Annotation

В своей жизни Роваджи всего добился сам: стал дезертиром, предал соратников и командира, отрёкся от сородичей, сбежал в Халасат и за несколько лет скитаний потерял всё, включая надежду на завтрашний день. Но что сулит ему очередной отчаянный вызов?

Вызов

Вызов

Четыре года назад

Дрейф

Три с половиной года назад

Течение

Три года назад

Качка

Два с половиной года назад

За бортом

Около года назад

Пучина

Три дня назад

Исход

Вызов

Вызов

Судьбу вершат не боги: это люди принимают глупые решения и делают дурацкие выборы. Но, когда нет ни сил, ни желания брать ответственность за собственную жизнь, человек запросто доверит её богам. Подкинет монетку на удачу, вытянет жребий, попросит совета у незнакомца, поставит всё на кон, играя в кости. Или бросит сам себе вызов.

— Ты либо плати, либо проваливай! — прикрикнул трактирщик.

Рова́джи, вырванный из философских дум, посмотрел на него, как на всех прочих, — с усталым презрением, но пошарил по карманам и нашёл несколько ржа́нок. Медные монеты с чеканными колосьями всегда казались ржавыми и темнели отнюдь не так благородно, как серебро. Но последнюю сардину — продолговатую монету с изображением одноимённой рыбины, саму по себе напоминавшую мелкую рыбёшку, — бродяга потратил ещё позавчера. Сегодня хватало или на выпивку, или на поесть. Желудок жалобно скулил и умолял о благоразумии. Стоило потерпеть до утра, когда оживёт рынок, и купить снеди подешевле, но хотелось горячего и прямо сейчас, а ещё посидеть у огня — как раз место досталось хорошее, недалеко от камина. Ро обречённо вздохнул и попросил картошку со шкварками.

В своей жизни Роваджи всего добился сам: стал дезертиром, предал соратников и командира, отрёкся от сородичей, сбежал в Халасат, где его унизительным образом обокрали. С этого и началась по-настоящему вольная жизнь. За несколько лет скитаний Ро так и не нашёл места в жизни, но потерял всё, включая надежду на завтрашний день.

Страна возможностей принимала всех, но не как священник у светлого храма, а скорее, как жаркий камин пожирает хворост. Ро не учили ремёслам, а теперь он был слишком взрослым для подмастерья. Да и кто бы за него заплатил? Военного опыта, настоящего, тоже не было, а умение фехтовать без оружия не покажешь, да и нельзя сказать, что он когда-либо был в этом хорош. И всё же клинок — залог хоть какой-нибудь безопасности. Рапиру украли, и лишь не так давно удалось стащить у пьяного стражника саблю. Лучше, чем ничего, но даже с нею мало кто хотел нанимать алуарского щенка: он был настолько потрёпанным и тощим, что вполне мог выпрашивать милостыню, но притом рослым, с целыми руками и ногами, оттого вызывал презрение даже у нищих, убогих и обездоленных.

Работы в Халасате было много, как и способов получить скудный ужин и ночлег, но для того, кто не умел просить и любезничать, их число неумолимо стремилось к нулю. Иногда удавалось напроситься разгружать обозы, но чаще гнали прочь. Ну а когда совсем не везло, какой-нибудь надушенный козёл предлагал заработать иным непотребным способом, ведь в стране возможностей как нигде потакали похоти и поддавались соблазнам. Таких Ро слал на причинное место, а после пытался срезать кошель. Чаще не удавалось, и приходилось убегать от стражи или наёмных громил по переулкам и крышам. За воровство отрубали руки, а особо наглых и невезучих плутов вешали другим в назидание, но страх и здравый смысл нередко проигрывали гордости и голоду.

Так и прошло несколько лет. С работой не везло, учиться ремеслу слишком поздно, а дороги обратно в Алуар не было. За дезертирство безоговорочно казнили, предварительно прогнав через площадь в исподнем, и любой желающий из толпы имел право оскорблять предателя, бить или кидать в него камни. Бывало приговорённые не доходили сами до эшафота, и тогда доблестные солдаты тащили их волоком по брусчатке. Показательное представление.

За несколько лет бродяжничества Ро научился трезво оценивать перспективы. И давно уже они были плачевны. Только и оставалось, что искать применение своим заурядным талантам. Недавно позвали к знаменитому в особых кругах Лорти, точнее намекнули, что стоило бы попроситься, но то было сродни приговору. Если сейчас Ро подворовывал и надрывал пока ещё молодую спину, то, вступив в банду, станет самым настоящим преступником. Конечно же придётся начинать с низов и падать всё ниже и ниже, опускаясь на самое дно и продавая никчёмные принципы за грязные сардины.

А что будет, если понадеяться на собственные силы? Голодная смерть, когда везение кончится? Скорая расправа, если ноги не унесут? Одно Ро решил для себя точно: в халасатскую армию он не пойдёт. Ни за годное боевое оружие, ни за красивую форму и прочную амуницию, ни за щедрое жалование, ни за приветливые взгляды девиц, ни за радушный приём в кабаках. Не для того он отрёкся от ало-кла́сси, чтобы проливать кровь за зверьё и расфуфыренных кретинов!

Так что вариантов не много: либо продолжать бороться за каждый день в одиночку, постепенно теряя здоровье и силы, либо прибиться к какому-нибудь жулью, что вытянет и уничтожит не только силы, но и остатки человечности. Надо было что-то решать, пока город не прожевал его, как куриный хрящ, и не выплюнул собакам на ужин.

И вот когда у человека не оставалось ни духа, ни терпения на взвешенное решение, он начинал полагаться на богов. И у Ро с ними разговор был короткий.

«Нужен вызов, — решил он для себя. — Если справлюсь — проживу сам. Работа найдётся или что-то изменится. Проиграю, так что же, буду болтаться в петле или попрошусь в банду».

Не ахти какой выбор, но всё же. Поэтому Ро и припёрся в этот пахучий трактир, где беспечные жители Са́нси осушали кружку за кружкой и уплетали жаренных перепелов и свинину. Он искал кого-то или что-то. Знак. То, что станет мерилом — тем самым вызовом. За такое картошка со шкварками не большая цена, а раз уж ужин мог стать последним, стоило взять ещё и кусок пирога.

Уже стемнело, и народу было много. Проезжие торговцы делились историями и слухами, наёмники — крепкие лбы с саблями на перевязях и здоровенные би́сты с бычьими, козьими, собачьими, львиными и прочими звериными мордами — мозолили глаза работодателям, лавочники отмечали свалившуюся прибыль, смазливые девицы виляли задами между рядами столов, молодые хлыщи с промасленными волосами алчущими взглядами искали развлечений. Если у тебя много времени и денег, то каждая подобная ночь обещает быть острее и ярче предыдущей. Если же ты на мели, то можешь о такой жизни только мечтать или люто её ненавидеть, хотя второе вытекает из первого, так зачем же кривить душой?

Вот Ро и сидел, выискивая неведомо что и стараясь жевать как можно медленнее, чтобы раньше времени не выставили вон. Это становилось пыткой: обжаренная до хрустящей корочки картошка только распаляла аппетит. Приходилось одёргивать себя и продолжать окидывать взглядом беспечный люд.

В детстве яркие краски и шумные залы вызывали восторг, теперь — раздражали. Сложно разделять всеобщую праздность, сидя с опустевшими карманами и в дырявом сапоге. Увы, тяжёлые кошельки для разговора с богами не годились. Ни деньги, ни перстни с блестящими камнями, ни вычурные палантины, расшитые разноцветными нитками. Боги весьма привередливы, а уж лукавая Наминэрия точно не славилась предсказуемостью. Никогда не угадаешь, когда она улыбнётся и поможет, а когда посмеётся и преподаст жестокий урок.

Что-то неприятно хрустнуло, словно попалась рыбья кость. В курином-то пироге! Поморщившись, Ро поковырялся в зубах и уставился на жёванное перо длиною в два дюйма. Вот тебе и знак свыше. Оставалось лишь отплёвываться от эдакого благословения.