— Не беспокойся, милая. Уже идёт на поправку, хотя первые двое суток вышли поистине изнуряющими даже для столь молодого и здорового организма. Даром что чародей, — добавил старик с лёгким профессиональным пренебрежением. — Давай, заглянем к этому страдальцу, коли желаешь.
Я кивнула, и мы спустились по винтовой лестнице, сокрытой в чреве высокой каменной башни, как холсты художника в тубусе. Кельи по обе стороны коридора пустовали, однако нужная оказалась в самом конце. Наверное, Лисана не стали селить рядом со мной, чтобы не тревожить криками...
В момент, когда медик толкнул дверную ручку, и петли заскрипели, я ощутила лёгкую волну страха. Паскуднее всего, что испугалась я вовсе не за Лисана, а за себя. Вдруг уничтожения гнили недостаточно, и вызревавшие в нём личинки не погибли... Усилием воли я одёрнула себя и заставила лицо приобрести сострадательное выражение.
Начинающий магик лежал в постели и выглядел умиротворённо. На его покрывало падала решётчатая тень от свинцовых ромбиков оплётки, скреплявшей простые стёкла, даже не очень прозрачные, но выполняющие главную возложенную на них функцию — пропускать свет. Чем и занимались с усердием, достойным лучшего применения.
— Осса, это ты? — поморщился парнишка с прищуром и закрылся от восходящего солнечного диска растопыренными пальцами.
— Нет, это добрая фея прилетела спасти тебя от ожога сетчатки, — проговорил брат Алистер. — Госпожа Равник, будьте добры, задёрните занавески. Ух уж эти сёстры, знают же, что палата ровнёхонько на восточную сторону окнами выходит, а пациент ещё слишком слаб, чтобы самостоятельно позаботиться о собственных нуждах. Ну, я, пожалуй, оставлю вас. Милая, не утомляйте его долго.
Уже задёрнув простые, но плотные шторы, я покосилась на уходящего старика через плечо. Какая-то двусмысленность была в его словах. Или мне только показалось?
Неужто чародей-врачеватель решил, будто между мной и Лисаном... Да нет же, поди просто подначивает. Будь этот парнишка моей пассией, стала бы вперёд исспрашивать дозволения встретиться с братом? Да я бы все уши ему прожужжала за эти три дня — не хуже той мухи, — чтоб меня пустили разделить страдания возлюбленного. Кстати... вот Милка наверняка уже извелась, непременно нужно будет доставить ей весточку.
— Ну, привет, страдалец, — присела я на постель. И заметила по её краям ремни. Лисан проследил за моим взглядом и болезненно кивнул.
— Ага, привязывали, представляешь? Это чтобы с кровати не свалился и себя не покалечил в агонии.
— Было так кошмарно? — мои пальцы невольно смяли ткань подола на коленях.
— Да не-е, — тут же переменился парнишка в лице и вместо подлинных эмоций предпочёл щит из юношеского гонора. — Так только, немного поплохело, но уже всё нормально. Тебя уже отпускают, да?
Я кивнула.
— Блин, повезло, а я-поди всю неделю проваляюсь. Брат Алистер говорит, что нужно ещё несколько анализов сделать, чтобы убедиться. Да не бойся ты. Личинки уже неопасны, если без гнили остаются. Сами они её не производят. Да и странно это было бы, они же живые существа. Это Змей гниёт где-то в сердце Асабийской пустоши и загаживает всё вокруг.
— Так и твари эти — его порождение, — парировала я.
— Ну, не поспоришь, — парень вымученно улыбнулся, а я мысленно отвесила себе затрещину. Да, действительно. Уж если я эти три дня места себе не находила, то какого ему? Мучиться и гадать, сдохнет засевшая под кожей инородная жизнь или нет? Осознавать, что в тебе может начать развиваться такая же мерзкая тварь — с крыльями и усиками. Нет, я бы не выдержала такого.
Я взглянула на Лисана новым взглядом.
— Лис, знаешь, тебе вовсе не нужно храбриться передо мной. Если ты перенёс такое и не свихнулся, ты и так стократ храбрее меня. Я бы померла от одной мысли о.. ну, сам понимаешь.
Он с усмешкой кивнул и попросил:
— Ты Милке передай, что со мной всё хорошо, ладно?
— А как же всё эти колдовские приблуды? — усмехнулась я с лукавым прищуром. — Ну, там хрустальные шары, птички с человечьими голосами, гуляние по чужим сновидениям...
— Сны я ей потом навею, какие надо, — пообещал начинающий волшебник и закашлялся, я помогла ему сесть повыше. — А пока вот, — он сунул руку под подушку и извлёк сложенный пополам лист. — Сургуча у меня нет, так что просто подписал. Ты передай ей, хорошо?
— Сколько романтики, — покачала я головой и приняла любовное послание.
По коридору раздавался гулкий цокот деревянных каблучков. В дверном проёме появилась девица моих лет в обычной для сестёр одежде и с полностью покрытой головой. Лицо её было прекрасно, а губы чётко очерчены без всякой помады.
В зелёно-голубых глазах отражалась некая тоска, будто сидишь у окна в домике на берегу, пьёшь подогретый глинтвейн и меланхолично взираешь, как бушующие волны разбиваются о скалы. Это приятная, уютная тоска. Совсем не та, которая в то же время одолевает экипаж, угодившего в шторм судна.
— Осса Равник? — с мягким, очень добрым безразличием осведомилась девушка. После моего кивка, она продолжила: — Я сестра Риша, — руки её плавно соединились замком ниже опоясывающего талию пояска с привесками. — Меня послали передать доставленную вам одежду. Пожалуйста, вернитесь в выделенную для вас келью, — кисть лебёдушки изящно указала вдоль коридора, в сторону, откуда я пришла с братом-лекарем.
Тепло попрощавшись с Лисаном и пообещав передать письмо Милке как можно скорее, я проследовала за девицей до прежнего узилища.
Святым сёстрам не дозволяется использовать парфюм, аки сё блудная прелесть, однако за молодой особой тянулся шлейф очень нежного травянисто-цветочного аромата. Без спиртовых ноток и отдушек, так что правил она не нарушала. Головной покров её спускался ниже лопаток вместо шлейфа волос, и ей удалось закрепить его так ловко, что он полностью заменял их.
Вскоре я снова осталась одна, а цокот каблуков стих.
На постели меня ожидал свёрток с подсунутой под бичёвку записочкой:
Доченька, мы скоро за тобой заедем.
С любовью, папа.
Лаконично и душевно. Он весь у меня такой. Деловой, занятой, но добродушный.
Томительное ожидание стало ещё томительнее, однако сменило чёрные тона на светлое, радостное платьишко. Одежда, которую для меня передал оплаченный отцом курьер, такой яркостью не отличалась. Но после смерти мамы я никогда не носила ничего развесёленького и начинать не планирую.
Новый скрип петель оповестил окончание моего заточения. Молодой послушник, не из медиков, повёл меня длинным коридором навстречу свободе. От каменной кладки тянуло холодом и сыростью.
Во дворе я заметила женщин, занимавшихся повседневной работой. Такие же святые сёстры, как эта Риша. Ну, почти такие же.
Одна наполняла вёдра, качая рычаг колонки. Пара других весело о чём-то спорили, шоркая мокрые тряпки по стиральным доскам в кадушках с мыльной водой. Другая собирала в корзину уже просушенное на верёвках бельё. Строгие шерстяные платья с подпоясанными нарамниками и характерные головные уборы подсказали мне, что это общинные жёны.
Когда устойчивость к гнили обнаруживается у мальчика или взрослого мужчины, его обучают военному делу и вооружают против порождений Архудерана. Если слаб здоровьем, увечен или стар — отправляют в чистильщики или медики. Но ведь гнилостойкость проявляется не только у представителей сильного пола. Что делать с иммунными женщинами? Позволить остаться дома и продолжить привычную жизнь? Дать в руки оружие или погнать на вспомогательные службы?
Вопрос этот решили быстро и без затей. Роль женщины — рожать детей и заниматься бытом. Вот пусть так и будет. Тем более что от гнилостойких родителей почти всегда рождаются такие же неуязвимые для инфекции отпрыски.
Сперва женщинам с такой особенностью здоровья разрешили выходить только за паладинов и других иммунных братьев. Но вскоре оказалось, что привычный моногамный подход для новых условий не годится. Святые рыцари слишком много времени проводят вне крепости, да и гибнут с завидной регулярностью, оставляя по себе вдов. Чтобы повысить «производительность», азарийский синод постановил венчать святых братьев и сестёр общим браком.
