Когда мама заболела, и под её кожей проступили чёрные вены, паладины пришли не чтобы помочь ей, а чтобы забрать. Я помню её последний взгляд — уже совсем безумный, бессмысленный и такой чужой... Наша семья провела в карантине неделю, нас тщательно обследовали и вычищали гниль из дома.

Потом вместо мамы нам вернули урночку с прахом.

Блайку тогда исполнилось только семь. Он не понимал, что происходит. Папа сказал, что мама просто ушла на время, но обязательно вернётся. Нужно только подождать, и мы поймём, что она с нами. Но я уже не была такой маленькой и понимала, что мамы больше нет. Какие истерики я закатывала Адану... Била его кулаками, ногами, всем, что под руку подвернётся, а он всё сносил. Потому что понимал свою вину.

Надолго он, впрочем, с нами не остался. Поскольку гниль в дом занёс именно он, но остался невредим, стало ясно, что у моего старшего брата есть иммунитет к этой заразе. Такое случается, хоть и очень редко. Нечувствительных к змеиной скверне в народе называют гнилостойкими.

И Адан как раз из таких, потому его жизнь принадлежит обществу, которое никогда не оценит жертвы святых рыцарей. Их одновременно почитают и боятся, ими брезгуют. Да что там говорить? Я и сама брезгую. И не испытываю к ним никаких добрых чувств, ведь они забрали маму. Нет, умом-то я понимаю, насколько это нужная и важная служба. Они ведь как соколы, стерегущее небо над нашими головами. Без них мы бы все давно погибли, но...

Брат бросил на меня неопределённый взгляд и с лязгом вогнал адамантовый клинок в ножны. После чего паладины покинули место происшествия. И, как по мне, их недостаточно хорошо продезинфицировали. Подумаешь, окурили зачарованными веточками с пахучей хвоей. Надо бы, как меня, прополоскать с ног до головы, а одежду — сжечь.

Да, многие точно так же опасаются, что святые рыцари не только борются с порождениями Архудерана, но и служат невольными разносчиками гнили, ведь сами-то они заразиться неспособны. Потому и крепость им отдали за городом, подальше от нормальных людей.

С выдохом я опустила глаза, увидела своё едва различимое отражение в светло-жёлтой поверхности чая. Сегодняшний день... Я никогда раньше не видела ничего столь ужасного и отвратительного. Никогда не была на волосок от смерти. Не понимала, насколько хочу жить. С детских лет я знала обо всех ужасах мира, в котором родилась. Но только сегодня впервые вкусила настоящего кошмара.

Я вспомнила совсем юное, конопатое лицо рыжего латника. Серьёзное и задумчивое Ахлана. Суровое и небритое собственного брата. И содрогнулась от мысли, что для этих людей смерть, мерзкая и отвратительная — просто работа. Такая же будничная, как для меня выпекание пирожков с кухаркой.

Может и хорошо, что Адану не пришлось больше жить с нами под одной крышей, выслушивая упрёки и пряча глаза... Но я всё же предпочла бы, чтоб его неуязвимость для гнили осталась неизвестной. Чтобы не был одним из них, чтобы остался с родными. Мне ведь уже не десять. Просто я не знаю, как извиниться.

Да и нужны ли теперь ему мои извинения?

Глава 4

Услышав лязг в замочной скважине, я разлепила веки и сморгнула сонливость.

Три ночи, проведённые в крепости Ордена, выдались тревожными. Постоянные мысли — эти древоточцы разума, — как же они измучили меня...

А что, если эликсир не подействовал? Вдруг меня плохо обработали, и гниль остались где-то в волосах или на вымоченной травяным раствором ночнушке? В общем, тяжело засыпать в карантинном изоляторе. Тем более, прямо здесь, вот на этой самой узкой койке у стены регулярно дожидаются своей участи другие заражённые. Что, если помещение и постель после них недостаточно тщательно стерилизовали?

Так мало по малу я изводила себя. Пыталась читать книжки, оставленные здесь, чтобы бедолаги смогли отвлечься и меньше тревожились о своей участи. Но все оказались знакомыми: отец периодически жертвует литературу приютам, школам и богадельням. Весь тот хлам, который не удаётся сбыть, всё потом пылится в таких вот местах.

Дверь отворилась, в помещение кельи вошёл брат Алистер. Добродушное лицо его озаряла мягкая полуулыбочка. Внушает надежду. Я села в постели, спустив ноги в мягкие тапочки на плетёном, очень познавшем жизнь, коврике. Брат-лекарь присел рядом. От складок его шерстяного балахона пахло алхимическими реагентами.

— Как ваши дела, милая? Как самочувствие? — осведомился он.

— Всё хорошо, — кивнула я с воодушевлением. Ну, а что слегка носом шмыгаю — так это от сквозняков. К делу не относится.

— Да, анализы тоже говорят, что всё хорошо, — не стал он мучить меня ожиданием вердикта и улыбнулся шире.

От сердца отлегло, но щёки залились румянцем. Совершенно не хочу знать, что брат-лекарь и его послушник делали с прозрачной колбой, которую пару часов назад меня попросили наполнить свежей утренней уриной вместо ночного горшка.

— Получается, вы отпускаете меня домой? — несмотря на смущение, я подняла ресницы на врачевателя.

— Да, милая. Я уже отправил весточку твоему отцу. Скоро тебе передадут одежду из дома и заберут из нашей обители.

В порыве чувств я крепко обняла старика и чмокнула в щёку. Тот смешливо покхекал, да собрался уходить.

— Подождите, брат Алистер. Не знаете, смогу ли я увидеться с братом перед уходом? Ну, с моим настоящим братом...

— Ты про Адана? — улыбка померкла. — Боюсь, что он отправился по поручению от великого магистра. Куда — мне не докладывают, но ходят толки, что за Черноозерьем завелось нечто, требующее внимания святых рыцарей.

— Это же на материке, — ужаснулась я.

— Не страшись милая, твой брат не первый год встречается с опасностью, способной прожевать и выплюнуть косточки кого попроще. Милость Троих сопровождает его, будем молиться, чтобы Азар, Бриар и Дея благословляли его ратный путь и дальше. Да и адамантовый клинок при нём, что существенно подкрепляет божественную благодать, — старик хитровански подмигнул.

Честное слово, что он забыл на духовной стезе? Мантия чародея подошла бы его взглядам куда лучше, чем ряса азария.

— Брат Алистер, простите, можно задать вам личный вопрос? — получив в ответ мягкий, понимающий кивок, я продолжила: — Вы случайно не обучались в Академии магии имени Никодимуса Великого?

— Неужто я так похожу на чародея? — прищур стал ещё хитрее.

— Есть немного, — не стала лукавить я. — Мне кажется, в вас от волшебника больше, чем от святого лекаря. Извините.

— Ничего, деточка, — он похлопал меня по руке. — Ты довольно наблюдательна и проницательна. Нет, в Академии Никодимуса я никогда не обучался, поскольку в пору моей юности её ещё не основали. Но я знал его лично. Он вёл курс алхимии в Бафорской военно-магической академии, ещё до Архудерана и всего этого бедствия. Жаль, что мне так и не выпал случай послужить под его началом.

— Так вы всё же чародей? Военный маг?

— В прошлом, милая, в далёком прошлом, о котором теперь так не любят вспоминать, дабы не бередить раны.

— Ну, не скажите. Художественную литературу о временах до Великого Змея раскупают как горячие пирожки.

— Да, читал я пару таких опусов. Кто их пишет? Молодые романтики, никогда воочию не знавшие ранешной жизни, а потому фантазирующие о ней невесть что. Это всё только налёт милая, ряска на воде. Правду вы знать не хотите. Больно от неё становится.

Он с кряхтением начал подниматься, и я подскочила, чтобы помочь.

— Вот, совсем старый я стал, скоро в печку пора, — сетовал он, шагая со мной под ручку к двери.

— Кремация же обязательна только для заражённых.

— Но по желанию доступна всем. Негоже отнимать пахотные земли под хранилища для костей. Их и так мало осталось. Лучше пусть хлеб растят.

С этими словами старик покинул келью. Ну, я тоже покинула её, пользуясь возможностью размяться и осмотреться под предлогом помощи пожилым.

— Брат Алистер, скажите, а могу я хотя бы навестить Лисана. Ему сейчас, наверное, совсем тяжко.