Затем издалека послышался гортанный зов. Тварь подняла морду, ответила товаркам и, почти нехотя, побежала на сходку. Я не хотела думать, что мог означать услышанный ею призыв. Возможно, они просто меняют дислокацию, чтобы прочесать другую территорию. Может, нашли кого-то из моих подруг или лошадей.
Незачем об этом думать. Нужно постараться выбраться и найти угодивших со мной в передрягу женщин раньше хищников. Так что будем верить, что всё обойдётся.
Подождав достаточно, чтобы трижды околеть и помереть, я выбралась из воды и двинулась по косе следом за зверюгой. Ходить в одном сапоге оказалось хуже, чем босяком. Голая нога чудовищно замёрзла, но и обутая превратилась в ледышку, да в придачу продолжала мокнуть и похлюпывать. В общем, я стянула второй сапог, опорожнила и понесла в руках. Не знаю зачем. Может, швырнуть в ящерицу, если та снова меня разыщет.
Брести в неизвестность посреди ночи совершенно не хотелось, но и оставаться на месте я не могла: слишком уж оно неподходящее. Вот набрести бы на сторожку... а лучше на поисковую группы. Блин, столько времени прошло, а нас не ищут. Нет, глупость, мозги совсем заиндевели с этими купаньями. Конечно же, на поиски уже брошены все силы Кадогановской резиденции. Просто нас унесло течением на фиг знает какое расстояние. Нас ищут не там. И пройдёт время, пока район поисков расширят.
Может, заметят оставшиеся в иле следы от лошадиных копыт и трёхпалых лап, да всё поймут. Хотя там, на берегу столько растительности было... и приливы поднимают уровень воды не только в морях-океанах.
Остаётся надеяться только на магов. Хоть бы Браден или кто-то из его коллег владел искусством захвата разума животных, особенно птиц. Раз уж нас нельзя найти по личным вещам и органике... Блин, мне тут разумная мысль пришла. В темечко постучалась. Ведь не обязательно использовать именно наши мумии. Лошади — их тоже защищали от магии? Ну, возможно. Скотины дорогие, да и принадлежат аристократам.
Но если я ошибаюсь, это выход. Нужно только послать на конюшню за сбруями, потниками, щётками, заглянуть в стойла: сколько не выгребай, а немножко навоза там всегда отыщется. Надеюсь, такая же мысль посетит голову одного из магов и он не постесняется высказать её вслух. Ну, знаете, как это бывает. Давление авторитета, когда молодое дарование вроде нашло ответ раньше собственных наставников, но боится делиться им, чтоб не высмеяли и не указали, где твоё место.
Это я про Лисана вспомнила, если что. Ведь он тоже совершенно точно участвует в наших розысках прямо сейчас, а Мила осталась в усадьбе и переживает — больше за него, чем за нас.
Мысли о друзьях немного согрели меня, а вот про семью я старалась не думать, чтобы не начать реветь. Очень не хочется, чтобы отцу и Блайку сообщили о моей скоропостижной кончине. Как отреагирует Адан, не знаю. Но подозреваю, что и он расстроится. Всё же мой старший брат продолжает помогать семье, хоть и покинул её по долгу службы. Не поверю, что в его сердце не осталось хоть крохотного уголка для своей сестрицы, пусть та и обидела его по гроб жизни.
Все эти мысли, прошлые передряги, даже смерть мамы сейчас казались далёкими и нереальными. Не осталось ничего, кроме гнетущего страха и холода.
Я продолжала брести вниз по течению, надеясь больше не встретиться с хищниками, хотя они наверняка пойдут тем же курсом. Ну, а куда мне ещё идти? Обратно? Так и там встреча с чешуйчатыми гадинами не менее вероятна. Уйти поглубже в лес? Ночью в чащобе ничего не видно, да и поисковикам будет проще заметить мою одиноко бредущую фигуру на открытой местности. К тому же, подруг вполне могло унести ниже, так что маршрут проложен и утверждён.
Через пару часов мой выбор принёс плоды. Точнее — всего один плод.
Васильковая амазонка в лунном свете казалась серой.
Прибрежные волны лишь немного не задевали сапоги, а обтягивающие леггинсы изодрались даже сильнее моих. Подрезанные юбки лежали на бёдрах многослойным пирогом и колыхались в порывах неприятного ветерка. У меня сердце ухнуло в пропасть, когда я увидела подругу в таком состоянии и поняла, что она полдня провела вот так, без сознания, обсыхая после ледяного купания самым природосообразным образом.
Боже, да живая ли она, если даже не смогла отползти подальше от воды?
Сверкая босыми пятками, я ринулась к ней и рухнула рядом с бездыханным телом: колени потеряли шарнирчики, так что оставаться вертикально не вышло бы при любом раскладе.
— Санда! Санда! — вопила я белужьим голосом, переворачивая подругу.
Её пшеничные волосы слежались старой паклей, в спутанных колтунах засели веточки, а к мертвецки бледной щеке пристал песок, и я счищала его, продолжая тормошить бездыханную девушку. Понять, не пытаюсь ли разбудить труп, пока не выходило. Посиневшие губы слиплись, веки не дёргались, язвочки от семян воспалились. Хуже всего, что под прозрачной кожей проступили чёрные узоры вен.
Гниль. Она пожирала её изнутри. Её, Санду, мою самую близкую подругу...
Как же быстро... Сильное заражение, очень массированное, она же буквально обёртывание из чёрной смерти приняла. Да ещё ослабленность организма — такие передряги не каждый здоровый мужик выдержит.
Внутри что-то надломилось, сломалось... Нет, не так. Я будто сидела на стуле, а у него ножка треснула, и вот я со всего размаху полетела назад, только этот миг растянулся на целую вечность. Только не её, не Санду... Как же я без неё останусь?
Я не хотела плакать, но всхлип уже выкатился из груди.
Утешало только одно: наверняка меня совсем скоро ждёт такой же конец. Жаль, что в колумбарии наши урночки не поставят рядом: разные семьи, из разных слоёв общества, разные залы мавзолея. Но следовало указать это в завещании. Смешно, я его не оставила. Зачем? У меня ведь ничего нет, кроме личных вещей. Но надо было хотя бы на словах свои пожелания родственникам сообщить.
Так, хватит! Будь здесь леди Эйнсворт, уже бы пристыдила и велела собраться, а не нюни распускать. Не будем хоронить раньше времени ни Санду, ни себя.
Собравшись с силами, я поднялась, подхватила девушку за подмышки и рывками оттащила на сухой песок, подальше от смертельно ледяного водотока. Мне всё же удалось обнаружить дыхание в измотанной оболочке, что осталась от некогда пышущей здоровьем, жизнерадостной девушки.
Ладони били по холодным щекам, растирали запястья. Потом вспомнили про тугой корсет — эта дрянь уже второй раз мешает Санде дышать — и принялись расстёгивать пуговицы жакета. Благо на сей раз нас затянули в корсеты с крючками спереди: их затягивали на шнуровку со спины, но всё же имелась возможность быстро снять это проклятье женского пола при необходимости, ведь во время конных прогулок всякое может случиться.
За время, что девушка пролежала на берегу, её одежда успела высохнуть и покоробиться, а рубашка в тисках корсета превратилась в совершенно неподобающую тряпку. Снимать я с подруги ничего не стала — согреваться надо, а не раздеваться, — просто расстегнула крючки и застегнула жакет обратно.
Жаль, что нет нюхательной соли или этого, как его там брат Алистер называл? Нашатыря, точно. Пригодился бы сейчас. Да и перцовка Гхара зашла бы на отлично. Но у меня ничего нет, кроме собственных рук и надежды больше не услышать тихий рокот.
Когда растирала закоченевшие кисти подруги, ощутила слабый мускульный спазм, и тут же принялась тормошить девушку с утроенной силой:
— Санда! Санда! Очнись, прошу тебя! Пожалуйста, Сандочка!
С тихим мычанием её потрескавшиеся, пересохшие губы разлепились. Глазные яблоки задвигались под тонкой кожицей век. Ещё не успев прийти в себя, она начала медленно мотать головой, потом её светлые глаза распахнулись, а грудь поднялась от судорожного вдоха.
— Ос... — начала она и закашлялась. Я помогла ей приподняться, чтобы облегчить дыхание и уложила голову подруги себе на колени.
Она посмотрела на меня с приоткрытым ртом. Затуманенные глаза казались очень страшными: капилляры полопались, заливая белки кровью. От размазанной по щекам косметики не осталось и следа: бурные воды тщательно смыли тушь, подводку, пудру и румяна, ну а помаду она успела съесть сама, пока обкусывала губы во время наших жутких приключений.
