— Это кто? Это Шамрай изменился? — опешил Олекса. — Ты забыла, что он в больнице устроил? Полный же неадекват.

— Там все были на нервах. Но и если уж по справедливости, то это он Даньку нашел. А я даже думать не хочу, что могло бы случиться, если бы он его не нашел.

— Если бы не его родственники — то и искать бы не пришлось. И вообще… ай, сама все понимаешь.

— Понимаю, — согласилась Милана. — Но он — не Стах. Тот и раньше был с придурью, чего уж теперь удивляться. А Назар… он — другой. Цветы мне каждое утро присылал. Попросила его остановиться, так он на завтраки перешел. Чудной!

— В смысле — завтраки? — не понял Олекса.

— Ну завтраки. Еда такая, по утрам, — хмыкнула Милана.

— Не понял, он у вас по утрам куховарит? И Павлуша позволила? Так, стоп… ночует он тоже у вас?

— Не знаю я, где он ночует, — буркнула Милана, — а завтраки доставкой присылает. Павлуша, между прочим, умиляется. Походу, они не только борщ обсуждали.

Олекса замолчал. Переваривал информацию, пока в мозгах не щелкнуло, а от этого щелчка даже ухо шевельнулось. Потом почесал затылок и как-то отстраненно сказал:

— Если верить Даньке, то за те бабки, что он на цветы спустил, я бы еще один салон открыл. Правда, что ли?

— Хвастался, оболтус?

— Это же Данька… про тюльпаны летом тоже правда?

— Правда, — кивнула Милана. — И понятно, что Данька в восторге. Но Назар всерьез старается, и у него получается. Они так легко нашли общий язык.

— Откуда ты знаешь, всерьез он старается или не всерьез? Будто бы первый раз старается.

— Вижу. И его вижу, и Даньку.

— Ладно, парень реально счастливый ходит. И как-то стал… обстоятельнее, что ли. Вот только на тебе иначе сказывается влияние вашего старательного.

— Мне не идет быть обстоятельной, — возразила она.

— Да, тебе идут платья от Прада и укладки от Лексы. Еще тебе идут Париж, Нью-Йорк и Милан. В этом ты смотришься органично. А сейчас сидишь тут — как ребенок, который потерялся, и… начинаешь потихоньку его оправдывать. Как тогда. Того и гляди защебечешь на птичьем. Ты что? Опять в него влюбилась?

Милана посмотрела ему в лицо. И молчала. Молчала и продолжала смотреть.

Вот так просто: влюбилась или нет? Опять или заново?

Самой себе этот вопрос она не задавала, а оказалось, что на него так просто ответить. Если быть честной, то просто.

Милана улыбнулась и как-то удивительно легко для женщины, сомневавшейся в каждом шаге последние сорок восемь часов, проговорила:

— Да.

— Чё?!

— Чё-чё, — передразнила она и громче, будто Олекса глухой, повторила: — влюбилась, говорю.

— А… а Джордж Клуни?

Милана снова некоторое время изучала облака. С Давидом они не виделись с того несуразного свидания, испорченного Назаром. Созвонились и как цивилизованные люди двадцать первого века, не дававшие друг другу никаких обещаний, спокойно расстались.

— Мы больше не встречаемся, — сказала, наконец, Милана и улыбнулась. — А мне вот интересно, почему ты всех и всегда называл Джордж Клуни, а? Лень было имена запоминать?

— Так а нахрена их запоминать, ты никого из них не любила, даже Райана. Вот скажи мне, что тебе твой сельский идиот такое показал в этой жизни, что тебя только от него так плющит, а? Я же вижу, что плющит!

— Зеленое солнце, — как когда-то давно, просто сказала Милана. — И я тебя прошу, добавь в свой лексикон его имя. Ради Даньки и ради меня.

— Да пожалуйста, будто от этого твой Назар перестанет быть сельским идиотом. Как ему вообще доверять можно, а? Ты забыла, что он тебе сделал?

Она не жаловалась на память и все прекрасно помнила. Но еще она слишком отчетливо помнила удивительное, давно забытое чувство правильности, накрывшее ее, едва его губы коснулись ее. Оно росло в ней несмотря на разделившую их закрывшуюся за ней дверь квартиры, несмотря на то, что она избегала его на следующий день. И сейчас у Олексы тоже пряталась, все еще не понимая до конца — от него или от себя.

— Я хочу попробовать еще раз, — проговорила она. — С чистого листа.

— Он тебе что-то конкретное предлагал?

— Нет.

— Ну и с чего ты тогда взяла, что он собирается что-то начинать?

— Не знаю… чувствую, — она пожала плечами и вдруг снова рассмеялась. — Иначе зачем он целый барбершоп на цветы перевел?

— Понятия не имею. Пыль в глаза пускает, усыпляет бдительность, решил снова затащить тебя в постель — ты у нас девушка красивая, а сейчас еще и известная. Одно я знаю точно: мудаки вроде этого твоего иди… — Олекса осекся и, ухмыльнувшись, поправился: — этого твоего Назара… они никогда не исправляются. Сколько волка ни корми и все такое. Потому давай смотри в оба. Вот тебе что-то известно про его семью, а?

— Нет, — приуныла она, — ничего мне неизвестно. Он не говорит, я не спрашиваю. Но блин! Какая жена будет терпеть, когда мужик столько времени, сколько он проводит с Данькой, не бывает дома. Тебя б Маруся уже три раза грохнула. А то и больше.

— Ну так ты б спросила, мать! У тебя язык есть же… может, он развелся давно или вообще не был женат. Реально, что ли, от вас не вылезает? Даня не преувеличивает? А то его послушать, он от вас только на работу и ночевать уезжает.

— Не совсем, конечно… — Милана замолчала на мгновение и все же вывалила собственные страхи. — Я знаю, что надо спросить. Проговорить. Но как подумаю, что придется слушать про его Аньку. Не могу…

В ответ на это Олекса закатил глаза и, раздухарившись, принялся давить на больное:

— То есть начать ты с ним что-то там хочешь, а про Аньку слушать не хочешь? Зашибись расклад! Ну и про какой чистый лист ты говоришь? А если он и Аньку эту кинул и вообще по бабам всю жизнь шляется, то что тебе там ловить, а? Голову включи, Милан, ты же умная женщина. Нахрена тебе это счастье? Я уже не говорю о том, что если у вас и теперь ничего не получится, то Данька прикинь как разочаруется!

— А если я не попробую — то не узнаю, получится или нет.

— В следующий раз я его по стенке размажу, а у меня двое детей.

— Ну Олекса… — протянула Милана.

— Что «Олекса»? Единственное, что меня успокаивает — это то, что ты хотя бы на ногах сейчас стоишь, а не как в прошлый раз. Блин, Милана! Тебе что, цветов никогда не дарили и завтраками не кормили? Ну что ты опять ведешься, а?

— Вряд ли этому есть рациональное объяснение, — улыбнулась она, — но мне нравится. И дело не в цветах и не в завтраках. Понимаешь?

— А в чем?

— В том, что — он, а не кто-то другой, — развела она руками. — Тянет меня…

— Блядь, опять защебетала! — мрачно ругнулся Олекса. — Зачем тебя в него тянет?!

— А у нас дети красивые получаются, — беззлобно огрызнулась она в ответ.

— Ми… М-милана… — вскинулся друг. — Ты щас на шо намекаешь?! Ты что? Ты опять?

Она прыснула от вида его ошалевшей физиономии и проговорила:

— Успокойся, я ни на что не намекаю. Нет ничего.

— Совсем ничего?

— Сейчас — ничего, но это не значит, что ничего не будет, — прощебетала Милана и легонько толкнула Олексу в плечо. — Так что поводов для воспитания меня у тебя наверняка будет предостаточно.

— Бля, — коротко изрек Олекса и тоже ткнул ее в плечо, только у него вышло куда увесистее, хотя и не нарочно: — Решила, значит, да? Он ничего не предлагал, а ты решила?

В этот момент детвора на лужайке устроила особенно громкую возню. Данька как самый старший уверенно наводил порядок. Милана перевела взгляд на Олексу и так же уверенно, как и сын, заявила:

— Я не хочу однажды пожалеть, что не попробовала.

— Бедовая ты у нас.

— Только не говори, что для тебя это новость.

— Не новость. Но удивляешь каждый раз. Пообещаешь мне одну штуку? Нестрашную.

— Какую?

— Ты на неделю высокой моды когда едешь? Через пару дней?

— Ну да, — кивнула она.

— Не вздумай объясниться Шамраю в любви до поездки, ладно? Побудь одна, проветрись, отвлекись, посмотри на все издалека. Вдруг там поймешь, что он так-то как вариант — не очень?