Разочарование Дэниела Кертиса Америкой было чувством, разделяемым в то время многими представителями его класса. Отчасти это было реакцией на социальные сдвиги, вызванные Гражданской войной, а отчасти тревожным ответом на прибытие первой волны иммигрантов из Ирландии, которые были так не похожи на давно укоренившихся тут переселенцев из Европы. Как бы то ни было, раздражение Дэниела Кертиса было вызвано недомыслием судьи Черчилля, который поставил свой багаж между ними. Для Кертиса было невыносимо услышать обвинение в отсутствии благородства от неотесанного грубияна.
Поселившись в Барбаро, Дэниел и Ариана вступили во владение дворцом, в течение четырехсот лет известным как центр гуманистических и интеллектуальных исканий – все то время, когда им владело семейство Барбаро. Представители этой семьи были истинными людьми Возрождения: учеными, философами, математиками, дипломатами, политиками, военачальниками, иерархами церкви и меценатами. Наиболее яркой и запоминающейся фигурой был живший в шестнадцатом веке Даниэле Барбаро, дипломат, философ, переводчик архитектурных трактатов Витрувия. Даниэле Барбаро нанял Андреа Палладио для строительства своей летней резиденции – виллы Барбаро в Мазере – и привлек Веронезе для создания фресок. Когда он задумал оставить потомкам свой портрет, его написал Тициан.
Палаццо Барбаро было исключительным достоянием семьи Барбаро до поражения и обнищания Венеции под властью Наполеона. Утратив значительную часть своего богатства, Барбаро поселились во флигеле дворца, а остальные помещения разделили на апартаменты. Когда последний представитель рода Барбаро умер в середине девятнадцатого века, дворец по очереди приобретали спекулянты, которые вынесли из него многие живописные полотна, резные мраморные фигуры, вывезли бесценную мебель, другие предметы интерьера и выставили их на аукцион.
Спасителями дворца стали Дэниел и Ариана Кертис. Они заменили полусгнившие деревянные конструкции, привели в порядок потрескавшуюся штукатурку, восстановили фрески и роспись. Создав в Барбаро свой собственный культурный салон, они оживили его гуманистический дух. При Кертисах, игравших роль гостеприимных хозяев для художников, писателей и музыкантов, палаццо Барбаро стало считаться наиболее важным американским форпостом в Венеции, если не во всей Италии. Так случилось не в последнюю очередь благодаря влиянию серого кардинала, выдающегося человека, который всегда оставался в тени, а именно Чарльза Элиота Нортона, соученика Дэниела Кертиса по Гарварду. Один из первых американских ценителей итальянского искусства, Нортон был другом и литературным душеприказчиком Джона Раскина и Томаса Карлейля, переводчиком «Божественной комедии» Данте, основателем журнала «Нэйшн», учителем Бернарда Беренсона и Ральфа Кертиса, другом и наставником Генри Джеймса, Изабеллы Стюарт Гарднер и других из кружка Барбаро. (На лекции профессора Нортона в январе 1876 года Ральф Кертис передал одному из студентов записку с приглашением после лекции прийти к его другу; они собирались начать выпуск юмористического студенческого журнала на манер «Панча». Спустя несколько недель Ральф и шесть его товарищей издали первый номер «Гарвардского памфлета».)
Явной и очевидной преданностью палаццо Барбаро и энергичной поддержкой художников и искусств Кертисы немало способствовали распространению в Венеции духа доброжелательности, который был так силен, что передался и следующим поколениям. Альберто Франкетти, семья которого когда-то владела дворцом, расположенным по соседству с палаццо Барбаро, вспоминал, что в его детстве и юности, когда Дэниела и Арианы уже не было в живых, к семейству Кертис продолжали относиться с восхищением и благодарностью.
– Надо понимать, – говорил Франкетти, – что они приехали в Венецию в самый тяжелый период ее истории, когда жители города погрузились в бездну нищеты и отчаяния. Кертисы стали лучом света в Венеции, переживавшей темные времена. Они сделали нечто большее, чем просто восстановление дворца Барбаро, они возвеличили его, и именно этим заслужили неувядающую любовь всей Венеции. Сегодня мы думаем о Кертисах как о части нашей истории, а для иностранцев это редкая честь. Они не венецианцы, но мы не считаем их экспатриантами. Они уникальны.
Были все основания надеяться, что будущие поколения Кертисов будут по-прежнему жить во дворце и унаследуют ту же способность сеять добро. Но тут возникла одна проблема.
Впервые за сто лет над семьей Кертис нависла угроза потери палаццо Барбаро.
Источником неприятностей стал Кодекс Наполеона, который по-прежнему действовал в Италии; согласно закону, дети наследовали имущество родителей в равных долях. Это правило, как считается, больше соответствует равноправию наследников, в отличие от британского закона о первородстве, по которому недвижимое имущество переходит к старшему сыну. Таким образом на практике закон послужил причиной множества ожесточенных ссор между наследниками и растаскивания на куски большой семейной собственности.
Патрисия и ее брат и сестра, Ральф и Лайза, унаследовали палаццо Барбаро в середине восьмидесятых годов. Согласно требованию, их мать разделила наследство на три равные части, но в завещании не было указано, какую именно часть дворца получает каждый наследник. Этот вопрос был оставлен на усмотрение троих наследников.
Патрисия, старшая из них, единственная постоянно жила во дворце. Лайза была замужем за французом, обитала в Париже и была теперь графиней де Бомон. Ральф развелся со своей женой-француженкой, но продолжал жить в Париже.
– Мы испробовали все, – говорила Лайза, – все возможные варианты. Мы даже думали разделить дворец вертикально. Это давало бы возможность каждому из нас получить часть верхнего этажа и часть расположенного ниже piano nobile. Но это означало отделение салона от portego, а администрация сохранения культурного фонда Венеции никогда бы этого не допустила. В конце концов, мы сохранили общее владение piano nobile и разделили остальные жилые апартаменты дворца.
Как известно, в любом дворце самой большой частью всего здания является именно piano nobile. Там самые высокие потолки и окна, там самые величественные балконы. Именно на этот этаж приходились основные расходы – деньги вкладывались в потолочные фрески, огромные, во всю стену, живописные полотна, гигантские люстры и обрамлявшую двери роскошную лепнину, в живописную роспись, оживлявшую потолок. В представлении множества людей piano nobile – это не просто самый ценный этаж дворца, это сам дворец. Другими словами, если человек владел этим этажом, то все говорили, что именно он хозяин и всего дворца. Дэниел Кертис купил три верхних этажа палаццо Барбаро. Несмотря даже на то, что двумя нижними этажами владели другие жившие там люди, никогда не было никаких сомнений в том, что владельцами дворца были Кертисы, так как именно им принадлежал piano nobile. В некоторых кварталах его так и называли «Палаццо Барбаро-Кертисов».
Превосходство piano nobile палаццо Барбаро над другими его этажами было особенно заметным, потому что это был единственный этаж, простиравшийся на оба дворца. Все другие этажи располагались на разных уровнях, так что каждый был ограничен либо готической, либо барочной частью. С площадью десять тысяч квадратных футов piano nobile был не только самым большим этажом, он вмещал главную ценность палаццо – бальный зал с монументальными картинами и роскошной прихотливой лепниной, помещение со столь изысканными и величественными пропорциями, что его фотографии украшали все книги о венецианских дворцах.
Поскольку Патрисия была единственной представительницей семейства Кертис, которая постоянно проживала в Барбаро, она была также и единственным человеком, который регулярно пользовался piano nobile – для приемов, вечеров, а кроме того, в качестве несравненных гостевых апартаментов. Она ухаживала за этим этажом с превеликой любовью и заботой, вникая во все детали его состояния, в то время как брат и сестра едва ли проявляли к нему какой-либо интерес. Тем не менее, как равноправные совладельцы, они были обязаны вносить финансовый вклад в поддержание нормального состояния piano nobile.
