Особенно когда в рот затекает мерзостная дрянь!

Я погружалась в непроглядные глубины — такое со мной уже случалось. Просто на этот раз обошлось без предварительных ласк в виде полчища разлагающихся крыс, нежно щекочущих мои нервы серой шёрсткой. Бездонная пропасть засасывала меня...

Но нет, подождите, донышко у неё всё же нашлось: мягкое и прогибающееся, словно простыня, в которую пожарные ловят прыгающего с верхотуры ребёнка. Моя спина, сама не намереваясь, продавила эту поверхность, и она прорвалась, будто продырявленная шилом. Меня выплюнуло в тёмный коридор, а сверху хлестал безудержный поток чернил.

Когда он иссяк, я сумела подняться на ноги, но идти никуда не пришлось. Прямо передо мной выросло высокое зеркало в тёмной раме, свитой из потемневших коряг. Неясные тени шныряли вокруг и даже едва различимо хихикали. Но я не озиралась на них, не пыталась выследить, разглядеть. Всё моё внимание заняло отражение.

Я видела себя, смотрела в собственные испуганные агатовые глаза.

Вот гниль пошла по телу. Она поглощала меня изнутри, сочилась чернотой под белой кожей. Я понимала, что это всё не настоящее. Только организму было плевать: страх жаром приливал к мышцам, сердце просилось прочь из грудной клетки, и меня начинало колотить от ужаса. Переводя взгляд с рук на отражение, я начала медленно отступать, не желая ни верить, ни созерцать.

По отполированной глади пошла рябь, будто от камушка, брошенного в воду. Проступили другие черты — очень похожие. Такие же светлые волосы, смоляные брови и глаза. Показавшаяся женщина была старше меня, а ещё я знала, что она чистокровная бриарейка из старинного, но полностью почившего рода.

Мама, теперь она смотрела на меня из зазеркалья.

Жуткая, мёртвая, с прогнившими венами и заволоченными бельмом глазами.

— Мамочка... — позвала я, а ладони невольно легли на стекло.

Она улыбнулась: белые зубы покрывала чернота, будто она почистила их углём. Где-то я уже слышала эту мысль... Ах, да, точно. Такие же зубы были у женщины с помидором. Так вот откуда у меня этот образ в голове.

Мамины ладони тоже легли на стекло с изнаночной стороны зеркала — и пальцы сцепились с моими в замок. Глаза женщины больше не напоминали материнские, то были фасетки насекомого. В ужасе я дёрнулась и вытащила это существо с оборотной стороны, невольно повалила прямо на себя.

Пасть разверзлась, меня встретили сотни стеклянистых клыков, а из глотки бросилось жало...

Росчерк стали, и отсечённый шмоток плоти с торчащей костяной иглой шмякнулся в грязь. Тени встревоженно зашептались и разбежались, исчезли, будто кусочки сахара в чашке чая. Светлее в коридоре не стало.

Существо, притворявшееся моей матерью, с воплем отпрянуло. Обрубленная кишка забилась в воздухе, разбрасывая чёрные капли, и втянулась в пасть. Глаза насекомого с ненавистью посмотрели на обидчика.

Я тоже посмотрела, потому что никак не ожидала нового персонажа в своих грёзах.

Из полумрака выступил сапог, следом под невесть откуда забрезживший свет попало длинное полотнище металла. Нет, не сталь — их порой бывает трудно отличить, но есть нечто неземное в этом холодном блеске, он будто говорит: «да, я есть вечность, меня не сокрушить». Адамантовый клинок.

На короткий миг мне подумалось, что это оружие брата, но у него меч прямой, двухлезвийный, у этого заточена только одна сторона, а обух скошен в острый коготь.

Да и хатана он не носит.

Глава 8

Чешуя крепилась к его лицу удивительной мозаикой: каждая чешуйка точно подогнана под соседок, будто базальтовые бруски мостовой. Выступающие надбровные дуги несли более крупные пластинки, а вот на щеках они мельчали. Свет окатывал это роговое покрытие, выявляя нюансы и оттенки: тёмно-зелёные мазки на более светлой основе.

Я остолбенело пялилась на нахаша, а локти упирались в грязную лужу.

Не сразу пришло осознание, что этот змеелюд мне уже встречался.

Следом я поняла, что на его лице нет слоя засохшей глины, свежей — тем более.

Покрывало с головы полностью спало на плечи, открывая тройной гребень: не высокий, но выразительный, с черепичным нахлёстом, какой кровельщики выкладывают на коньках. И нечто ужасно знакомое померещилось мне в рядах этих чешуй.

Жёлто-оранжевые глаза в обрамлении мрачной зелени казались янтарём в идеально подходящей оправе. Вертикальные щелки зрачков сузились, реагируя на свет. Сон казался настолько реалистичным, что мог поспорить с явью.

Когда эти удивительно красивые, но чуждые глаза оторвались от чудовища в изодранном платье и бросили взгляд на меня, на миг их закрыла тонкая кожица третьего века: нахаш моргнул, не переставая видеть.

Плоский нос рептилии недовольно пыхнул через прорези ноздрей, а покрытые жёсткой каймой губы разлепились.

— Только этого не хватало, — без явного шипения, но всё же с призвуком его произнёс нелюдь. — Давай, милая, нападай, — это он сказал монстру, сбросившему личину моей матери и медленно обходившему его по дуге.

Рукоять фальшиона лежала в чешуйчатой руке необычным хватом, ведь длинные когти мешали сжимать её подобающим образом. Так странно было видеть это оружие богов в лапах рептилии.

Существо издавало неприятные, урчащие звуки и таращилось миллиардами фасеток. Его ноги уже совсем не напоминали человеческие, а пальцы на руках начали удлиняться: появились новые фаланги с узлами суставов, когти отросли и окрепли саблями. Одежда будто успела одряхлеть и развалилась тряпьём, так что ничто не мешало твари передвигаться скачками — что она и сделала, болтыхая обвислыми мешками сисек.

Нахаш тоже не оставался на месте. Стремительно покинув траекторию атаки, он взмахнул адамантовым клинком. И снова этот росчерк: он блеснул в воздухе, будто отражение света на металле. И только звук, будто щелчок металлизированного кнута, сопровождал магию. Тварь взвыла: локтевой сустав рассекло невидимым лезвием. Когтистая лапа ещё билась на загаженном чёрной грязью полу, когда ящер перешёл в наступление.

Он зашёл сбоку. Серия выпадов: при каждом с клинка срывалось нечто фантомное и стремительной косой наносило противнику увечья. Чёрная кровь хлестала из порезов. Хотя какая кровь? Разумеется, это гниль. Мы ведь в моём кошмаре, о чём я давно и благополучно забыла.

И, наверное, потому куски поверженного чудовища начали срастаться вместе.

Но нахаш быстро положил конец этому безобразию.

Тяжёлый сапог наступил на грудь подёргивающегося ужаса, а остриё широкого клинка вошло в распахнувшуюся пасть — с противным звуком оно засело между клыков.

Змеелюд что-то прошипел на родном языке и вдвинул оружие глубже, пробил череп, остриё вонзилось в землю, в пол или что там у нас под ногами. Мгновение непонятной нарастающей пульсации, и голову твари разнесло шрапнелью — я едва успела прикрыться от колких ошмётков.

Фальшион в когтистых пальцах казалось пел на одной ноте и почти светился.

Выполнив миссию, оружие вернулось в ножны, а нахашский воитель обернулся ко мне и подал руку. Машинально приняв её, я вздрогнула от непривычного ощущения твёрдых бугорков под пальцами. Чешуя оказалась удивительно тёплой и сухой, а когти не поранили мою кожу, хотя коснулись её.

— А теперь прос-сыпайся, — велел змеелюд, вздёрнув меня на ноги.

Он оказался выше на целую голову, хотя недостатком роста я не страдала. Самое занятное, могу поклясться, что учуяла его запах: нахаш пропах дымом с горьким привкусом полыни. Поразительно, не помню, чтобы сны раньше задействовали обоняние.

— Слуш-шай, мне некогда бродить по чужим кошмарам, — он срывался на шипение лишь иногда, явно хорошо овладев сиаранским и научившись отменно контролировать артикуляцию. Большого опыта общения с представителями его вида у меня нет, но про это их пришепётывание столько шуточек ходит...

Занятно, но я рассуждаю так, будто это реальность. Мы же сами создаём свои сны. Конечно, в моём кошмаре нахаш разговаривает так, как я себе нафантазировала.