— Неважно, я не об этом. Ты только сейчас встала?

— Ага, — сказала она. — Ладно, не рассказывай, пока за рулем, жду тебя.

— Слушай, предупреждаю, чтобы ты не удивлялась… Я накварцован.

— А я возбуждена, — сказала она и отключилась.

Я еду.

Подъезжаю. Ищу, где припарковаться.

Из нашего квартала вывозят крупногабаритный мусор, все жильцы очистили подвалы, перед домами горы: старые матрасы, стиральные машины, облезлая мебель, электрические плиты, какие-то куски поролона… Я смотрел на всё это, и мне хотелось сесть в кресло без одного подлокотника, лечь на зеленоватый продавленный диван, чтобы меня вместе со всем этим увезли на свалку.

Вокруг цыгане, парни в трениках и в форме последней войны, из секонд-хенда, что-то перебирают, роются, перекрикиваются… — Джемо, поди сюда, подержать надо!

Пока я парковался возле этой груды, тот самый Джемо в спортивно-военной экипировке показывал мне знаками сколько ещё можно.

Показал раскрытую ладонь, вертикально. Стоп. Я остановился, потянул ручник. Вышел.

Такой загорелый, я, должно быть, показался Джемо кем-то из его компании, но когда я сказал: — Спасибо! — он глянул на меня с удивлением. И тут же его внимание отвлекла девица в мини-юбке, на каблучках, она как раз проходила мимо… И Джемо засвистел, тихо, протяжно, как ветер над равниной. И запел: — Весна на плечи мне… спускается…

Как я ему завидовал.

— Давай сюда, Джемо, хватит строить из себя мартышку! — закричали его компаньоны, которые нагружали грузовик, и он направился к ним, под тенью деревьев, которые зеленели и блестели.

Какая-то дама вышла из подъезда с поврежденной картиной в массивной раме, сюжет — кораблекрушение.

Искоса посмотрела на меня.

Когда я выходил из лифта, позвонил Чарли. Ещё сонным голосом он тут же начал: — Знаешь что? Ты был прав!

Надо же, и этот только что встал, подумал я. Люди, похоже, здесь один я работаю!

— О чём ты? — спросил я.

Я уже звонил Сане в дверь.

— Она вообще-то совсем неплоха!

— Кто?

— Да Эла! Она тут у меня спала до утра, потом приготовила завтрак… Сейчас уже ушла. Могу сказать тебе, утро было очень приятным. Да и ночь, хе-хе, была неплохой. Ты был прав, это факт. Если бы ещё чуток похудела, была бы абсолютно «кул».

Пока он говорил, Саня открыла мне дверь, в махровом халате, с сигаретой в губах. Держалась она так, будто я какой-то чужак. Потом беззаботно повернулась, подошла к дивану, села, приподняла колено и, как бы случайно, показала, что на ней нет трусов.

— Ага, ага… Ну да, конечно… Не плохая, нет, — говорил я Чарли.

Саня следила за мной взглядом.

— Вот так, вчера вечером всё получилось неплохо, это факт!

— Да, да… Слушай, я больше не могу говорить.

Я посмотрел на Саню, я поднял брови, надул щеки, выдохнул воздух.

— Очень удачно, что вы заскочили, — сказала она холодно, как Шэрон Стоун. — Мужа нет дома.

Я отбросил намерение пересказывать ей свой сегодняшний день.

Я стоял и смотрел, как она курит.

Это был наш секс-театр. Мы разыгрывали всякие возбуждающие ситуации.

— Ты потемнел, факт, — сказала она и потом засмеялась, как будто планы у неё изменились.

Я не хотел никакого смеха в сексе и сказал серьезным тоном: — Я прибыл из пустыни.

— Ох, здесь тоже очень жарко, — сказала она и погладила себя по гладко выбритому лобку.

Вчера вечером она вернулась домой в костюме из спектакля. Я сказал ей надеть его.

— О да, я и забыла! — сказала она. — Вы тот самый фотограф, который звонил, да?

— Да, — сказал я.

Она вышла в другую комнату и вернулась одетой. Белая мини-юбка, push-up, сапожки. Шлюшка.

Она прохаживалась передо мной, как привокзальная шлюха. Подошла к музыкальному центру и сделала музыку громче. Massive Attack.

Я схватил её за попу под мини-юбкой.

— Вы забыли трусики, — сообщил я ей.

— Ой нет, — сказала она, намеренно кривляясь, — этого не может быть. Как вы могли такое обо мне подумать?

У меня была неплохая эрекция.

Мы поцеловались. Она слегка укусила меня за губу.

Я облизал палец и чуть-чуть надавил ей на клитор.

Сел на корточки.

Она пальцами раздвинула губы и обнажила клитор. Я пару раз коснулся его языком, а потом нежно пососал.

— О! Вы… такой фотограф… который чувствует каждую деталь, — сказала она тоном какой-нибудь тетки, которая восхищается искусством.

— Угу, — промычал я.

— Вы, должно быть, закончили Академию?

— Угу, — промычал я.

— Слишком много лизали и не успели закончить?

— Угу.

Она стонала. Ноги у неё начали дрожать.

Потом она отпрянула. — Трахни меня! — сказала она.

Я поднялся.

— Встань туда!

Она встала на четвереньки на тахте.

Я шлепнул её по заду. — Вы, должно быть, какая-то певица?

— Ага, — простонала она.

— Именно певица или же шлюшка?

— Не знаю, — ответила она застенчиво.

— Немножко поете, немножко вас трахают?

— Да.

Я проскользнул внутрь.

— Вот так?

— Да.

— И где же вас трахают?

— Где попало.

— Да?

— Схвати меня за задницу, — простонала она.

Я схватил, очень крепко, приподнял её и насадил на свой член.

— И вы всё это фотографируете? — спросила она после нескольких минут молчаливого сопения.

— Ага.

— Как считаете, я хорошо получусь? — голос у нее срывался.

— Немного вульгарно, — сказал я.

— Ой… очень мне…. Очень уж мне стыдно, — сказала она задыхаясь.

— Да чего тебе стыдно, если ты шлюшка?

— Нет, не шлюшка, — простонала она очень жалобно, — мне очень… очень стыдно.

Я поднимал и опускал её всё в более быстром ритме, хватая воздух. Из меня испарялось всё мое бешенство.

— Я… я хорошая девочка! — сказала она, закричала, стала содрогаться. Кончала.

— О-о-о… Хорошая, хорошая. — Я чувствовал, что вот-вот кончу. Остановился, чтобы немного оттянуть завершение.

— Давай же, ещё немного! — попросила она.

Я сильно вошел ещё несколько раз.

Потом рухнул рядом с ней.

Поцеловал её в плечо и закрыл глаза.

Она гладила меня по голове.

Мы лежали. Я боялся заснуть и время от времени открывал глаза.

Смотрел.

Она улыбнулась и сказала: — Хорошо мы потрахались, а?

— Ага.

— Костюм мой нравится?

— Ага, — сказал я и перевел взгляд.

— Это ты сейчас стыдишься? — улыбнулась она.

— Ага.

— Ой, какой же ты дурачок, — сказала она и поцеловала меня в нос.

Я подложил себе под голову подушку.

— Если засну, не давай мне спать больше часа, — сказал я. — И музыку оставь так, громко, — сказал я. — Так отлично.

Мне хотелось продлить часы «кул» жизни.

— Я сейчас в театр. Заведу тебе будильник, — сказала Саня.

— О’кей.

— Ты должен обязательно прочитать всю критику, всё есть в Интернете, — сказала она.

— Обязательно. А ты знаешь, что меня выдали с этим делом в Ираке?

— Да ты что?!. Что случилось?

— Потом расскажу… Очень спать хочется.

Вечером… Это была передача «Актуально». Talk show. Политическое talk show, социальное и общечеловеческое talk show, с публикой в студии, его вела худая женщина с резким голосом, которая каждого гостя могла этим своим голосом прервать, как будто его занесло в сторону, и поэтому отклоняться от темы в её шоу было невозможно, а тема сегодня была, что другое могло бы быть, кроме как: хорватский журналист пропал в Ираке, то есть финальный бой между мной и Милкой, на телевизионном страшном поле, всё как в народной песне.

Я, как известно, на этот бой выходить не хотел, но у меня сто раз звонил телефон, мне говорили, что я должен там присутствовать, меня понукали, мне даже угрожали, а под конец позвонил сам хозяин, наш владелец, который по своей природе, возможно, даже опаснее Милки, и я пробовал сказать ему, что лучше будет, если придет кто-нибудь другой, но нет, он настаивал страшным тоном, он действительно настаивал, а ещё он мне сказал, что уволит меня, если я не пойду, а я тут подумал, ей-богу, что если пойду, то всё равно меня уволят, потому что Милка меня разобьет в пух и прах, а объяснить ему всё это трудно, он не поймет, почему вдруг я прячусь от какой-то неотёсанной крестьянки, именно так он Милку и назвал, неотёсанной крестьянкой, ведь он её никогда своими глазами не видел, и он мне сказал, что я должен представить своё видение и забросать её контраргументами, потому что она не может обвинять бездоказательно, чьей бы матерью она ни была, в противном же случае, ввиду того что из-за меня он сейчас несет большие убытки, он меня не просто уволит, он ещё и постарается испортить мне жизнь во всех отношениях, причем не только краткосрочно, но и долгосрочно, у него есть такие возможности, и не надо с ним играть, потому что он из-за меня и так на грани нервного срыва, и кончилось это тем, что вот он я, несчастный, участвую в программе «Актуально», вот-вот начнется, сижу в студии со слегка припудренным носом, в черном пиджаке, который у меня для премьер и похорон, и этот мой пиджак у меня в родных краях все знают. А рядом со мной редактор, Перо Главный, в костюме от Версаче и в очках без диоптрий, он, если надо, поддержит мне штангу и защитит фирму, он является второй линией обороны на случай, если мою линию пробьют или если я, деморализованный, сам сбегу с позиций. Тут ещё и геповское зверьё, тот парень, который подписал статью, его зовут Груица, и ещё двое нейтральных, посмотрим, на чьей стороне они будут: один из них председатель нашего Союза журналистов, а второй какой-то социолог, бородач, который написал какую-то книгу о…