Главное не попасться больше в объятия змеящихся силков.

А они змеились, заразы... ползли, выискивая добычу. Монстр навалился тушей на доски, ломая всё, кроме толстых брёвен, поддерживавших настил. Интересно, а корни у него есть? Сможет оно выбраться со своей делянки полностью? А за нами следом далеко уползёт? Боже, о чём я только думаю... Тут бы сперва вырваться...

— Давай! — скомандовала леди Эйнсворт, вытолкнув запорную перекладину. Она не стала пытаться поднимать её в одиночку, зато потратила время на выслушивание и высматривание в щели. Убедившись, что за дверью никого нет, освободила нам путь.

Едва дверь распахнулась, я поддала шенкелей; да Краля и не собиралась здесь задерживаться — копыта в тот же миг свистнули над порогом и ударились о каменную кладку. Вот только это слепое чудище как-то реагировало на свет... не думаю, что на звук — мы и так изрядно шумели, но оно шарило по зале наобум и не могло отыскать нас целых полминуты.

Эта несусветная туша, этот злостный сорняк из пущ Архудерана, бросился вперёд!

Я услышала девичий вопль: он точно принадлежал не суфражистке.

Мои руки дёрнули пропущенный между пальцев повод быстрее, чем смысл добрался по нервным окончаниям до мозга. Краля возмущённо всхрапнула, дёрнулась в сторону разворота, но отказалась завершать манёвр. Изловчившись, она вскинула задними ногами, будто пыталась лягнуть невидимку; а следующее, что я помню — калейдоскоп из неба, разрушенных строений, травы и боли.

Приложилась я основательно, но повезло, что эта породистая тварина сбросила меня в бурьян. Головой не приложилась, инстинктивно подтянув подбородок к груди. Зато позвоночник теперь будет вечно меня ненавидеть — если мы сохраним с ним единство по окончании этой передряги.

Теперь поднимаемся... Поднимаемся, кому говорят!

Подругу убивают, нельзя валяться и отдыхать, она же меня выручала, хоть и боялась.

Доковыляв обратно к порогу, я облокотилась о каменную кладку и прищурилась, заглядывая внутрь. Боль тут же отступила под натиском ужаса. Леди Эйнсворт материлась и махала саблей, ловко управляя конём: того лишь чудом ещё не спеленали по копытам гибкие отростки. Зато соловую кобылку очень даже спеленали и тянули вниз. Коняка плакала с отчаянием кролика, которому отгрызают лапки.

Монстру не хватало силы, чтобы утащить такой вес одним рывком, но переплетающиеся лианы очень старались. Подбежав на онемевших ногах, я заметила царапины на светло-бежевой шкуре, но кровавых потёков было мало: кожа у лошадок толстая, не зря из неё сапоги шьют.

— Где Санда? — выпалила я не своим голосом.

— Внизу! — рявкнула всадница, не прекращая охаживать зверорастение хлёсткими ударами стали. От этой новости мои внутренности заиндевели.

Смолянистые щупальца проносились над головой, будто ветки в лесу на скаку. Пришлось упасть на пол и подползти к провалу на брюхе, чтоб не зацепило. Сейчас я так радовалась укороченным юбкам, что гордо продефилировала бы в получившемся наряде по Центральной улице Мароны.

И вот, свесившись за край, я получила возможность рассмотреть, что же там внизу, в этом чреве преисподней. Как же хорошо, что я не кушала... Правда подпрыгнувший вверх по пищеводу комок желчи, тоже не добавил приятного вкуса моей ротовой полости.

Если коротко, то всё чёрное, немного древесины и пара свежих трупов.

Побеги демонического цветочка переплетались с противным влажным чавканьем и обтягивали жертв. Эти отростки казались не просто чёрными, но залитыми дёгтем. Однако я прекрасно понимала, что это вовсе не продукт перегонки древесины... Впрочем, в каком-то смысле... ведь часть этой гнили когда-то была досками.

Наверное, человек или животное, подцепившее семечко умерло прямо здесь. Не в подполе, а на досках залы, когда те ещё выглядели посвежее. Мертвечина быстро прогнила, проклюнулся росточек, тело стало растекаться, мерзкая дрянь сочилась в щели между досок, пропитывала не покрытые лаком волокна целлюлозы... Постепенно оно стекло вниз полностью: гниль проела древесину, подобно кислоте. Эта чёрная скверна точила настил, и дыра расширялась, а внизу рос живой капкан.

И наверняка в него многие угодили: случайные путники, рискнувшие заночевать под аварийной крышей, забредшие в открытую дверь животные, залетевшие через провалившуюся кровлю птицы. Сейчас уже не понять: гниль Великого Змея не оставляет костей, так что никаких остовов из переплетения лиан и корней не торчало. Хоть за это спасибо: не хочу снова смотреть в глазницы черепов.

Но вот на угодившую в эту смердящую ловушку подругу мне смотреть пришлось, как и на убиенного коня в яблоках, и на хищника, ставшего добычей более опасного существа. Мёртвые и живые — лианы окутали мерзкими объятиями всех.

Черные жгуты перетягивали васильковое платье, будто самая кошмарная бичёвка подарочную упаковку с куклой внутри. Даже отсюда я могла рассмотреть, как посинела кожа девушки, но опутавшие её шланги сжимались недостаточно сильно, чтобы переломать кости и убить сразу. Видимо деятельность леди Эйнсворт сильно отвлекала цветочек. Тогда получается, у этой твари нервная система, как у животного: раз она может отвлекаться. Растение просто реагирует, оно не сосредотачивается на приоритетных задачах.

Боже, куда меня опять мысли понесли... Нужно вытаскивать Санду, пока она не задохнулась. Только как спуститься вниз?

Стоило оформить эту идею в голове, как ушибленный позвоночник выдал волну холодного мандража. Гниль. Чёрная-пречёрная гниль. Подруга перемазалась ею, как трубочист сажай. И я добровольно собираюсь последовать за ней. Но блин, это же Санда... Придётся действовать, иначе собственная совесть станет моим палачом.

Радует только, что побегов у озверевшего растения поубавилось, да и не до меня ему сейчас.

Суфражистка продолжала подстригать этот наглый куст, как мастер топиара. Лианы со стуком падали на пыльные доски, но не замирали в мёртвой бесчувственности. Нет, они извивались, как отрезанные щупальца осьминога, так что угроза не пропадала, и коню приходилось осторожно ступать между этими капканами. Они уже никуда не утащат, но замедлят, если обовьются вокруг ноги или даже стреножат.

— Что ты творишь, идиотка?! — прорычала леди Эйнсворт, когда я улучила момент и бросилась с края обрыва на загривок растения.

Ну, не знаю, как правильно назвать эту анатомическую часть, не сильна в противоестественной ботанике. Центральный ствол? Да нет, просто очень тугое переплетение побегов: каждый толщиной с моё бедро. Когда руки обхватили эту пакость, а щека ощутила противную жижу, я осознала, что идиотка — это очень мягкий эпитет. Такую дегенератку ещё поискать нужно!

Блин, ну вот сидела в усадьбе, готовилась замуж за ненавистного подлеца — всё же хорошо было! Притворилась бы захворавшей да не поехала бы ни на какие охоты... Ладно, ладно, помню. История не любит сослагательного наклонения. Зато шея монструозины наклоняться умеет отлично.

И когда её повело вбок, кишочки напомнили, что любят притворяться клубками змей не меньше, чем вонючие лианы этой твари. Наверное, я кричала... а ладони скользили по влажной кожице... Когда я съехала вниз, под ногтями осталась набивка из мерзостной органики.

— А что б тебя! — кричала Циара. — Обратно-то как собираешься?!

— Я не подумала! — закричала я в ответ, уже падая на колени возле Санды. Ходить по этим скользким, извивающимся буграм всё равно получалось плохо.

Неподалёку блестели клыки мёртвой ящерицы с вывалившимся языком. Челюсти поверженного коня тоже не держали этот орган внутри. Больше на них я решила не смотреть, чтоб не блевануть. Никогда не заглядывала на скотобойню и правильно.

— Дура, лови! — кинжал Аншетиля вонзился в толстый побег рядом со мной. Из получившейся раны стала выбулькивать жижа, но белёсая, не чёрная. Растительные соки, блин. Млечные, как у молочая. Наверняка и жгучие — просто не поверю, если это растеньеце не таит в себе дополнительную угрозу.

Только сейчас я вспомнила, что уцелевшие доски наверху залиты этой дрянью. Она сочилась из каждой срезанной культи.