— Ну так это ему цена пряник, а тебе — пять булок, — усмехнулся Ро, продолжая корчить равнодушие. — Ты ж вроде в разведку мечтаешь пробиться. Информация дорого стоит. Шёл бы в прапоры со своим жлобством! Меньше чем за три пряника и горсть изюма даже с койки не встану.
— Ну ты и морда! Плут! Наглый плут! Однажды ты доиграешься. Ох доиграешься! — залился Сарвиан.
Этот подхалим часто пытался язвить и ставить полукровку на место, но куда ему было тягаться с красноречием зубоскала. И всё же он был той породы, которая оставалась на берегу во время шторма, а в ясную погоду заплывала дальше других, заискивая перед старшими. Сарвиан даже свои желтоватые волосы постоянно обесцвечивал каким-то раствором, чтобы соответствовать стандартам красоты, и никогда не садился с теми, кого публично высмеивали. Такие и у наставников на хорошем счету, и среди сверстников в почёте. И такие скорее других заполучали заветные нашивки, чтобы хоть чем-то выделяться из общей блёклости. К сожалению, такова была неприглядная правда ало-класси: быстро карьеру делали только пронырливые приспособленцы и завоевавшие авторитет грубой силой заносчивые петухи.
— Да пусть подавится! — дал добро Верин — яркий представитель птичьего двора. — Бери, но только попробуй ерунды набрехать!
Ро сел, потирая шею и широко зевая, чтобы потянуть время и подействовать соратникам на нервы. Вообще, спроси они его по-нормальному и без Верина с Саром, то он болтал бы за просто так хоть до утра, предаваясь тёплым воспоминаниям. Но горделивость и обиды не красили никого.
— Ну и что же про бистов хотите знать? — спросил он наконец, опустившись на пол рядом со всеми и скрестив перед собой ноги.
— Правда, что они голые ходят? Ну то есть в шерсти. Но это же, считай, голые, так ведь? — выпалил один из мальчишек.
— А ростом они какие? — влез Милит.
— Да все знают, что они огромные! — замахал руками Сар. — Но они что же и когтями дерутся, и саблями?
Ро слушал их вполуха, пожёвывая изюмину. Та была совсем не как виноград, но тем не менее сладкой. Неприятно сладкой. Приторной.
— А с чего это у вас такой интерес у всех? — спросил он, когда мальчишки замолкли в алчущем ожидании.
— Так оно ж известно с чего… — начал было Сар.
— Говорят, на границе неспокойно, — перебил его Верин. — Того гляди ещё и с севером воевать начнём. Желтоглазых демонов все знают. Мелкие они, пусть и злобные. А как с этими чудищами халасатскими сражаться — пока непонятно. Шкуры у них поди толстые. Как думаешь, шпагой тяжело проколоть? А то нам скоро по гарнизонам, как раз может война и начнётся. Вот будет у тебя возможность доказать, кто ты на самом деле.
Если б Ро нечаянно не проглотил изюмину, то непременно выплюнул бы на пол. Кажется, она застряла в горле и начала набухать. Слов не было — только эмоции. Того и гляди выльются в такую жгучую брань, что в соратниках навсегда скончается чувство прекрасного. Им уже было не по одиннадцать, чтобы тащить в умывальню и мыть рот с мылом. Ротный клялся, что заставит жевать острый перец всякого, кто вздумает повторить любое ругательство, придуманное неотёсанным дикарём.
— Роваджи, на выход! — некстати раздался крик командира. — К капитану, бегом. Даю тебе десять секунд, чтобы обуться.
Распорядившись, ротный так же внезапно скрылся за дверью. Ро метнулся к койке, но, натягивая ботфорты, поднял на соратников взгляд исподлобья.
— Вот, что я вам скажу, простачки. Бисты не звери, но и не люди. Они вас на кусочки порвут, если к ним сунетесь. Ростом на голову выше любого из нас, а клыки — что мои пальцы. Ясно вам? Вашими шпажками они в них ковыряются, если что-то застрянет. Прожуют и проглотят! А прочие забодают! Пробовали коня на скаку остановить? Так вот бык куда как страшнее. Ни писка вашего, ни хруста костей не заметит. А если вам кажется, что у вас дисциплина и строй, то вы ничегошеньки не знаете о стае. Так что мой вам совет, проситесь на другую границу!
С этими словами Ро прихватил котан и выбежал из казармы.
Разговоры о возможной вражде задели его непримиримые чувства. Ему всегда не нравилась ненависть, которую сородичи испытывали ко всему живому, что не носило белые космы и не кланялось Колласу. Быть чужаком утомительно и несладко, но оказаться отродьем врага — куда более страшная перспектива. Да и случись война, границу закроют, и о побеге можно будет забыть. Препятствий становилось настолько много, что тень от их величественного массива не только мешала прорастать чахлым надеждам, но и лишала света саму жизнь.
Ро решил не делать поспешных выводов и не загадывать наперёд. Сперва злободневное. Вряд ли он сотворил что-то плохое. Уж серьёзное бы точно запомнил, а за мелочи в центральный корпус не гоняют. Пожурили бы перед ужином или постегали розгами. Скорее всего капитан нашёл для него работёнку. Всему виной безупречный почерк. Ро умел писать и мелко, убористо и крупно, размашисто. Даже с завитушками и загогулинами, если расстараться. При этом он не пачкал дорогую бумагу чернилами и не допускал ошибок. Вот и дёргал его командир корпуса всякий раз, когда нуждался в толковом писаре. Учителя тоже находили ему особое применение: поручали читать с выражением перед классом, будь то лекции по естествознанию, богословию или истории. А вот на арифметике Ро спал. Когда его в десятый раз выгнали из класса, ротный потащил лодыря к командующему и выяснилось, что у скуки кадета весьма оригинальная причина: все эти уроки и задания были для него слишком просты. Жаль только в казначейство его с такими талантами не допускали.
Или, быть может, капитан вызвал, чтобы снова сыграть в шахматы. Он это дело любил и всегда приправлял нравоучительными беседами. Таким ему виделось всестороннее воспитание подопечного. Ро ничего не имел против. Друзей и приятелей у него всё равно не было. Всё что угодно интереснее тупого прозябания в казарме! А после брошенных в сердцах слов лучше до отбоя туда не соваться. Главное, проверить перед сном простыню. Несколько раз её заливали чернилами, а однажды подсунули облезлое чучело куницы из краеведческой комнаты. «Эй, Халасатец! Нам не разрешено подружек водить!» Пожалуй, это было даже смешно.
Гадая о возможных последствиях, Ро пересёк корпусной плац и вбежал в дежурную.
— Шагом! — прикрикнул на него засевший там лейтенант.
Кадет вытянулся по струнке, отсалютовал знак верности ало-класси и только после этого продолжил путь. Медленнее, но всё равно поспешно. Не любил он вяло плестись. То было ещё хуже, чем маршировать, изображая вышколенного болвана. Пусть Ро любил читать и разглядывать карты, связывать жизнь с кабинетной работой не хотел. Но и на войну не собирался. Существовала бы такая должность, чтобы путешествовать по разным местам и странам, при этом ни в кого не тыча шпагой и не расстреливая из мушкетов. Может быть флот?
Детей Алуара учили, что многострадальный алорский народ приплыл из-за моря на кораблях. Они скитались несколько поколений, выискивая землю и милость Колласа. Когда же они их наконец-то нашли, то ступили на побережье, кишащее серокожими бестиями. Тогда, сразив полчища лютей, алорцы по праву назвали юг континента своим.
Любовь ко флоту у белоголовых была в крови. Уже прошло несколько веков с тех памятных времён, и светлые умы инженеров заставили парусные судна ходить по небу. Плыть прямо по воздуху. То есть лететь. Ро был мальчишкой смышлёным, склонным к наукам, но никак не мог понять, как такое возможно? И всё же корабли, пролетавшие порой высоко-высоко над казармами, подтверждали, что это не сказки. А летом кадеты всходили на палубу, чтобы отправиться на побережье, и имели счастье видеть раздольную родину такой, какой её, должно быть, видел сам лучезарный. Конечно же Ро нравилось летать, как и лето, и море, но разгадать великий алуарский секрет казалось ему куда как более важным, чем часы, проведённые среди облаков.
И всё же во флот не тянуло. Смущало то, что выпускников кадетских корпусов никогда не брали в пилоты — только в экипаж. И конечно же лишь на военные судна. У инженера же свободы вообще никакой — даже за границу не выпустят до самой смерти, чтобы не сумел разбазарить секреты передовой страны. Зато ему никто не прикажет убивать. Лишь, может, создавать орудия убийства. Нет, всё это Роваджи не подходило. Он снова и снова находил подтверждения, что побег — его единственный выход.
