Но тем утром сюрпризы так сразу не закончились. Она сидела у Дани, наблюдая, как он уплетает завтрак, когда снизу раздался голос Павлуши:

— Милана Александровна, тут к вам курьер.

— Мы что-нибудь заказывали? — удивленно спросила Милана у сына.

— Я — нет, — деловито отозвался Данька, старательно пережевывая сырник.

И уже пару минут спустя, расписавшись в накладной и выудив из конверта открытку, она могла убедиться, что память все же бывает и не очень хорошая у человека.

«Доброе утро, — гласила надпись. — Назар».

— Ну спасибо, что хоть не в целлофане, — проворчала она, разглядывая огромное бело-розовое облако гортензий.

— Красота-то какая, — восхитилась Павлуша.

— Ого! — раздалось сверху. — У тебя новый Джордж Клуни?

— Данька! — деланно возмутилась Милана. — Марш в кровать, и чтобы сегодня отлежался за два дня!

— Ладно, — буркнул в ответ обиженный отрок и с видом оскорбленной невинности ушел к себе.

С этого дня букеты в квартире Миланы появлялись каждое утро. Большие, маленькие, миксы, комплименты. Она равнодушно подбирала вазы, а Данька, когда прознал, кто превращает их квартиру в цветочную лавку, принялся отправлять отцу фотоотчеты. Не менее регулярными стали в ее телефоне сообщения о визитах Назара к сыну. Милана в их встречи не вмешивалась. Дел всегда было достаточно, чтобы не мешать им и не раздражать себя. Съемки, фитнесс-клуб, общение с агентом, поездки к Олексе в помощь Марусе. Та выкарабкивалась долго и трудно. Близняшки уже и думать забыли про вирус, раздобытый ими в детском саду, а Марусю даже забирали в больницу на некоторое время. И Милана наматывала километры между садиком, куда водили девчушек, стационаром и салоном Олексы.

Выдохнуть, как бы это ни выглядело странным, ей удалось лишь на неделе пляжной моды, куда она улетела, оставив Даньку на попечение Натальи Викторовны и предупредив ее о том, что в любое время может заявиться Назар. Или бабушку на попечение внука, тут как посмотреть. Впрочем, Наталья Викторовна была рада любому варианту, а Даньке было и вовсе не до нее. У него был папа.

И теперь уже фотоотчеты получала Милана. В чате постоянно мелькали Грыць и Шамрай, пока однажды сын радостно не сообщил, что теперь у него есть аэрохоккей. «Папа подарил!» — гласила подпись под фотографией, на которой были запечатлены установленная посреди комнаты игрушка и две довольные моськи — Даньки и Назара. За ней было отправлено еще с десяток подобных снимков.

Когда Милана вернулась после показа домой — наступило странное затишье. Назар не появлялся ни в мессенджерах, ни в квартире. Успокаивало лишь то, что Даня был таким же, как и всегда, разве что с каждым днем становился все активнее. На нем и правда заживало все, как в народной присказке.

Милана не расспрашивала сына о Назаре, не желая, чтобы он становился предметом обсуждения между нею и Данькой. Каждый сам по себе. Но вечерами, как бы она не отгоняла от себя глупые мысли, а все равно озадачивалась то одним, то другим безответным вопросом. Как надолго пропал? Анька уже в Кловске, или они еще занимаются переездом? Да и вообще, как давно он здесь? Кто у него — сын или дочка? А еще дети есть?

День за днем жизнь возвращалась в привычную колею. Данила вспомнил о книгах, которые надо было прочитать за лето, и горевал о яхтинге, который совсем ему не светил в этом году. Наталья Викторовна, безупречно исполнив роль бабушки, уехала в санаторий. Олекса зачастил в гости со всей своей женской ватагой, наконец-то здоровой и шумной. А Милана раздумывала над возможностью свозить Даньку к морю хотя бы на недельку перед школой, раз уж все лето наперекосяк.

Но все это оказалось лишь иллюзией.

Иллюзией, потому что в один погожий денек в начале августа, когда Павлуша хлопотала по кухне, Милана вдохновенно устроилась в комнате, оборудованной под мастерскую, в квартире раздался звонок домофона. А потом зазвучал радостный Данин голос:

— Папа вернулся! — и мальчишка кубарем скатился по лестнице под Павлушин визг.

— Стой! Помаленьку! Убьешься же!

Обмыв от глины руки, Милана и сама явилась в прихожую как раз тогда, когда счастливый Данька распахивал настежь дверь и на их пороге снова показался Назар Шамрай с букетом… тюльпанов. Целой охапкой великолепных пепельно-розовых тюльпанов и широкой улыбкой на загорелом, немного заросшем лице.

— Привет, Дань, — радостно поприветствовал он сына, а потом поднял глаза на нее, глубоко вдохнул и протянул ей цветы. — А это мой привет маме. Оказывается, теперь летом и тюльпаны можно добыть.

— Мама любит тюльпаны, — под стать отцу улыбнулся Даня.

— Угу, — усмехнулся Назар и как-то немного неуклюже шагнул к ней, заполнив собой вообще все пространство в прихожей, пусть та и была довольно просторной.

— Ты не говорил, что собираешься сегодня прийти, — сказала она, равнодушно оглядывая всю его фигуру вместе с букетом.

— Прости. Так вышло. Я просто только сегодня приехал, у меня экспедиция была. Данька, я тебе, кстати, смотри, какой шикарный кусок доломита привез! Гляди, какой чистый! — Назар сунул руку в карман и вытащил оттуда какую-то светлую каменюку, белую, слегка поблескивающую. С вкраплениями золотистых и молочных искр среди кристалликов.

— Ничего себе! — восхитился Данила и вцепился в камень, будто это самая красивая драгоценность, какую он видел в жизни. — Блин, на сердце похож!

— Угу, — и Назар снова уставился на Милану.

— Надолго? — поинтересовалась она, забирая у него букет.

— Я хотел с Данилой побыть сегодня. Если можно.

— Па, ну конечно, можно, ты чего? Да, мама? — звонко спросил Данька.

— В следующий раз, пожалуйста, предупреждай. Планы есть не только у тебя, — сказала Милана, вручила букет Павлуше с просьбой поставить в воду и вернулась в мастерскую. Она даже сумела отвлечься и не думать, что сейчас совсем рядом с ней — Назар. И их многочасовые посиделки с Данькой вполне устраивают обоих. Лишь по-прежнему беспокоил вопрос: у него нет других дел, как торчать здесь?

Послав возмутителя ее спокойствия к черту, Милана переключилась на глину. И очень удивилась, когда Павлуша, заглянув к ней, позвала обедать. Слишком быстро и незаметно пролетело время.

Картина в столовой, наоборот, удивления не вызвала. Иного и быть не могло. Назар, Данила и Грыць дружно поджидали ее за столом, на котором возвышалась ваза с тюльпанами. Посреди этого благолепия шустро перемещалась Павлуша, разнося тарелки и что-то щебеча о том, что борщ у нее нынче особенно удался. Назар ей поддакивал, говоря, что пахнет и правда изумительно. А потом осторожно добавлял, что у него на родине еще белых грибов добавляют, и тогда это вообще взрыв вкуса.

«А как это? А разве ж грибы со свёклой сочетаются?» — удивлялась домработница, на что Назар Иванович с самым серьезным видом отвечал: «Еще как сочетаются, размачиваете, значит, сушеные грибочки, потом, когда зажарку делаете, то после лука еще и их на сковородку отправляете, ну и дальше по классике…» — а после так и замер на полуслове, увидав на пороге Милану, и как-то виновато сказал:

— Меня оставили на обед.

Милана молча кивнула, усаживаясь на свое место, и имела возможность наблюдать, как Грыць привычно потопал к ней. Не дойдя, метнулся к Назару, выпросил у него кусок огурца, после чего все же подошел к Милане и устроил морду у нее на коленях.

— Предатель! — проворчала она еноту.

— А папа просто язык лесных зверей понимает, вот и договорился! — поспешил поделиться информацией Данила.

— Это не изменяет того факта, что Грыць — предатель, — проговорила Милана, все же протянув животному еще одну дольку огурца. Тот цапнул и жизнерадостно захрустел вкусняшкой. А Назар, сообразив, что никто его выгонять, похоже, не собирается, чуть расслабился и немедленно предложил:

— Могу помочь его выгуливать, кстати. Знатный зверюга. Дане же уже можно гулять?

— Даню выгуливать? — уточнила Милана, недовольно морща нос.

— Ну, вместе с Даней… Грыця. Если Дане можно выходить.