Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Вообще всякое неповиновение каралось жестоко и беспощадно. Но самым страшным была «почта». Особо провинившихся посылали на «почту», в маленький трехкомнатный барак под зеленой крышей — якобы за посылкой. Но из почты никто не возвращался. До нас доходили смутные слухи, что там творятся страшные вещи. Мы долго не знали, какие. Но шило в мешке не утаишь..

На «почте»

В лагерь с новой партией привезли капитана греческой армии. Это был еще молодой человек, смуглый, сильный, порывистый. Рот его сверкал золотыми зубами. Эсэсовцы без разговоров приступили к делу: двое держали грека, третий клещами попытался вырвать у него первый золотой зуб. И тогда грек вырвался и наградил немца сильнейшим ударом в челюсть. Немец упал.

Расправа была короткой: грека избили до потери сознания и, окровавленного, повели на «почту».

— Иди, получи посылку, — сказали ему.

Грек не вернулся. Но мы узнали, как он погиб. Нам об этом рассказал немец-служитель. Он был осужден на двадцать пять лет за недовольство гитлеровским режимом, но служил в лагере и получал маленький оклад. Он и рассказал нам о «почте».

Вот что там творилось. Приговоренного к «почте» вводили в комнату, где стояла тесная деревянная гробница с плоской крышкой. Человека раздевали догола, укладывали в гробницу, закрывали крышкой, забивали гвоздями. Не было возможности даже пошевелиться. В крышке было маленькое отверстие напротив рта узника. Три раза в день его насильно кормили свежим медом и молоком. От такого питания у человека начинался понос. Он оправлялся под себя. В деревянной гробнице быстро разводились черви. Они становились чудовищными палачами узника. Человек заживо гнил. Несколько бесконечных дней продолжалась эта пытка, которой позавидовали бы самые изощренные инквизиторы средневековья. Наконец, человек умирал. «Почта» стояла на краю глубокого обрыва. Гробницу выносили к обрыву, отбивали крышку, труп сбрасывали вниз. Гробницу мыли и ставили на старое место — она была готова для новой жертвы.

Так погиб капитан греческой армии. Так погибли многие наши товарищи.

Эсэсовцам стало известно, что мы узнали страшную тайну «почты». Служителя-немца повесили. «Почта» продолжала выдавать «посылки». Заведенный механизм работал.

Абэнзэ — последний круг ада

В начале апреля 1944 года восемнадцать человек, которые могли кое-как двигаться — среди них и я, — получили новое обмундирование: полосатые куртки «зебра» и на ноги березовые колодки. Нам дали паек на дорогу — пять картофелин. Вывели из барака. Кольцом обступил конвой автоматчиков. Но это уже были не выхоленные эсэсовцы. Нас конвоировали старики — в Германии прошла тотальная мобилизация.

— В машину!

Мы выехали из Гузино № 2 — будь ты проклято во веки веков, кровавое место! Пусть и трава не будет расти на твоей земле…

Куда мы едем? — спросил кто-то у старика-конвоира.

— Лагерь Абэнзэ, — был ответ.

Лагерь Абэнзэ… Это был последний лагерь из тех, по которым провела меня дорога смерти.

Лагерь Абэнзэ — это десять рядов колючей проволоки. Это бараки, выстроенные на болоте, так что через доски пола просачивается вода. Это скудный паек (200 граммов эрзац-хлеба и вода).

Лагерь Абэнзэ — это сплошные туманы и постоянная грязь.

Лагерь Абэнзэ — это рабочие команды, которые надрываются в каменоломнях в непосильном, нечеловеческом труде.

Лагерь Абэнзэ — это 150–200 смертей в сутки. Это барак № 8, заваленный трупами. Рабочая команда не успевала хоронить умерших…

Отсюда еще никто не убегал, хотя побеги предпринимались постоянно. Отсюда еще никто не возвращался в человеческую жизнь. Отсюда никуда не переводили. Отсюда не было возврата. Сюда привозили людей умирать.

Лагерь Абэнзэ — последний круг фашистского ада. Здесь мне суждено было погибнуть, как и всем, кто со мной попал в этот уголок Альпийских гор, в юго-западной части Австрии.

Но пока бьется сердце, человек на что-то надеется, строит планы, продолжает жить.

Мы продолжали жить. Как могли, мы продолжали бороться.

В лагере я встретил своих старых фронтовых товарищей — Костина и Свинаренко. Судьба тоже привела их в Абэнзэ.

30 апреля они пробрались ко мне в наш барак.

— Вот, — сказал Костин, передавая мне несколько листков. — Прочти сам и распространи среди товарищей.

Это были листовки, написанные карандашом под копирку. В них говорилось (я выучил текст наизусть):

«Военнопленные! Товарищи всех национальностей!

Узники фашистского лагеря Абэнзэ!

Завтра Первое мая — день сплоченности и солидарности трудящихся всех стран.

Товарищи! Братья! Мы замучены голодом и холодом. Поставлены в нечеловеческие условия. Мы терпим унижения, оскорбления и побои. Мы лишены своих имен и фамилий. Но мы не сломлены. Мы остаемся врагами фашизма. И, как можем, должны бороться!

Товарищи! Солдаты всех национальностей! Мы обращаемся к вам с призывом: не выходите на работу Первого мая! Теснее сомкнем ряды! С нами великий Советский Союз. С нами все прогрессивное человечество.

Да здравствует жизнь!

Да здравствует победа!

Смерть фашизму!

Группа товарищей».

Содержание листовки стало известно всему лагерю. Утром Первого мая, когда раздалась команда строиться, из бараков никто не вышел. Среди немцев началась паника. Сначала стучали в окна, стреляли вверх. Но это не помогло.

Заперли бараки. Срочно была вызвана дополнительная охрана. Утром прибыл отряд карателей СС. Прикладами всех погнали на работу. Несколько человек было убито.

Но события Первого мая испугали немецкую администрацию. С русскими военнопленными стали обращаться немного лучше: прекратились избиения, чуть-чуть увеличился паек.

На поведение немцев, видно, влияли и события на фронте: под ударами советских войск немецкая армия отступала. Участились налеты нашей авиации. Почти каждую ночь над лагерем пролетали эскадрильи наших бомбардировщиков. И какой радостной музыкой был для нас рокот далеких моторов. Летите родные! Бомбите! Мстите, мстите, мстите за наши мучения!..

Фашисты нервничали. Теперь каждую ночь они отсиживались в глубокой штольне — боялись воздушных налетов.

Узники лагеря Абэнзэ работали в глубоких штольнях Альпийских гор — там немцы устраивали нефтеперегонный завод.

Нас не держали на постоянных работах — боялись диверсий. Но, как могли, мы вредили фашистам.

Вот один эпизод. В сентябре я работал на загрузке цистерн нефтью. Загрузка производилась в штольне: к замаскированному нефтебаку подавались цистерны. Механизация отсутствовала. Шланги и ведра — вот наши орудия труда. Рядом были кучи щебня — штольня постоянно углублялась.

Я предложил:

— Ребята, давайте цистерны загружать своим «горючим», — и показал на кучи щебня.

Меня поддержали и наши товарищи и чехи, работавшие с нами.

Мы стали засыпать цистерны щебнем, и только сверху заливали его нефтью. Мы рисковали жизнью каждую минуту: охранники, находящиеся у входа в штольню, могли появиться внезапно. Но все проходило благополучно. Не одну цистерну со своим «горючим» отправили мы фашистам. Мы знали, что наша диверсия может обнаружиться где-то совсем рядом: нам не было известно место назначения подарков с нефтью. И тогда — неминуемый расстрел…

Но, видно, наши подарочки уходили куда-то далеко.

Так вносили мы свою маленькую лепту в уже близкую победу над германским фашизмом.

Сейчас, восстанавливая в памяти свою жизнь в лагере Абэнзэ, одно воспоминание не дает мне покоя. Оно стоит особняком, оно наполняет слезами мои глаза, давно разучившиеся плакать.

Это было в конце ноября 1944 года. В лагерь пригнали шесть русских девушек. Они были молоды, красивы, хорошо одеты — видно, работали у крестьян, но в чем-то провинились и попали в Абэнзэ.

Их поместили в маленьком финском домике по ту сторону колючей проволоки, как раз против окон нашего барака.

9
{"b":"898657","o":1}