быстрый тревожный взгляд.
Джеймс в безмолвном унынии наблюдал за приближающимся Этвудом с ньюфаундлендом. Перспектива оказаться под одной крышей с собакой размером с теленка, притом, по существу, с чужой собакой, которая в любой момент могла выйти из повиновения, несмотря на свою кажущуюся покладистость, — эта перспектива нравилась Джеймсу все меньше и меньше. Он представил, что теперь придется постоянно следить, как бы ненароком не задеть этого огромного пса, потому что неизвестно, как он отреагирует, если случайно, к примеру, наступить ему на лапу.
— Он не будет тебе мешать, — сказал Этвуд, догадавшись по выражению лица Джеймса о направлении его мыслей, — только не трогай его во время еды.
— О, об этом тебе беспокоиться нечего, я не собираюсь трогать этого зверя ни во время еды, ни в какое-либо другое время. Хотелось бы верить, что он ответит мне тем же.
— Ты не возражаешь, если он будет спать на веранде?
Джеймс, не отвечая, с минуту меланхолично созерцал сидящего у порога ньюфаундленда, затем сказал;
— Повешенного спросили: хорошо ли вам висеть?
— Ты в самом деле считаешь из-за собаки отдых испорченным? — обескураженно спросил Этвуд, испытывая некоторые угрызения совести.
— Я рассчитывал на тихий, спокойный отдых, — горестно сказал Джеймс, переводя взгляд с собаки на Этвуда. — На тихий и спокойный, — скорбно повторил он, выделяя каждое слово. — И что же? Не говоря уже о соседях, меня еще вынуждают жить под одной крышей с бродячей собакой. Если бы я знал, чем это обернется, лучше бы остался в своей лондонской квартире.
— После слов «тихий и спокойный», когда ты произносишь это во второй раз, надо возвести очи горе́, так получится эффектнее, — с улыбкой заметил Этвуд. — Или после «под одной крышей с бродячей собакой» — тоже будет неплохо.
— В советах дилетанта не нуждаюсь, — высокомерно отрезал Джеймс, но в его голубых глазах запрыгали смешинки, и в следующую секунду он расхохотался. — Ладно, держи здесь кого хочешь, собаку, слона или крокодила, но спать этот зверь будет в твоей комнате. Вдруг я встану раньше тебя? У меня нет ни малейшего желания оказаться с ним один на один.
Этвуд отвел пса в свою комнату, тот обнюхал все углы и, закончив осмотр, растянулся возле окна.
Вечером Этвуд с Джеймсом отправились к своему соседу- инвалиду. Английским тот владел намного лучше, чем Джеймс итальянским, и любезно предложил говорить по-английски, сообщив, что в детстве прожил с родителями в Лондоне два года. Витторио Ольми оказался приятным собеседником и с легкостью поддерживал разговор на самые разнообразные темы, от проблем послевоенной экономики до новых течений в современной европейской литературе. Потом он спросил, теплая ли вода, и Джеймс ответил, что не очень, но купаться уже можно, а затем с запозданием подумал, что про купание сказал напрасно.
— Люблю смотреть на купающихся, — спокойно заметил Витторио. — Я думал, здесь еще никого нет, и очень рад, что ошибся.
Заговорили о капризах весенней погоды, Витторио заверил, что здесь нечего опасаться тех неприятных сюрпризов, какие преподносит этот сезон в Англии. Потом он заговорил о новых фильмах, которые шли в Риме перед его отъездом. Этвуд этих картин не смотрел, поэтому разговор шел между Витторио и Джеймсом, и Витторио вскоре заметил, что Джеймс говорит о кино так, будто сам имеет к нему какое-то отношение. Джеймс прикусил язык, мысленно возблагодарив судьбу за то, что предусмотрительно записался под вымышленной фамилией, и, стараясь исправить положение, сказал:
— Кино — это мое хобби, с детства увлекаюсь, а работаю я клерком в банке. Когда целый год торчишь за конторкой, так хочется вырваться к морю! Правда, Филипп?
Застигнутый врасплох Этвуд пробормотал:
— Да, конечно.
Витторио любезно сказал, что такая работа по нынешним временам совсем неплоха, а Джеймс, покосившись на Этвуда, заявил, что лично его она вполне устраивает. На прощание Витторио сказал, что всегда рад их видеть, и пригласил заходить в любое время.
Выйдя из коттеджа, Этвуд недовольно спросил:
— Что за фантазия взбрела тебе в голову насчет банковских клерков? Если хочешь сыграть еще одну роль, пожалуйста, но при чем здесь я?
— Я не говорил, что ты тоже работаешь в банке, — стал оправдываться Джеймс.
— Ты так сказал, что подразумевалось, будто мы работаем там вместе.
— Это получилось случайно. Мне следовало попридержать язык и не болтать о съемках, но он первый начал. А когда он в лоб спросил насчет моей работы, я растерялся и, возможно, экспромт получился не слишком удачный. По-твоему, следовало сказать правду? Сказать, что я актер? А вдруг он попросил бы автограф? Можешь считать меня психом, но если хоть один человек тут заикнется об автографе, весь отдых для меня пойдет насмарку. Меня трясет от одного упоминания об автографе. Нет, уж лучше буду изображать клерка.
— Но почему именно клерка?
— Это первое, что пришло мне на ум. В конце концов, какая разница? К тому же выглядит вполне правдоподобно, эти коттеджи относительно дешевые, для двух клерков в самый раз. У тебя есть возражения?
