Лишь чудом мне удалось не отключиться, не шибануться башкой о камни и не захлебнуться, хотя водички я напилась по гроб жизни. В какой-то момент пришло осознание, что извилистое бутылочное горлышко с порогами осталось позади. Меня просто несло бурным водотоком дальше, вниз по течению.

И я не видела никого.

——————

Друзья, понимаю, что наглею, но поставьте ЛАЙК! Очень прошу, это поможет продвижению книги.

Глава 23

Изодранные ладони начало щипать ещё сильнее, чем после залпа семян: илистая грязь не очень хороший бальзам для ран. Небольшая коса отделяла затон от вечно спешащих вод основного русла. Его сильно размытые берега заросли камышом: настоящим, а не рогозом. Цветущие колоски шумели на ветру. Наверняка какой-нибудь художник или литератор обрёл бы вдохновение, отдохнув на этом бережку, прикрыв веки и вдохнув чистый свежий воздух.

Вот только моё полумёртвое тело несколько оскверняло идиллическую картину. Хотя эстет с нестандартными вкусами наверняка приметил бы некоторую живописность в рухнувшей лицом в грязь блондинке. Да и платье её — чёрное, промокшее и изодранное — обнажало достаточно кожи для некоторых фантазий. Наверняка он бы с удовольствием помог ей и, как подобает джентльмену, без всякой корысти увез бы бедняжку в свою холостятскую берлогу да предложил горячего глинтвейна с яблоками.

Но никаких эстетствующих проходимцев со мной не случилось.

Я не помнила и не понимала, как выбралась из воды, а ноги ощущали робко набегающие волны. Причём одна, левая, чувствовала их зябкие поцелуйчики гораздо лучше: сапожок-то мой достался кипенным водам. Эдакое жертвоприношение для умилостивления природных духов, верить в которых культ Троицы настрого запрещает, а уж общаться — тем более. Всегда казалось это забавным. Их либо нет, тогда хоть заобщайся, толку будет, как от взбивания воды в ступе. Либо есть, и запрещать верить странно.

Однако вопросы схоластики — последнее, чему сейчас следовало выделять мозговые ресурсы. Каждый мускул сотрясало таким ознобом, что шкурка вполне могла отделиться от подкожных тканей и уползти на поиски костерка отдельно от меня. Про попадание зуба на зуб и заикаться не стоит: они колотились с таким тактом, что могли не только эмаль пообдирать, но и кусочки отколоть.

Я понимала, что нужно подняться, но не могла. Пальцы на всех конечностях одеревенели и не разгибались — просто скрючились орлиными когтями. Ступни тянуло судорогами и те пробирались до икр. Я хотела кричать, но не позволила себе, ведь неизвестно, оставили хищники нас в покое или просто отстали.

Всё, чего удалось добиться — подтянуть колени к груди. Не знаю, сколько я пролежала так, в позе эмбриона, содрогаясь от холода и продолжая терять тепло вместе с жизнью. Горло уже саднило, из носа текли жидкие ручейки. Я шмыгала, но не могла собраться. Наверное, пару раз отключилась.

А потом снова, сука, включилась!

Потому что пелену мёртвого забыться проборонил рокот.

Неутомимые охотники, зараза. Когда же вы устанете и отстанете?

Тихо и осторожно, изображая черепаху, я сползла обратно в ледяную воду.

Хуже всего, что мои веки сомкнулись, когда только вечерело, а сейчас уже наступила чёрная, непроглядная ночь. Получается, неплохо я так моргнула: часов пять-шесть проморгала. Чудо ещё, что не замёрзла насмерть... Ох, твою же налево...

Гниль! Мы не получили эликсир вовремя! Теперь уже неважно, получится добраться домой или нет. Можно хоть сейчас выйти на растерзание: смерть от когтей и клыков легче, чем от разложения.

И я действительно обдумывала этот вариант, затаиваясь среди камышей и держа нижнюю челюсть опущенной, чтобы зубы не долбили чечётку, а дыхание оставалось тихим. Но всё же часть меня — та самая, которая велела замереть и сидеть здесь водяной крысой — не могла смириться с неизбежным. Надежда — это сучка, что умирает последней, вместе с тобой.

Свет луны и звёзд серебрил водную зыбь, но его катастрофически не хватало для моих слишком дневных глаз. Зато у чешуйчатых гадин зрение наверняка отлично сочетается с ночными прогулками.

Когда это красивое животное, помахивая хвостом-плёткой, вышло на берег, я ощутила, что по шее что-то ползёт...

Вопль ужаса и отвращение едва не покинул мою глотку, но пришлось подавиться им и закусить палец.

Наверняка это просто жук-плавунец или ещё какая-то членистоногая живность. Незачем паниковать. Нельзя лезть за шиворот, чтобы достать эту пакость. Да, ты не переносишь мелких противных тварей, а крупных — тем паче. Но сейчас придётся проявить актёрское мастерство и сыграть камень, иначе ты сдохнешь. Не потом, от заразы, а прямо сейчас: визжа поросёнком, которому распарывают брюхо и начинают жрать внутренности, когда те ещё не остыли.

Тоненькие лапки щекотали кожу, запутывались в волосках моей чудовищно неопрятной шевелюры. Зубы вгрызались в фалангу пальца, весь визг скрутился внутри тугим комком и одеревенел. Позже, если уцелею, он даст росточки в виде долго не проходящего мандража и передёргивания во всём теле от воспоминаний. Вот так и будем думать. О том самом «потом», когда «сейчас» закончится.

Ох, да в конце-то концов! У тебя сейчас под кожей больше живчиков, чем клыков в пасти рыщущей ящерицы. Возьми себя в руки! От пары жуков ты не помрёшь!

Чешуйчатый охотник переставлял лапы по песочку, обросшему куртинами сочных трав. Вытянутая голова подёргивалась, а глаза нет-нет да и отражали свет красными огоньками. Видит, зараза, всё он видит в темноте. А ещё чует: вон как ноздрями тянет.

Потом пришла страшная мысль: ведь слух у этих хищников тоже наверняка чудесный, а у меня сердце так колотится, что впору отпустить его на свободу — пускай плывёт вниз по течению без меня. А я здесь останусь, в тишине и одиночестве. В тёплой компании насекомышей и серпентоморфов.

Повезло, что шум реки забивает все прочие звуки.

Слюну я сглотнула медленно и очень осторожно да немного сильнее погрузилась, когда заметила, что зверюга обнюхивает тот участок прибрежного ила, где успела хорошенько полежать моя дохлая тушка. Наблюдать за происходящим из-за частокола стеблей было страшно до колик, но все молитвы вымыло из головы бурным течением, так что я совершенно позабыла взывать к Пресветлой Дее и её родственникам.

Может потому никакое внезапное событие не отвлекло голодную тварь — та вскинула голову на гибкой шее и повела носом в совершенно правильном направлении.

Когда её когтистые лапы зашлёпали по мелководью, я тихо набрала в лёгкие побольше воздуха — хотя после недавнего купания они работали не очень хорошо — и плавно ушла под воду с головой. Занырнула и всеми силами постаралась превратиться в свинцовую болванку, чтобы поскорее опуститься на дно. Ну, а то находилось не сильно далеко от поверхности.

В темноте под водой меня касались мелкие веточки, а может рыбки. Ночная тьма мешала видеть сквозь толщу, так что я даже не пыталась поднимать голову к поверхности, чтобы рассмотреть приближающуюся смерть, и очень надеялась, что мои волосы не болтыхаются у твари на виду странной белёсой мочалкой.

Довольно быстро лёгкие начали полыхать, а рот уронил серию пузырьков. Я не могла терпеть дольше, но заставляла себя продолжать задыхаться. В какой-то момент организм взбунтовался и сам подался наверх. Однако я постаралась высовываться без спешки и брызг. Осторожно: сперва макушка, потом лоб, глаза и... наконец-то ноздри!

О, божечьки мои родненькие, как же хорошо просто дышать!

Так, не хрипеть и не фыркать. Всасываем воздух медленно, тихо и глубоко.

Немного поозиравшись сквозь заросли, я заметила рептилию: та не нашла продолжение запаха, ведь с пяточка на берегу я никуда не двинулась. Наверное, она решила, что я ушла по воде, а потому сейчас ускакала дальше по косе и придирчиво обнюхивала песок и растительность. Она наклоняла морду к самой почве, чуть приседая и высоко задирая хвост, но передними конечностями в качестве опоры не пользовалась, разве что на миг-другой опиралась на камень или прихватывала сучья коряги.