Кабинет капитана находился выше, сразу за поворотом с лестницы. Днём он часто бывал открыт, и офицеры шастали туда-сюда по различным вопросам. Сейчас дверь оказалась заперта, а подле неё высился капрал. Мужчина посмотрел на кадета критически, но тот ещё на улице успел натянуть котан и приладить амуницию. Даже сапоги после ужина начистил — не придерёшься.
— Разрешите войти? — спросил Ро, а сам мысленно примерил форму капрала. По росту подходила, ещё бы добрать в плечах.
Войдя и увидев за столом капитана, кадет бегло отдал честь и отрапортовал о прибытии.
Кабинет был обставлен практично и не богаче казармы. Массивный стол с оббитыми металлом углами, четыре стула для посетителей, один для хозяина, три шкафа с рядами одинаковых полок, вмещающих характеристики на каждого воспитанника и прочие бумаги, позолоченное солнце на стене — лик светлого Колласа, длинная тумба у окна с графином и шахматной доской, а за спиной командира вешалка-стойка с парадным котаном и рапирой ювелирной работы, наверняка полученной за какие-нибудь заслуги.
Всякая рапира была шпагой, но не всякая шпага могла зваться рапирой. Разница угадывалась в том, что рапиру обычно носили повсеместно, включая светские выходы, а не только в гарнизонах и на передовой, оттого её часто делали облегчённой и всячески украшали эфес. Также её нередко использовали в качестве знака отличия. Так, например, выпускники кадетских корпусов, преуспевшие в ряде дисциплин, получали от государства в подарок именно рапиры — шпаги с витыми гардами и гравюрой в виде солнца. Ну и, пожалуй, некоторые напыщенные дуэлянты предпочитали именно «особые» шпаги, хотя разницы-то и не было: замысловатая гарда далеко не всегда надёжнее защищала кисть.
Однако Ро был не из тех мальчишек, кого прельщало оружие. В данную минуту он был слишком сосредоточен на цели. Печать кокетливо поблёскивала латунной рукоятью в свете единственной лампы, освещавшей стол и разбрасывавшей тени по стенам.
— Вольно.
Офицер жестом велел садиться. Белые волосы вводили в заблуждение. Он не был седым, но и молодость его давно сменилась неглубокими морщинами вокруг глаз, которые отчётливо проявлялись, когда он хмурился. Прямо как сейчас, когда был поглощён чтением наверняка какого-нибудь доклада. Ро привстал с места, чтобы подсмотреть, но как раз в этот момент командир вспомнил о его персоне.
— Роваджи!
Кадет плюхнулся обратно на стул, выпрямил спину и застыл, словно повстречал в винограднике кобру и теперь надеялся, что она сочтёт его за самый обычный куст.
— Вот только хотел похвалить тебя за успехи, как ты выкидываешь что-нибудь эдакое, — пожурил капитан, но в голосе его не было строгости. Скорее раздражение. — Ну и чего ты нос суёшь, куда не просят?
— Извините, — Ро отвёл взгляд, раздосадованный, что его так позорно поймали, но решил обернуть неудачу в возможность. — Подумал, может вести с передовой. Разрешите спросить? — со смиренным видом он дождался кивка. — Это правда? Назревает война с Халасатом?
— С чего ты это взял? — приподнял брови командир.
— Да все говорят!
— Вот ты вроде смышлёный, а слушаешь болтунов, — мужчина покачал головой и отложил своё чтиво. — Погостили дома, наслушались пустых разговоров и теперь решили, будто что-то понимают.
— Так значит брехня?
— Роваджи, выбирай выражения. И уж поверь, не будет никакой войны. По крайней мере в ближайшее десятилетие. Предположу, что тебя просто хотели задеть. И, как погляжу, получилось.
Ро почувствовал себя идиотом. Это же надо было нагородить соратникам столько отборнейших гадостей! Этим он лишь подтвердил, что никогда и не был своим. Выставил себя козлом и предателем. Дал очередной повод для издёвок и травли. В сегодняшней стычке Верин оказался хитрее и победил.
— Буду умнее, — пообещал кадет, насупившись. — Вы хотели меня видеть.
— Да, — командир вздрогнул, как от неожиданности, чем поверг воспитанника в замешательство. — Да, хотел. Гхм… Во-первых, должен отметить, что дела твои идут значительно лучше. Стало меньше замечаний. Учитель истории тобой доволен. Нормативы подтянул. Хвалю. Ещё бы не отставал в фехтовании…
Ро совсем не дружил со шпагой. Точнее владел он ей довольно-таки сносно, но продолжением руки не ощущал. Не чувствовал оружие — оно только мешало. А тренировки он просто ненавидел, потому как в пару всегда доставался какой-нибудь павлин, отпускающий обидные шуточки и норовящий отхлестать, как несуразного первогодку, стоит учителю отвернутся. И Ро казалось, что учитель намеренно часто отлучается. Никто в Алуаре полукровок не любил, и почти также здесь презирали отстающих.
Командир продолжал перечислять наблюдения и цитировать заметки из ротного журнала. Было что-то неестественное в его голосе, да и в самой речи. Похвалить или пожурить воспитанника можно и завтра, а значит назревал разговор о чём-то другом. Ро терпеливо ждал, не выдавая своей прозорливости.
— Так что продолжай с тем же рвением, и тогда мы сможем рекомендовать тебя… гхм… скажем, в инженерный корпус. Во флот не обещаю, но время ещё есть, а Коллас воздаёт за старания. А что на счёт егерства? Не думал попробовать себя в…
— Егерь? — переспросил Ро, кривясь.
Так-то он ничего против егерства не имел, но подозревал, что таким образом его попытаются сослать туда, где не будет мозолить глаза позорной повязкой. Хотя всё лучше передовой. Но о подобном командир сказал бы, не петляя. Он вообще был прямолинейным человеком. Суховатым и грубоватым, как полагалось военному, и о неприятных вещах сообщал в лоб. Никогда прежде он не заводил разговоров издалека.
— В прошлом году ты показал отличные результаты на учениях. Тебе явно нравилось в восточном гарнизоне. Горы, лес, свежий воздух.
— Капитан, мне всё равно, куда вы меня направите, — признался кадет, утаивая лишь то, что не собирался задерживаться до распределения.
— Плохо это, Роваджи, — вздохнул офицер. — Прежде всего именно ты должен заботиться о своём будущем. Наставники и учителя могут лишь направить, подсказать, скорректировать план занятий, но сделать из тебя достойного человека можешь только ты сам. А без твоего желания ничего не получится.
— Разве кого-то интересовали мои желания, когда на меня нацепили эту форму и заставили произнести присягу? — огрызнулся воспитанник и сжал кулаки так, что ногти до боли впились в ладони.
— Это было сделано ради тебя! — командир импульсивно ударил по столешнице, и в глазах его на несколько мгновений разгорелось пекло. Однако почти сразу он шумно выдохнул и расслабил плечи. — Ты же не думаешь, что полукровкам проще на гражданке? В армии ты отдаёшь долг родине и получаешь признание и доверие. Ты волен сделать карьеру и стать уважаемым человеком. Смог бы ты надеяться на подобное, подметая улицы и чистя нужники?
Слышать это объяснение приходилось сотню раз, но не единожды оно не показалось весомым. Суть проста: в любом случае тебя презирают, но, если отдашь жизнь ало-класси, будут презирать немножечко меньше.
— Я обещал твоей матери о тебе позаботиться. Мы с ней были знакомы до того, как она… уехала. Не скажу, что мы были друзьями, но от неё и так все отвернулись. Община обратно не приняла, а дальние родственники отказались знаться. А просила она в общем-то о простом: присмотреть за тобой, пока ты не окрепнешь и не войдёшь во взрослую жизнь. В этом, знаешь ли, и заключается моя работа. Как у нас принято: капитан не только командир, но и старший товарищ, наставник и даже отец. Так что то, о чём она просила — ровно то, что я мог обещать. Пусть она и поддалась искушению и осуждаемым мною стремлениям, женщина она добросердечная и неплохая.
В горле засел неприятный ком, а губы сжались так, что едва пол-лица к себе не стянули.
— Может вы перестанете ссылаться на мою мать и ваши непростые отношения? — выпалил Ро совсем уж непочтительно. — И забота мне ваша не нужна! У меня таких папаш знаете сколько было?
То была уже давно не ярость, а отчаяние, граничащее с бессилием. Если бы Ро вёл счёт, сколько раз ему намекали или говорили прямо, что его мать — блудница, то цифра давно перевалила бы за шестизначную. Вот только то было неправдой. Она не была падшей женщиной, как заявляли сородичи, просто выжить в чужой стране, да ещё и с ребёнком без мужского плеча не по силам. Мать была хороша собой и постоянно заводила дружков. Некоторые были вполне себе сносными, другие даже славными: учили пасынка играть в карты и давали монетки на сладости. Но находились и мрази, распускавшие руки. Таких мать быстро бросала. Прочие уходили сами, как и отец Ро, через год-другой, месяцы или даже недели.
