– Жизнь измененных просто растянута во времени, – заспорил я, избегая охотничьих оскорбительных терминов. – Для чего тогда мне спускаться в Золотой город?

– Ты доказательство, что поганое проклятие конечно, как и жизнь кровопийц. Поиски Самиры отныне бессмысленны. Старикам в подземелье нужна новая цель.

– Ты запутался, Николай. До этого ты говорил, что хочешь вернуть Якова в Калининград. А Самира предсказывала подобный исход.

Охотник вздрогнул, но быстро возобладал над собственными реакциями.

– А причин может быть несколько, Натанг.

– Тебе меня не обхитрить, охотник. Ты следил за мной. Вовсе не за пабом «Алхимия». Ты знал, что со мной случится…

Радомир: дом на территории охотников

Голова гудела, словно затихающий орган после большого концерта. Я медленно повернулся набок и приоткрыл один глаз. Нежная прохладная ладонь легла мне на лоб и взъерошила волосы. А я снова зажмурился – боялся спугнуть наваждение, узнать в девушке, что пристроилась на краешке кровати, кого-то другого. Реальность всегда была ко мне благосклонна, но я слышал, как люди жаловались на ее жестокость.

– Руслан рассадил их по отдельным клеткам, – мягко поведала Северина последние новости сумасшедшего дома, в который меня заманили братья-вампиры.

– Дурацкая ситуация, – тихо отозвался я. – Видел же, как Руслан хитрил и обманывал тебя у реки. А сам попался на ту же удочку.

Нашел мужество разлепить веки, и тут же утонул в глубоких, темных глазах. Северина наклонилась надо мной, продолжая теребить пальчиками выбившиеся из хвоста на затылке пряди. Оставалось лишь немножко податься вперед, чтобы коснуться ее губ. Но я лежал неподвижно, парализованный ее близостью.

– Ты мне снилась. – Я наконец решился и оттолкнулся локтем, но тот утонул в мягком матрасе. Тело отозвалось дрожью, намекая на сильную слабость. – Когда мы встретились впервые, в ту ночь, когда… А расскажи мне, что случилось в ту ночь.

Северина резко отстранилась, будто мои слова или ее собственные воспоминания ужалили раскаленными угольками страшной правды.

– Для меня время течет иначе, Радомир, – ответила она невпопад. – Мы не виделись так долго, будто целую вечность.

– Несколько дней.

– Я про то и говорю. И все же, решение расстаться – единственно верное. Вот к чему привело твое стремление очутиться рядом со мной. Ты снова испит до полусмерти, как в ту ночь, когда мы впервые встретились…

Последние слова дались ей особенно тяжело. Она встала и, чтобы чем-то отвлечься, наполнила высокий стакан из граненого кувшина. Поднесла питье к моим губам и заботливо придержала затылок.

– Ну уж нет, я сяду, и ты мне все объяснишь, – воспротивился я. – Как есть, без утайки. На меня напала другая вампирица, вовсе не ты.

– Зачем спрашиваешь, если все вспомнил? – Северина отвернулась, склонила голову.

– И почему с тобой всегда так сложно?

– Так не ищи меня! Зачем искал?

– Я искал не тебя, – ляпнул в сердцах и сам испугался, как жестоко прозвучали мои слова. Перед глазами всплыло хищное личико Лизы, ее тонкие руки, обвивающие мою шею.

– Значит, это правда. Ты пришел вместе с охотницей, Лилией Белоусовой.

– С ней.

Облегчение, что Северина не выдумала ерунды из-за Лизы, длилось недолго.

– На твоих губах застыл ее запах, – еле слышно произнесла моя вампирица. – А я наивно убеждала себя, что мне показалось.

Святое железо! А я уже забыл. Незначительный, глупый инцидент!

Отношения на пару недель – гораздо удобнее, чем регулярные капризы постоянной пассии. Но короткие интрижки – насквозь фальшивые. Наша с Севериной страсть – искренняя, текучая, глупая, сумасшедшая. Она одновременно самая главная нота в мелодии моей жизни. Словно Вселенная добавила к барабанной установке симфонический оркестр, наполнила пустой зал объемной композицией. А я, будучи неумелым дирижером, только-только учился управляться с музыкантами. То растворялся в гармонии, то тонул в диссонансной какофонии. Но оба варианта выходили более приятными, чем прежнее существование в стороне, в вакууме, в алхимических чарах.

– Мои губы предназначены лишь для тебя, – бросил, уподобляясь киношным любовникам, и поморщился от того, как неестественно прозвучали такие важные слова.

Тогда я стиснул зубы и рывком сел, свесил ноги с кровати. Комната поплыла перед глазами, готовая рассыпаться на цветные кусочки, чтобы вернуть меня в объятия весенней ночи, где потрескивал первородный Огонь. Северина обернулась. Она все еще держала в руках стакан с густой вишневой жидкостью и отправила его на прикроватную тумбу, расплескав содержимое. Капли полетели на ворсистый ковер, я вместе с ними. Но лоб уперся в прохладную ладонь, губы расползлись в еле заметной улыбке. Поблагодарить вампирицу я уже не мог. Слабость одолела окончательно.

– Пей! – скомандовала Северина и силой влила в меня ягодный морс. – Твоя Лилия обещала принести капельницы, но не торопится.

Алиса!

Тут я вспомнил про сестру, которая осталась в погребе на попечении Мецтли и Химичка. Я обещал принести перекись и бинты, но тоже особо не торопился.

– Я не имею права говорить о той ночи, Радомир, – тихо произнесла Северина. – Как не имею права обижаться, что ты выбрал другую. Все правильно. Только ты влез в самую гущу событий.

Прикрыв веки, я натужно засопел, усилием воли выталкивая воздух из груди и затягивая обратно. Возможно, Северина решила, что я заснул, ведь продолжала медленно нашептывать, вопреки собственным словам:

– Эдита – твоя мать, как бы там ни было. В ту ночь я нашла тебя растерзанным. Их было трое. Женщина и двое мужчин, которые попрали собственные законы. Они выпили слишком много. Вампиры не нападают на детей. Veto (Запрет (Латынь)). Но ведь testis unus – testis nullus (Один свидетель – не свидетель (Латынь)).

– Снова латынь! И почему латынь? – пробормотал я, не разлепляя век, да, кажется, и губами особо не шевелил.

– Любой дух понимает древний язык, даже если его не понимает разум, – пояснила Северина. – Его используют алхимики и медики. Но ты спи, спи Радомир. Так быстрее поправишься.

И я послушно промолчал, снова притворившись спящим. Если моей вампирице легче вспоминать прошлое в иллюзии одиночества, чем глядя мне в глаза – пусть так!

– Мне никто не поверил. Ни вампиры, ни, уж тем более, охотники, – продолжала она. – Натанг обвинял меня в сотнях убийств, но сам участвовал в том, чему нет ни прощения, ни объяснения. Он отрицал, уверял, что ту ночь провел на побережье при свидетелях, а позже объявил на меня двойную охоту. – Северина вздохнула и прикрыла мои плечи невесомым одеялом. По телу расползалось мягкое тепло, только в груди кололо, будто сестре на другом конце Калининграда угрожала опасность. – Я разглядела не всех участников, но огонь точно разожгла Самира.

Имя показалось смутно знакомым. Северина как-то упоминала ее, но никогда прежде не жаловалась на своих соплеменников. Обвиняла себя в жестокости и несдержанности, злилась, пугалась, будто одна на всем белом свете недостойна любви и внимания. А главарям поганцев противостояла безропотно.

– Старая вампирша научила меня всему, что знала о жизни таких, как мы. После долгих лет мучений, когда рана на лице еще кровоточила, Самира помогла мне восстановиться. И я ей благодарна. Только вот у нее в душе всегда теплилось желание избавить весь наш род от страданий. – Северина встала и отошла к окну. Край матраса неприятно опустел, и под собственным весом я провалился в поролон и пружины глубже. – Самира придумала ритуал, ведь прежде была алхимиком. Но исполнить его сама не могла. Она утратила искру, когда стала вампиром, и обратилась к алхимику – охотнику.

И все-таки то был не сон. Воспоминание. Меня снова пили вампиры, рядом боролась Северина. Далекие картинки из прошлого выплыли на поверхность. Прежде мое детство вместе с образом матери скрывала мрачная пелена. Я отмахивался, ведь многие люди рассказывали о том же. Это после двенадцати самосознание окрепло и яркие сцены из бабушкиного дома, школы и университета четко разместились в галерее памяти.