– Вы слишком поздно решились стать убийцей, – сказал он холодным тоном, остужая пламя, бушевавшее в зрачках Терентьева. – Вам не хватило отваги скрутить соперника в бараний рог полгода назад, когда вся эта интрижка только начиналась. А ведь тогда было достаточно пары оплеух или даже просто за грудки встряхнуть – судя по отзывам, этот Осип, хоть и выглядел громилой, был трусоват. Но нет, вы играли в благородство.

– Неужели вы не слышали? – доктор снова набычился. – Тильда умоляла отпустить ее на волю вольную. Писала: если любишь – отпусти…

– Вы форменный идиот, Терентьев! Если искренне любишь – нельзя отпускать. Тем более в объятия вертопраха. Вы ведь клялись во время венчания быть рядом с женой в болезни и в здравии, в горе и в радости, беречь от невзгод и искушений. Так чего же не уберегли? Непременно надо было довести ситуацию до безысходности и потом разыгрывать мстителя? – сыщик взмахнул тростью, со свистом рассекая воздух. – Но самое глупое в вашем поступке, что вы даже не оглянулись. А Осип ведь выжил после вашего удара.

– Не может быть! – простонал доктор. – Он ведь упал, как скошенная трава.

– А выжил Осип потому, что вы идиот! Любому опытному душегубу известно: бить тупым предметом, пусть даже и с недюжинной силой – рискованно. Тут бы сгодился топор, чтоб уж наверняка раскроить череп. Вы же не сумели выбрать оружие и лишь оглушили свою жертву. Права была Матильда, вы пустой и ничтожный человечек. Даже решившись на убийство, не смогли довести дело до конца, – и, повернувшись к городовому, скомандовал. – Забирайте его!

– Так за что арестовывать, ежели он не убил? – озадаченно спросил тот.

– За покушение на чужую жизнь господин Терентьев обязан предстать перед судом, там и определят его дальнейшую судьбу.

Полицейский с сомнением поглядел на сыщика, но потом пожал плечами – пусть квартальный разбирается. Ему хотелось поскорее сбагрить хмурого типа начальству и вернуться к продавщице семечек.

– Пойдем, мил-человек. Тут недалеко, – он цепко ухватил доктора под локоть и настойчиво повторил. – Пойдем!

Г-н Мармеладов зашагал вместе с ними, давая городовому последние наставления.

Зеваки разошлись. Мы остались посреди опустевшей набережной.

– А ведь верно подмечено: слишком поздно спохватился этот Терентьев, – пробормотал я, отвечая собственным мыслям. – Мог бы и раньше супругу вырвать из объятий Осипа, – пусть даже и против ее воли, – увезти подальше и держать взаперти, пока не образумится.

– Это только на словах легко. А как потом жить с неверной женой, да еще и с выродком нагулянным? Как смотреть в глаза друзьям и соседям? Позора не оберешься! – г-н Щербатов помолчал, примеряя на себя подобную ситуацию, и покачал головой. – Все же господин Мармеладов чересчур жестоко срезал несчастного доктора. Он такое пережил – врагу не поделаешь! Я понимаю его мстительность и склонен простить этот порыв.

– В том-то и дело, что не порыв! – горячо возразил я. – Терентьев спланировал убийство, выбрал уединенное место, заранее рассчитал время и приготовил орудие. Тут на состояние аффекта не спишешь, и сыщик дал ему отповедь совершенно правильно.

Пузырев посмотрел на нас удивленно.

– Разве вы не поняли? Он пожалел Терентьева и подсказал аргументы для выступления перед судом. В уголовном уложении четко сформулировано: «Покушение учинить преступное деяние очевидно негодным средством, выбранным по крайнему невежеству, ненаказуемо». Не-на-ка-зу-е-мо! Он и идиотом доктора обругал не оскорбления ради, а чтобы подчеркнуть линию защиты. И строгий тон выбрал нарочно, дабы ввести в заблуждение городового. Во всяком случае, мне бы хотелось так думать.

– Истинно, – кивнул Николай Сергеевич. – Мог ли сыщик выбрать иной тон? Ведь Терентьев перед столькими свидетелями сознался в убийстве. Ох, у меня голова разболелась от этой кошмарной истории. Ийезу, подай-ка твоего эликсиру.

Абиссинец сбегал к автомобилю и принес походную фляжку. Князь свернул крышечку, принюхался, потом отхлебнул пару глотков и блаженно зажмурился.

– Не хотите попробовать, господа? Мой шоффер знает африканский рецепт. Отвар из трав и листьев. Меня прежде мигрени мучили неделями. Перепробовал все известные микстуры, порошки – без толку. А этот отвар моментально снимает любую боль. Ийезу такой затейник, травками лечит не хуже деревенской знахарки, – он отпил еще и завинтил крышку. – Однако, я увлекся, а нам еще убийцу догонять. Кто остался впереди нас на трассе, Жорж?

– Только Луи Мази на «Клемане». Но он разогнался так быстро, что мы его уж вряд ли настигнем.

– Потому и спешит, что совесть нечиста, – подытожил г-н Щербатов. – Хочет сбежать от правосудия. Как же нам догнать…

– Не беспокойтесь, я все придумал! – оборвал его Пузырев. – Здесь на железнодорожном вокзале обязательно должен быть телефон. Надо позвонить в… Какой там следующий большой город на гоночной трассе?

– Торжок, – подсказал я.

– Позвонить в Торжок и предупредить полицию. Я дождусь, когда господин Мармеладов закончит инструктировать городового, и мы рванем к телефону. Сыщик сумеет коротко объяснить, в чем состоит преступление. Полиция перехватит убийцу во время заправки! А вы, князь, поезжайте по шоссе как можно скорее, без остановок. Вдруг Луи застрянет где-то по дороге… Мы постараемся нагнать вас еще до Торжка.

– Ну, попробуй, Ванюша, попробуй! – ухмыльнулся г-н Щербатов. – Несмотря на все эти кровавые ужасы, пари на скорость никто не отменял.

Торжок.

220 верст от Москвы.

21 час 12 минут

«Бенц» ворвался в городок, пугая редких прохожих запыленными боками и чихающим мотором. Пока мы метались по узким улицам, сгорели последние капли бензина. Автомобиль докатился до полицейского участка исключительно на честном слове.

Хотя язык не поворачивается назвать участком эту казенную избушку. Поверьте, господа, мне есть с чем сравнивать. Три года назад в Петербурге я вышел прогуляться по проспекту и столкнулся со студенческой демонстрацией. Толпа неожиданно вывернула с Лиговки, я оказался посреди живого моря, затопившего площадь. Распихивая бунтарей локтями, отталкиваясь от потных спин, я почти добрался до «Большой северной»[19]. Крыльцо гостиницы виделось мне спасительным берегом. Но тут нагрянули конные жандармы. Держиморды повязали меня за компанию с молодежью. Впоследствии стоило больших усилий доказать, что лично я никаких претензий к царю-батюшке не имею и свергать самодержавие не собираюсь… В тот злополучный день я поневоле изучил устройство полицейского участка. Меня таскали в дюжину различных комнат. Из застенка в допросную и обратно, потом снова на допрос, но уже к другому дознавателю. Завели к поручику, который обматерил меня пропитым голосом и посоветовал написать явку с повинной – «Дешевле выйдет, хех!» Попутно я успел осмотреть помещение, где сидели канцеляристы, выправлявшие паспорта и иные личные документы, а также отдельную каморку для жалобщиков. Еще там был кабинет квартального надзирателя, мимо которого полицейские старались ходить на цыпочках – выглядело это комично, с их-то сапожищами…

Здесь же в большом бревенчатом доме была всего одна комната, поделенная шатким барьером на две неравные части. В той, что побольше, расположились конторка писаря и стол для начальника – пристава с седыми усами и выбритой до блеска головой. Меньшую часть занимали городовые – здесь стоял клеенчатый диван и два кургузых столика. За одним, судя по чернильным пятнам, проводили дознания. На другом пыхтел самовар, и поблескивали недопитые стаканы с чаем. В открытом настежь окне виднелся путевой дворец, окутанный сумерками.

Все это я разглядел мельком, вбежав в дверь вслед за князем и его шоффером.

– Где он? Задержали? – крикнул с порога Николай Сергеевич.

– Вы князь Щербатов? – уточнил седоусый, поднимаясь с колченогого табурета.