Вот как он узнал, что на нас с Донни напали.

Вот как он оставляет эти сообщения, оставаясь незамеченным.

“Я знаю, что это был призрак Эванса. Я видел, как это появилось только сегодня утром", - продолжает Бэрроуз. “Он оставил это", - говорит он, беря пачку маленьких гвоздей.

Я с шипением выдыхаю. “Он оставил это? Ты ученый-криминалист! Ты должен знать, что нельзя трогать улики, - рычу я, хватая перчатку и пакет для улик.

Он небрежно бросает их на крышку микроволновки, нервно почесывая руки. “Призраки не оставляют отпечатков", - говорит он, бесконечно жуя жвачку.

“Расскажите нам, что вы знаете о Роберте Эвансе”, - говорю я беспокойному ученому, который засовывает в рот еще один кусок никотиновой жвачки.

Я наклеиваю ярлык на сумку, и Леонард фотографирует ее и надпись над дверью.

“Это точно такие же гвозди, которые они использовали на нем”.

Кусочек головоломки встает на свое место. «что?» - спрашиваю я в замешательстве.

Я понимаю, что в сумке есть смесь гвоздей, и не только маленьких. Более длинные, такие, как мы нашли в желудке одной жертвы, тоже здесь.

“Они кормили его гвоздями. Заставил его проглотить их, - говорит Берроуз, с трудом сглатывая, как будто чувствует вкус ногтей. “Шериф Кэннон сам засунул гвозди Роберту в рот. Роберт плакал, умоляя их остановиться, все еще умоляя о своей невиновности. Я пытался, - быстро говорит он, глядя мне в глаза. “Я пытался остановить их. Один из его помощников ударил меня пистолетом и оставил истекать кровью в углу”.

Он проглатывает жвачку и откусывает еще два кусочка, жуя так же энергично, как Леонард медленно опускается на стул.

“Гвозди рассекли его пищевод. Он сплевывал кровь и кричал от боли. Тогда они достали свои дубинки и сотворили с его задом ужасные вещи. Они неоднократно насиловали его дубинками, прижимая его лицом к столу, пока он истекал кровью с обоих концов. Затем шериф избил его до смерти, как только у всех была очередь на разврат”.

Он давится жвачкой и выплевывает ее на ладонь, оставляя слюнявое липкое месиво, пока не выбрасывает его в мусорное ведро.

“Я тогда сказал ведущему агенту. Его звали Джонсон. Миллер Джонсон. Он сказал, что это правосудие маленького городка, и ему нужно выследить настоящих убийц.”

Мы с Леонардом обмениваемся взглядами, и на его лице появляется ярость. Это то, что освещал Миллер.

“Он знал”, - продолжает Берроуз, кусая ногти и перенося вес с одной ноги на другую и обратно. “Он знал об этом еще до того, как это случилось. На его лице не было удивления, когда я сказал ему об этом. Они пришли ко мне позже той ночью и сказали, что, если я снова захочу рассказать о том, что видел, они повторят со мной то же самое. Я уехал из города, закончил свою резидентуру в другом месте и перешел в область криминалистики. Жуки безопаснее людей”.

Леонард глубоко вздыхает, и я подавляю свое желание найти Джонсона и выбить из него все дерьмо.

“Он был невиновен, ты знаешь?” - говорит Берроуз, снова вглядываясь в меня. “Я имею в виду Эванса. Он не убивал тех женщин. Не могло быть. Серийный убийца был левшой, а Эванс-правшой. Его левая рука была сломана после того, как ребенок в шутку засунул руку в шкафчик. Кайл Дэвенпорт, если быть более точным.”

Моя кровь стынет еще сильнее.

“Виктория Эванс рассталась с Кайлом из-за этого. Она накричала на него перед школой. Три месяца спустя Роберт Эванс был осужден за эти убийства. Самый быстрый судебный процесс в истории дел об убийствах. И два убийства произошли через неделю после того, как ему сломали левую руку. Он не мог быть убийцей. Но это не имело значения. Они не хотели слушать науку. Они слушали только этого напыщенного придурка агента Джонсона. Шериф Кэннон просто хотел, чтобы кого-нибудь преследовали”.

Он бросает в рот свежую жвачку и вытирает руки о свою мятую, вонючую рубашку.

“Кто еще мог знать о том, что случилось с Эвансом?” - спрашиваю я его.

“Никого, кто бы заговорил. В этом участвовало большинство депутатов. И Кайл Дэвенпорт, конечно. Он был там. До меня доходили слухи, что он сделал в основном то же самое с детьми, только он не принес гвозди на ту ночь”.

Кайл Дэвенпорт, похоже, лежит в основе всех проблем.

“Есть ли вероятность, что он был левшой?”

“Кайл?” - спрашивает Берроуз, его лицо бледнеет. Когда я киваю, он едва слышно шепчет: “Да”.

Девятнадцать. Девятнадцать лет-слишком юный возраст, чтобы быть таким методичным, как первый убийца. Согласно отчетам, каждое убийство было наполнено яростью. Вспышка гнева может привести социопата в ярость убийцы, если Линди права, а не просто злоупотребляет словом, которое она использовала, чтобы описать его.

Если бы он был на десять - двадцать лет старше, он бы идеально подходил под профиль.

“Нам нужно найти способ поговорить с Кайлом Дэвенпортом”, - мрачно говорит Леонард.

“Прямо сейчас", - добавляю я.

“Я позвоню этому медиуму на обратном пути в Делани-Гроув”, - говорит он, когда мы направляемся к двери. ” И я пошлю Хэдли сюда, чтобы посмотреть, сможет ли она что-нибудь вытащить из дома”, - говорю я со вздохом, закрывая за собой дверь в дом Берроуза.

“Сомнительно. Наш субъект никогда не оставляет никаких следов”.

“И это все?” - кричит Берроу позади нас, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть его голову, просунутую в дверь.

“На данный момент”.

“Могу я снять номер в отеле? Я сейчас не чувствую себя в безопасности”.

Поскольку мне не хочется заставлять ученого воспринимать историю о привидениях как нелепую, я просто киваю.

Леонард кажется отстраненным, даже задумчивым.

«что?» - спрашиваю я его, когда мы садимся в машину.

Я не включаю его, потому что поднимаю свой iPad, выводя фотографии с предыдущих мест преступления.

Он поворачивается ко мне лицом. “Мы слишком долго не знали, что едем сюда. Нашему субъекту пришлось бы столкнуться где-то между нашим решением и нашим сегодняшним прибытием в дом.”

Я медленно киваю. “Я думал, что что-то понял, но, видимо, это было неправильно, потому что теперь это невозможно”, - вздыхает он.

«что?» - спрашиваю я с любопытством, мои пальцы парят над экраном.

“Больше ничего, что звучало бы здраво. Наверное, все это было только у меня в голове. Что ты ищешь?” Он указывает на мой айпад.

“Субъект знал, что на нас с Донни напали. Субъект знал, что мы придем сегодня. Субъект знал о каждом движении своих жертв. Этот субъект-наблюдатель. Где—то на нас смотрят, и ...

Мои слова обрываются, когда я замечаю маленькие дырочки. Я почти не помнил их, потому что они казались такими незначительными.

“В каждом доме они есть почти в каждой комнате", - говорю я Леонарду. “За исключением некоторых более поздних убийств, через которые субъект пробежал”. Я указываю на маленькие отверстия размером с головку гвоздя.

“Слишком маленький, чтобы быть камерой”, - говорит он.

“Мы уже подозревали субъекта с гораздо более высоким интеллектом. Что, если у нее есть такая технология? Это объяснило бы, как ей удалось спасти меня прошлой ночью.”

“Ты просто говоришь, что она сейчас”, - замечает он.

“Все во мне говорит о том, что это была женщина”.

“Я верю тебе", - рассеянно говорит он.

”В твоем тоне нет той убежденности, которая была у тебя по дороге сюда".

Я завожу машину и отодвигаю свой айпад. Знать, что субъект наблюдает за нами, на самом деле хорошо. Хэдли может подключиться к видеопотоку, если она сможет найти сигнал, и, возможно, даже взломать субъекта, чтобы найти ее.

” Как я уже сказал, - бормочет Леонард себе под нос, - я думал, что знаю что-то еще”.

Есть истины, которые не для всех людей и не для всех времен.

—Вольтер

ЛОГАН