– Как Пятитысячный? Сто лет его не видел.
– Да и я сейчас нечасто его вижу, – вздохнула Незабудка. – Из командировок не вылезает.
– Ругается на меня? Ведь это я всем хлопот прибавил.
– Да что ты! Наоборот. Благодарит каждый раз. Он пассажирам в полёте рассказывает, как мы человечество спасали, песни им поёт, фотографиями хвалится.
Этот засмеялся.
– Здорово! Мама вам привет передаёт.
– И ей тоже!
– Слушай, я тут подумал… Может, мы в гости как-нибудь заскочим. Давно уже не виделись.
– Отличная идея! Я тогда график изучу, посмотрю, что куда подвинуть можно, чтоб поставки не пострадали и Пятитысячный был свободен, тогда тебе дату и сообщу.
– Договорились, – Этот снова помахал рукой. Теперь уже на прощание.
Радостное предчувствие будущей встречи настолько переполнило Незабудку, что она запела:
Однажды солнышко взойдёт,
Разгонит тьму вокруг.
И грусть-тоска моя уйдёт:
Ко мне приедет друг!
Машинным маслом напою
Я гостя от души.
Постой! Сейчас ещё налью!
Ну, что ты, не спеши!
На масло так не налегай,
Знай меру, дурачок!
А то польётся через край
И в уши затечёт!
Милый друг, если вдруг
Ты поймёшь, что вокруг
Не осталось людей, – не робей!
Ты ко мне приезжай
И со мной погуляй,
С самой верной подругой своей!
Мы с другом сядем у окна
И будем с ним болтать.
Ура! Я больше не одна,
Не нужно унывать!
Потом побродим под луной,
Обсудим все дела.
С утра возьму я выходной,
Ведь ночью не спала.
И снова солнышко взойдёт,
Разгонит тьму вокруг.
Но грусть уж больше не придёт:
Ко мне приехал друг!
Милый друг, если вдруг
Ты поймёшь, что вокруг
Не осталось людей, – не робей!
Ты ко мне приезжай
И со мной погуляй,
С самой верной подругой своей!
II
Новосибирская область, 2349 год.
Мама была единственной робоняней, носившей собственное имя. Да, оно ничем не отличалось от прозвищ других таких же роботов, но его писали с большой буквы и произносили с какой-то особой интонацией. Ещё бы! Она входила в учёный совет и стояла у истоков современной цивилизации, возрождённой группой под руководством Этого. Кроме Мамы, туда ещё входили Незабудка и «самый комфортабельный российский самолёт» Пятитысячный. Друзья сумели найти институт клонирования и убедить присматривавшего за ним профессора начать процедуру воссоздания нового человечества.
Мама посмотрела на Павлова. За последнее время он похудел и осунулся. В свои двести тридцать лет Иван Петрович продолжал выглядеть на сорок с небольшим, а вот обрамлённое русыми волосами лицо заострилось, на когда-то гладко выбритых щеках появилась щетина, глаза покраснели. Даже спорт и здоровое питание не спасали от истощения. Слишком многое на него свалилось, слишком много сложных и ответственных задач приходилось решать. И пока ещё не выросло достойного помощника или преемника, которому можно было бы передать дела. Точнее, всякий раз, когда появлялся кто-то подающий большие надежды, ему находилось применение в других научных учреждениях, а профессор в итоге оставался один на один с кучей важных дел.
– Петрович, ты б передохнул… – они уже давно перешли на «ты». – А то выгоришь скоро.
– Рад бы, – Павлов шумно выдохнул, – а кто работать за меня будет?
– Ты про делегирование слышал? – спросила Мама.
– Конечно. Но кому? Все, кто руководит институтами или отделами, уже и так при деле и на своём месте. Их просто так не выдернешь и лишним не загрузишь.
– Это да. А если, допустим, поискать среди совсем молодых? Кто только дипломы получил. Они и учатся быстрее, и замену проще подобрать.
Павлов удовлетворённо закивал.
– Вы, книжные черви, абсолютно не приспособлены к жизни, – сказала Мама, – поэтому элементарные вопросы приходится решать за вас. Давай Этого позовём и посовещаемся.
III
Новосибирская область – Новосибирск, 2349 год.
Вертолёт взмыл с посадочной площадки и понёсся над институтом. Этот припал к окну. С момента его первого визита сюда территория сильно изменилась. К главному корпусу пристроили несколько дополнительных секций, а вокруг него вырос уютный академгородок с малоэтажной застройкой, спортивными и детскими площадками. Лавочки, беседки, аккуратные скверы… Живи себе да трудись на благо науки!
Удивительно, но Иван Петрович не особо и сопротивлялся, когда Этот предложил не откладывать в долгий ящик и сгонять в Рязань. С одной стороны, любые вопросы легко обсуждались дистанционно, только тогда профессор бы продолжал прозябать в стенах НИИ. Роботы же хотели, чтобы он немного развеялся, да и лично пообщаться с друзьями очень приятно. Сколько же они не виделись? Года три? Четыре? Пять лет? Забот и хлопот у всех прибавилось, и время проносилось незаметно даже тех, кто его ощущает совсем по-другому, нежели люди.
До аэропорта добрались быстро. Там компанию дожидался сам мэр, Иннокентий Ферапонтович, облачённый во фрак и цилиндр. Его супруга подготовилась к торжественной встрече гостей ничуть не хуже, надев пышное платье с кружевами и украсив парик аккуратной заколкой в виде морской звезды, инкрустированной блестящими стразами. Увидев Маму, Офелия Робертовна радостно вскрикнула и заключила подругу в объятья. Пока робоняни обнимались, мэр учтиво поклонился, пожал руки Этому и Павлову, после чего сообщил:
– Решил лично поприветствовать уважаемых гостей! Да, светская жизнь у нас сильно наладилась, и туристов стало больше, мы же не убогая провинция, но вашего уровня фигуры появляются нечасто!
Когда обмен любезностями закончился, Иннокентий Ферапонтович продолжил:
– Позвольте представить моего дражайшего товарища! – мэр указал в сторону своего лимузина, где с отрешённым видом стоял ещё один робот-ассистент.
Его голову украшал берет с красным помпоном, на шее громоздился огромный бант, а бордовая атласная рубашка была заправлена в атласные же брюки-клёш. Услышав, что разговор зашёл про него, ассистент встрепенулся.
– Георг Никодимович Пяткин, известный драматург, занимавшийся постановкой пьес в нашей потешной палате! Прошу любить и жаловать!
Пяткин приподнял берет и кивнул.
– Позвольте поцеловать вашу руку! – обратился он к Маме. – Разумеется, если ваш кавалер не возражает.
Этот помотал головой. Георг Никодимович вложил Мамину кисть в свою ладонь и имитировал поцелуй.
– Вы очень галантны! – Мама хихикнула.
– Иному не обучен, – констатировал Пяткин. – А скажите, господа, не видится ли вам, что в моём образе чего-то не хватает?
– Мне кажется, – ответил Павлов, – он достаточно элегантный и запоминающийся.
– Я подумываю добавить в него какую-то изюминку. Например, завести себе муравьеда и прогуливаться с ним по городу…
– Изящно! – восхитился Этот. – Где бы ещё его взять, муравьеда-то…
– Да-а-а… – расстроенно протянул Георг Никодимович. – Здесь у нас проблема вырисовывается…
– Господин Пяткин, – мэр решил сгладить ситуацию, переведя разговор, – захотел проехаться по городам нашей Родины с лекциями. Помочь молодёжи разобраться в тонкостях искусства, посеять разумное и вечное.
– Похвально! – профессор повторно пожал драматургу руку. – Значит, летите с нами?
– Почту за честь, – Пяткин снова приподнял берет. – У меня, знаете ли, и личные мотивы присутствуют. Не буду скрывать, что давно искал встречи со всеми вами. Хотелось бы в пути вас расспросить о разном. Есть у меня идейка одна… Для пьесы небольшой. В авангардом стиле. Мюзикл-перевёртыш по мотивам вашей истории.
– А почему «перевёртыш»? – удивилась Мама.
– В том-то вся и соль! – усмехнулся Георг Никодимович. – Зрители учат все вокальные партии и исполняют их из зала, а герои пьесы наблюдают за ними со сцены и аплодируют.
– О-о-о… – восторженно простонал Иннокентий Ферапонтович. – Как же свежо! Талантище, просто талантище!