— А ты разве не на свидании?

— Вы же постарались, чтобы оно не состоялось, — усмехнулась Милана, с облегчением скидывая с ног вечерние босоножки.

— Так папа тебя нашел! — не стал препираться Даня. — Круто! Я думал, он домой уехал, а то расстроился, что тебя нет.

— А зачем ты ему сказал, где я?

— Ну так получилось. Он спросил, а я сказал. А чего он с тобой не поднялся?

— Потому что у него есть свой дом. Дань, ты не настолько маленький, чтобы не понимать. У твоего отца — своя собственная жизнь.

Данила опустил глаза, точно как его отец чуть ранее в машине, и смиренно сказал:

— Я помню, что у него другая семья, ты говорила. Я иногда думаю… это ж у меня брат или сестра есть… вот как ты считаешь, попросить его познакомиться с ними — это сильно наглость будет или нормально? Или тебе обидно? Тогда я не стану просить, ты не переживай!

— Я думаю, это он должен решить, когда и как вас знакомить.

— Так ты бы не против была?

— Данька! — улыбнулась Милана и притянула его к себе. Глубоко вдохнула в себя его запах. Когда вырасти успел, вроде, только вчера по ковру ползал. Шустро так, она порой и угнаться за ним не могла, словно в него был встроен реактивный двигатель. Даже когда уже начал потихоньку ходить, если хотел убежать, становился на четвереньки — и только его и видели. — Мы с тобой обязательно это обсудим, если возникнет необходимость. Договорились?

— Хорошо, — он обхватил ее шею руками и крепко прижался, — хорошо, мам. Только ты же не думай, пожалуйста, что из-за того, что у меня теперь есть папа, я тебя меньше люблю, а? Я тебя сильнее всех люблю. Вот если бы ты со мной еще в аэрохоккей поиграть согласилась… — и он, чуть отстранившись, хитро ей подмигнул.

— Обязательно, — кивнула она, не отпуская его, — только не сегодня, ладно? Что-то я устала.

— Это потому что твой Джордж Клуни — зануда, — уверенно ответил Данька, а потом спохватился. — Блин! Тебе же папа подарок привез, просил отдать, а я забыл совсем! Подожди, я мигом!

Он резво выпутался из материных объятий и умчался в гостиную.

— Носись осторожно! — крикнула она, проходя за ним следом.

А еще через мгновение он снова подлетел к ней и вложил в ее руки увесистый глянцевый альбом с изображением какого-то народного орнамента на винтажном молочном фоне. Надпись на обложке гласила: Les Oeuvres de Pavlina Tsvilyk, Art et technologie dans le monde moderne, Paris, 1962. Данька же авторитетно заверил:

— Я посмотрел, тут прикольное есть.

— Ага… — оторопело отозвалась Милана, разглядывая книгу. — Где только откопал…

— Да сейчас в интернете что угодно можно найти, — уверенно махнул рукой Данила. — Я ему просто рассказывал, что ты все свои горшки сама делала. Ничего?

— Сам ты горшок, Данька! — рассмеялась Милана и потрепала его по голове. — И вообще, марш в ванную и спать. Иначе отправлю тебя в санаторий, понял?

— Как бабушку?

— Иди уже, умник…

Но этот умник не был бы собой, если бы не устроил ей очередное приключение, вовремя усыпив ее бдительность своими словами о том, кого сильнее всех любит. Ей бы задуматься, когда он начал про братьев-сестер спрашивать, да недосуг было. Потому как куда больше думалось о том, с какой целью Шамрай заморочился с книгой, где ее добыл и главное — на что рассчитывал? Задобрить ее? Так она ведь и так… разрешила. Все это ложилось на его благодарности, кипой выданные им в конце их последней встречи. И Милана сама себе решила, что книга — часть этих благодарностей. Но все же изучала ее последующие дни самым внимательным образом. Эта керамика народов, населявших горы, пользовавшаяся популярностью даже в австрийских салонах XIX века, для нее была чем-то совсем особенным, и потому зависала она над альбомом подолгу, разглядывая и наполняясь идеями на будущее.

С последнего их разговора Назар, как ей показалось, попробовал прислушаться к тому, что она сказала. Во всяком случае, на следующий день она получила от него сообщение с четким временем, во сколько он приедет и до которого часа планирует побыть с Данилой. Это дало ей возможность спетлять из квартиры, чтобы избежать встречи. Через день в визите она отказала с некоторым садистским удовольствием — они с Данькой уехали к Олексе, как и собирались. Данила вел себя прилично — тоже затаился. Но зато внимательно наблюдал во время семейных посиделок за поведением Олексы, близнецов и Маруси. И мотал на ус. А если помножить это на тот факт, что он, кажется, впервые задумался над наличием у себя братьев и сестер, то и правда пора было начинать бдеть. Ребенок видел перед глазами классический пример семьи и, похоже, начинал хотеть того же. Но Милана расслабилась. Позволила течению нести себя. И всю следующую неделю она моталась по съемкам, провела пару презентаций, поучаствовала в промо-акции в честь премьеры клипа, который снимали в начале лета, и вообще работала как не в себя. Назар был вежлив, пунктуален и последователен — не придраться. Со слов Павлуши — каждый день после работы выгуливал вместе с Данькой енота. На ужины и обеды больше не оставался, зато однажды взял с собой Данилу на обед в кафе. Подарил ему часы — точно такие же, как собственные, только браслет заказал отдельно, чтобы подошло на детскую руку. А Милане каждое утро присылал букеты, и она нет-нет, да и вспоминала их лето, когда, просыпаясь, находила на балконе цветы. И эти мысли старалась теперь отгонять от себя, потому что они казались чем-то совсем несбыточным. Да и не актуальным.

А в четверг Данила вдруг выдал во время ужина: «Ма, а давай на выходных за город поедем. В Чудо-парк! Лето заканчивается, а мы вдвоем и не были нигде!»

Это ее и подкупило. Ну вот это «вдвоем». Ей и самой хотелось. А зная непоседливость сына, отлично понимала, что на одном месте, пусть и вынужденно из-за ранения, — для него мучительно. Потому вечером субботы, после очередного съемочного дня, они и правда выбрались на трассу и рванули загород, на север, в заповедную зону, где Данила накануне забронировал глемп на берегу озера. И по приезду, после ужина Милана весь вечер снимала — цветы, воду, закат, Даню. А тот… почему-то был задумчив и сосредоточен. И весь вечер не выпускал из рук телефона. То, что он переписывается с отцом, у него было написано на лице, но в это она не лезла, не приставала. Хотя нет-нет да и мелькала мысль, что не совсем они и «вдвоем».

А на следующий день Данька провернул аферу века.

Вот так просто — взял и провернул.

Они позавтракали, пошли на аттракционы, хотя куда больше Милане хотелось в контактный зооуголок, который здесь имелся тоже. И пока она стояла в очереди в кассу, чтобы купить билеты на очередную карусельку, Данька убежал за мороженым на соседнюю аллейку, а вернулся через добрых пятнадцать минут, с довольной моськой и двумя вафельными стаканчиками по три шарика. Милане — фисташковое, дорблю и соленая карамель. А себе — все три шоколадные.

Вручив же матери десерт, Даня объявил:

— А теперь можно и в зоопарк, а то уже голова немного кружится.

— Ну молодец, — констатировала Милана, — значит, больше никаких аттракционов.

Прихватив несколько наборов корма, они принялись бродить вдоль ограждений и редких вольеров. Данька почти все скормил молодой альпаке Варваре, как гласила табличка на ее домике, а Милана зависла у многочисленного семейства сурикатов. Встретились они у кроликов, которым достались остатки моркови и яблок.

— Вот и ты сегодня будешь на здоровом питании, а не на бургерах, чтобы не тошнило, — смеялась Милана, фотографируя ставшую недовольной мордочку сына.

А потом у него зазвонил телефон, прерывая их идиллию. Даня спохватился, засуетился, глазища его забегали, когда он увидел имя звонившего на экране. А вслух он проговорил:

— Ма, ты только не убивай меня, ладно? — и принял вызов, моментально преобразившись из переполошенного зайца в уверенного в себе юношу тринадцати лет: — Привет снова! Ты приехал… Класс! Быстро получилось…. а где? Ну я… я в зоопарке. Ага, тут есть зоопарк… ну типа, он маленький… ну и что? Мы тоже первый раз. Ты подходи, в общем. Мы тебя ждем… ну да, конечно, с мамой. Она ж меня здесь одного не оставит…