Санда подвела лошадь под уздцы. По её смятению было видно, что девушка не знает что делать: продолжать успокаивать показавшую норов лошадку или рухнуть рядом со старшей женщиной и начать помогать вытягивать меня из бездны.
— Повод! Живо! — леди Эйнсворт решила эту дилемму за неё.
Плоский кожаный ремень уже был переброшен вперёд, так что дело заняло мгновение. Санда поняла, чего хочет госпожа и сунула повод мне в свободную руку, которая успела срастись с грязной древесиной и совершенно не собиралась обретать подвижность.
Лошадке не понравилось, что её голову тянуть вниз, так что она взбрыкнула и дёрнулась — мои пальцы последовали за её мордой, локоть потерял опору.
— Осса! — подруга всё же бросилась помогать мне, а леди Эйнсворт успела перехватить выпущенное средство управления этой тупой скотиной.
Наверное, я зря ругаюсь на животное. Всё же Соловушка — если её правда так зовут — не шарахнулась прочь, хотя трензель из такого положения не мог оказывать нормального воздействия на её челюсти.
— Ох, божечки! — резко вдохнула Санада, когда взгляд её светлых глаз упал за край провала.
— Не время! — охолонула её благородная дама.
Через мгновение пальцы обеих моих рук стиснулись на подобранном поводе, а Санда с Циарой подхватили меня за подмышки. Вот теперь лошадка дёрнулась, да как следует — даже отступила от края на пару шагов. Существует живучее заблуждение, будто лошади пятиться не умеют. Так вот, очень даже умеют. Особенно когда пугаются.
Что бы ни обитало там внизу, оно явно не обладало прытью и живостью ума чешуйчатых гадин, что сейчас пялились на нас. Всё это время меня тащило всего одним жгутом, да и то не слишком мощно. Но почувствовав нарастающее сопротивление, поселившаяся в этой тихой глуши нечисть решила усилить хватку.
Мою ногу стиснуло так, что вопль вырвался из лёгких быстрее воздуха, а Соловушка от такой неожиданности прижала уши и присела на задницу — всего на миг, но меня от рывка чуть не порвало пополам.
Поясница заныла как при месячных; я забилась попавшей на крючок рыбёшкой, свободная нога стала долбить по натянувшейся пакости, хотя больше промахивалась. Тогда ситуация осложнилась: мою разбуянившуюся конечность скрутил ещё один толстый жгут.
Новый рывок! И от боли в глазах потемнело, а руки потеряли чувствительность, пальцы почти разжались...
— Не отключаться! — голос леди Эйнсворт раздался откуда-то сверху, издалека, а я на миг утопла в бездонном омуте и теперь судорожно пыталась вырваться из него. Новая волна ужаса накрыла меня, когда мерзкая дрянь поползла вверх по ноге, обвивая её на манер змеи.
Нестерпимо захотелось, чтобы прямо сейчас появился Гхар — воплоти, наяву — и спас меня из хватки неминуемой смерти. Но нахаш всё никак не появлялся, ведь это действительно не сон, и рассчитывать приходилось только на себя и двух женщин. Ну, точнее — только на них, ведь я здесь дева в беде. Есть нечто неправильное и даже стыдное в том, что из передряги меня приходится выручать таким же бабам, а не закалённым в боях мужикам: чешуйчатым или нет.
И ещё лошадке... которой вся эта бодяга уже осточертела, так что вытянутая голова начала мотаться из стороны в сторону, будто намереваясь сбросить сбрую. Будь на её месте кошка, уже бы соскребла намордник лапой. Меня мотыляло из стороны в сторону, я пыхтела и таращилась на бессовестную скотину, подруги — а после таких приключений Циара мне точно подруга — пытались удержать меня, но лианы тянули. Я ощутила себя струной, которую подкручивают колками.
Однако лошадь побеждала, и я уже легла на доски пузом.
— Нахер! — позволила себе более крепкое словцо уважаемая дама.
И отпустила меня.
Нет, не полностью, только одной рукой.
Вторая сомкнулась на рукояти сабли. Росчерк стали и мне сразу полегчало, а из глубин преисподней вырвался чудовищный гул: странный, низкий рёв. Похоже, больненько стало пакости. Соловушка тут же вывезла меня из провала и протащила по доскам едва не до дверей. Я успела отпустить повод раньше, чем эта лоснящаяся зверюга развернулась и уцокала подальше — мигом позже, и отпечаток подковы остался бы в жиже из пробитой черепушки.
Наверное, всё случившееся не заняло и минуты, но для меня прошла вечность отчаяния и боли. Говорят, что перед смертью вся жизнь перед глазами проносится. Брешут. Некогда ей проноситься, ты просто не хочешь сдыхать и это нежелание электризует каждый волосок, как молния, ударившая в громоотвод. Плюс нереальность происходящего, наверное, чтобы притупить болевые ощущения.
Теперь они начали проступать сильнее, чем когда меня рвали пополам, хотя шок от случившегося ещё не прошёл. И правильно, ведь ничегошеньки не закончилось.
— Сука! Сука! Сука! — прокатилось позади. И нет, это не Циара. От подруги детства я таких слов слышать не привыкла, так что перепугалась ещё сильнее, если такое возможно в сложившихся обстоятельствах.
Ладони упёрлись в изношенные половицы, в глотку отправился сухой ком слюны. Самостоятельно подняться на ноги я не успела: меня снова подхватили с двух сторон и рывком вздёрнули, да поволокли подальше от...
Бестолково переставляя ходули, я всё же глянула за плечо.
Меня сразу затошнило — от безнадёги.
Засидевшаяся в тухлой темноте монстрюга решила выйти погулять. Косточки поразмять: причём наши, своих у неё определённо нет. Тонкие с кончиков жгуты утолщались и извивались, выползая на свободу; доски не выдерживали и переламывались под весом напирающей на них шевелящейся массы.
Воды вокруг Сиарана всё ещё полны живностью, да и на фермах головоногих разводят, так что осьминогов я видела и даже ела, хотя терпеть не могу. Но эта туша определённо не состояла с ними в родстве. Нет, это нечто совершенно другое, хотя извивающиеся в поисках добычи лианы так и тянет назвать щупальцами. Вот только вместо присосок — шипы, похожие на тысячи коготков, таких же чёрных, как вся громадина.
Следом поднялась... голова? Да, наверное, это самое подходящее слово. Гладкая и блестящая, она не имела глаз, но вот распахнулась на славушку — в такую пасть можно на телеге заехать. Белокостные выросты клыков заполонили окраину этого ротика, но внутри я не заметила языка или чего-то похожего. Зато услышала утробный глас чудовища: всё тот же низкий гул, от которого лошади пришли в полное и окончательное неистовство, а чешуйчатые хищники наверху издали испуганное верещание и, кажется, свалили от греха подальше. Как и говорила, умные они сучки.
Нам бы вот тоже свалить.
— В седло, живо! — Циара подтолкнула нас с Сандой к соловой кобыле, которая затравленно жалась в угол и потряхивала головой, а сама опрометью ринулась к коню. Вовремя: хищные лианы уже подползали к храпящему и бьющему копытом жеребцу. У меня тоже парочка нашлась: я не сразу почувствовала этих червяков на сапогах, но опустив глаза, тут же стала отдирать извивающиеся куски чужеродной плоти.
— Тихо, Соловушка, тихо... — ворковала Санда, подступая к обретшей волю кобылке. Другая лошадь притянула мой взгляд.
Если честно, я бы бросила Кралю без раздумий: очень уж строптивая гадина. Но уже отвязанная лошадь сама подскочила к Соловушке, так что я сунула ногу в стремя и перебросила её через белый, вспотевший от ужаса круп. На удивление кобыла не возражала и даже не попыталась меня сбросить: поди настолько перепугалась, что сочла любое общество за благо. Ну, там, уверенность ездока, которая передаётся лошади... Ага, трижды ха, а не уверенность от меня сейчас исходила.
Смолянистая шкура, или лучше сказать, кожица существа поблёскивала в косых лучах солнца, сочившихся из кровельного пролома. Своей гладкостью голова напоминала китовью, да и вообще было что-то... обтекаемая и кургузая, будто у касатки. Но всё же не очень похожая; ладно, не время разглядывать тварь, которая собирается пустить тебя на удобрения. Да, это скорее всего растение — или помесь животного с растением. Совсем вылетело из головы, Гхар же что-то такое рассказывал. Нет? Может, фрагмент из его воспоминаний? Вроде было нечто эдакое... Ну да ладно...
