Я лениво просматриваю статью, которая появилась в моём телефоне. Затем я оглядываюсь на беспорядок, который царит в моём шкафу.

Время передохнуть…

Я плюхаюсь на одну из плюшевых белых скамеек. Небрежно просматриваю обычный парад последних тенденций, богатых модниц и раздражающих слухов.

Но, заметив изображение внизу статьи, я роняю свой телефон на пол, и всё моё тело внезапно становится ледяным.

Нет, нет, нет.

Трясущимися руками я наклоняюсь, чтобы снова поднять свой телефон, и читаю, а затем перечитываю сообщение внизу новостного оповещения:

«Братья-миллиардеры плейбои Том и Габриэль Костас были замечены впервые за всё лето! Сегодня рано утром лихие магнаты были замечены выходящими из своего офиса на Манхэттене в сопровождении двух изысканных дам. Да, верно! Жена Томаса Костас, Виктория, из семьи «Технологии Виндемейер», и жена Габриэля Костас, Сара, известная на голливудском телевидении, снова были сфотографированы с братьями, когда они направлялись в ресторан на окраине города. Несмотря на слухи о неприятностях в раю, они определенно кажутся мне уютными!»

Я смотрю на фотографию, пытаясь осознать то, что читаю. Я перевожу взгляд со статьи на фотографию.

Женщина, которую называют Викторией, стройная, брюнетка и сногсшибательна. Её шикарный наряд кричит о деньгах, а её улыбка создаёт впечатление, что ей наплевать на всё в мире.

Мой взгляд останавливается на женщине, которую в статье назвали Сарой — экстраординарной инженю Голливуда. Как и её коллега-брюнетка, блондинка великолепна, у неё миниатюрная фигура, безупречные причёска и одежда. У неё такая же ехидная улыбка.

Я чувствую, как у меня скручивает желудок, и рвота подкатывает к горлу. Что это? Хуже всего, что мои глаза останавливаются на Томе и Габриеле. Они, как всегда, потрясающе красивы, одеты в тёмные костюмы с белыми рубашками. Они тоже выглядят расслабленными и счастливыми, прогуливаясь со своими жёнами.

Вот оно: их жёны.

Какого чёрта?

Мои любовники женаты?

Внезапно я больше не могу сдерживать свой ужас. Я роняю телефон на плюшевый ковёр и мчусь в ванную, в полной панике и с физической тошнотой от того, что я только что прочитала. Меня рвёт в унитаз, слёзы текут по моим щекам и капают с носа. Это ужасное чувство, и я хватаюсь за живот от боли, поскольку рвота продолжается.

Наконец рвота утихает, и я, спотыкаясь, возвращаюсь в гардеробную, не уверенная, что мне следует делать теперь, когда узнала, что я, по сути, любовница.

«Не просто любовница для одного мужчины», — думаю я и до меня доходит вся суть моей роли. «Ты любовница для двоих».

Я снова беру свой телефон и смотрю на фотографию, в то время как мои мысли мечутся, а сердце колотится.

«Я была такой глупой», — ругаю себя. «А чего ты ожидала, Мишель?»

В конце концов, мне даже в голову не приходило спросить Тома или Габриеля, одиноки ли они. На самом деле, это, вероятно, было самое далёкое, о чём я думала, особенно учитывая, как сильно они меня балуют и как они были со мной почти каждую ночь с тех пор, как я переехала в поместье.

«Я бы никогда не согласилась на это соглашение, если бы знала», — говорю я себе, чувствуя себя уязвленной до глубины души. «Продажа или не продажа, работа или не работа, юридическая лицензия или её отсутствие. Ничто этого не стоит».

Наконец, я закрываю статью, не в силах смотреть на красивых женщин — физическую противоположность мне во всех отношениях — и на то, какими счастливыми выглядят рядом с ними два моих возлюбленных.

Следующие несколько минут я позволяю себе плакать. Не милый нежный плач, а тяжёлые, сотрясающие всё тело рыдания.

«Моё сердце разбито», — понимаю я и это заставляет меня плакать только сильнее. Сидя в одиночестве на полу своей шикарной гардеробной, окружённая дизайнерской одеждой стоимостью в тысячи долларов, я никогда в жизни не чувствовала себя более одинокой, более опустошённой или более глубоко глупой.

Потому что правду, которую я скрывала последние несколько месяцев, больше нельзя игнорировать.

Я влюблена в Тома и Габриэля, и теперь я должна уйти.

Я сажусь немного прямее, мои слёзы, наконец, утихают. Я оглядываю абсурдно модный гардероб слезящимися глазами, задаваясь вопросом, как, чёрт возьми, я должна вернуться к жизни, какой она была раньше.

«Но они солгали тебе, Мишель, — яростно говорю я себе, — и выставили тебя дурой».

Внезапно мои эмоции из печали превращаются в ярость. Чувствуя новый прилив решимости, я встаю и подхожу к задней стенке шкафа, где в углу стоит моя скромная спортивная сумка.

Я быстро запихиваю в неё свою одежду. Не модные новые наряды, которые купили мне Костас, а вещи, которые я привезла с собой, когда только переехала сюда. Я иду в ванную и проделываю то же самое со своими туалетными принадлежностями — зубной щёткой, расчёской для волос и средством для умывания лица. Я игнорирую роскошные духи и дорогие кремы для лица.

Как только моя сумка собрана, я снимаю льняное платье и надеваю старые поношенные джинсы и простую футболку.

Я беру свою теперь уже собранную спортивную сумку и направляюсь к двери спальни. Но в пороге я на мгновение оборачиваюсь и окидываю взглядом комнату, которую последние месяцы называла домом.

Мой взгляд останавливается на экстравагантном изумрудном колье, лежащем на моём туалетном столике. При виде его красивых зелёных граней, отражающихся в солнечном свете, из моих глаз снова льются слёзы. Но это не имеет значения. Всё это было иллюзией, включая этот драгоценный камень.

Всхлипнув в последний раз, я выхожу из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.

Мне требуется несколько минут, чтобы покинуть территорию, но никто меня не останавливает и, кажется, даже не замечает, как я ухожу. Примерно в миле от дома находится автобусная станция, и как только я выхожу за пределы территории, я ускоряю шаг.

К счастью, я добираюсь до маленькой станции как раз в тот момент, когда подъезжает автобус. Я быстро покупаю билет и забираюсь в салон, находя место в конце и подальше от других пассажиров.

Пока громоздкий транспорт въезжает обратно в город, я прижимаюсь лбом к прохладному стеклу окна и обдумываю своё положение.

Я знаю, что моя квартира на Манхэттене по-прежнему моя, и это небольшое утешение. Я не знаю, когда Том и Габриель поймут, что меня больше нет, но я надеюсь, что они проявят милосердие. Они платили за мою квартиру и, конечно же, не скажут домовладельцу, чтобы он выгнал меня сейчас, не так ли?

Но что, если они это сделают? Что, если они ворвутся в мою квартиру и сами меня выселят? Что произойдёт тогда?

«Хочу ли я, чтобы они пришли за мной?» — спрашиваю я себя, не уверенная в том, какой я хочу получить ответ.

Пару часов спустя красивые ухоженные дворы Лонг-Айленда уступают место впечатляющему горизонту Манхэттена. Я смотрю на разные небоскрёбы, внезапно чувствуя себя маленькой, незначительной и совершенно одинокой.

Проходит ещё полчаса, прежде чем я добираюсь до знакомого здания, которое является моим захудалым жилым комплексом. Медленно я поднимаюсь по лестнице на третий этаж.

Я стою перед своей дверью несколько минут, страшась того факта, что мне придётся вернуться к этому жалкому существованию.

Глубоко вздохнув, я поворачиваю ключ и вхожу внутрь. Маленькая студия в точности такая, какой я её оставила — маленькая, убогая и обшарпанная.

Я бросаю свою спортивную сумку на пол у двери, а затем тяжело опускаюсь на кровать.

И впервые с тех пор, как я прочитала статью о Томе и Габриеле и их потрясающих жёнах, я снова позволила себе расплакаться, мои слёзы стекали по лицу на колени.

«Что мне теперь делать? Что мне теперь делать?» — повторяю я про себя, мягко раскачиваясь назад-вперёд.

За покрытыми пылью окнами ярко светит солнце. Но, несмотря на ранний час, я забираюсь под одеяло и засыпаю, всхлипывая, когда меня настигает темнота.