— И почему, по-вашему?
— Наверное, хотел как следует обдумать… Еще поработать, без ажиотажа… Да, наверное, хотел подумать, посмотреть. А так занесли как находку в походный журнал, и Савелко быстренько уволок ее в свою палатку.
— Посмотрели — и все?
— Когда рассматривали, то рассуждали, спорили.
— Кто именно?
— Мария с Георгием. Это у них система.
— Значит, в основном заинтересовалась Левина?
— Да, пожалуй. Но вообще-то всем, кроме Георгия, было не до того.
— А до чего?
— У каждого свое. Дэ Ка дрожит за свою шкуру, Светка… Бирюков и Левина злятся на Дэ Ка, а обо мне узнаете от остальных.
— Что угрожало Савелко?
— Угрожало?
— Вы сказали, что он дрожит за свою шкуру.
— Одно время он у Ериной был в фаворе, а теперь дрожит — она ему спуску не дает. Старается о каждом его неверном шаге докладывать.
— И давно он в немилости?
— Да с зимы, наверное. А что?
— Ничего. Давайте вернемся к сегодняшнему утру. Еще раз, по порядку.
— Встали в шестом часу. Поели. Дэ Ка сказал утреннюю речь. Послушали и разошлись. Спустились к гроту. Столкнули лодку. Георгий начал обряжаться.
— Вы разговаривали с ним?
— Да, конечно.
— О чем?
— Он спросил, не переменилось ли мое настроение.
— А вы сказали ему, что чувствуете беду, видели плохой сон и тому подобное?
— Просто посоветовал ему не ходить в бухту.
— Что он ответил?
— Хмыкнул и попросил заправить второй акваланг.
— Чей?
— Кажется, мой. Мы особенно не различали.
— Когда Георгий заправил свой?
— Я его заправлял. Вчера вечером. В присутствии Георгия.
— Который сидел и смотрел на Сирену?
— Сделал перерыв. Представляете, совпадение? Движок не заводился, и он помог.
— Дальше.
— Проверили легочный аппарат, Георгий надел комплект и пошел в воду.
— С берега?
— С лодки. А я остался на берегу. Не мог отойти.
— Предчувствие?
— Да.
— В ясное солнечное утро?
— Не заметил… Мне послышался какой-то скрежет. Ерунда, впрочем. Хотя в ту минуту я был уверен, что слышу его — противный такой, даже в животе заныло…
— Громкий скрежет? Металлический? Какой?
— Я так не могу сказать… Нет, это не простой звук… Да я и не уверен, был ли звук вообще.
— Постарайтесь вспомнить. Подумайте.
— Целый день только и думал: звук это или, может, просто ощущение — как в голове иногда, знаете, в жар, кажется, бывает, или когда долбанет что-нибудь по каске…
— Вы воевали? Была контузия?
— Легкая. Представляете, уже в Кабуле, в аэропорту, накрыли минами… Нет, пожалуй, внешнего шума тогда не было.
— Георгий далеко проплыл?
— Почти до нашего буйка. Он нырнул с кормы, как обычно, спиной, сгруппировался, развернулся и пошел. Шел точно на квадрат, быстро… А потом… потом почему-то остановился, начал кружить, метаться, будто боролся с кем-то…
— Вы все это видели?
— Каждый выдох — пучок пузырей…
— Значит, по пузырям было видно, что он метался под водой?
— Да.
— И что вы сделали?
— Ничего.
— Вы сознавали, что ваш товарищ в беде?
— Да, я был в этом уверен.
— И не пытались ему помочь?
— Хотел, но не мог. У меня подкосились ноги, появилась какая-то жуткая дрожь и слабость, чувство неотвратимой опасности… Кажется, я закричал…
— А потом?
— Потом увидел его.
— Кого?
— Георгия… Он всплывал… Еще живой… Дергался, будто его хлестали бичом… А у самой поверхности воды Георгий затих… мертвый.
— Откуда вы знаете, что он был мертв в воде?
— Я его втащил в лодку.
— Как вы в нее попали?
— То есть?
— На ней же отплыл Георгий.
— Нет, он с нее нырнул. Лодка стояла у берега.
— Когда вы сели в лодку?
— Как только увидел, что он всплывает.
— Ноги перестали подкашиваться?
— Мне было очень плохо. Физически. Но я заставил себя. Как бы отключился от тела. Когда я увидел, как Георгий бьется в воде, меня будто обожгло изнутри… Грести почти не пришлось — каких-то десять метров, наклонился — а он смотрит на меня, уже совсем мертвый… Вы видели его лицо? Тогда это было еще страшнее. Как я сам не кончился, не знаю. Трясло меня, а тут еще мачта по спине…
— Вы сломали мачту?
— Сама упала. Я потом смотрел — раскрутилась муфта, она и выпала.
— В тот самый момент, когда вы наклонились за борт? Странное совпадение.
— Странно, что не попала по голове. Было бы два трупа.
— Вы говорили, что видели в воде что-то…
— Говорил… Но я не уверен.
— И все-таки, что вы видели?
— Я не уверен, что видел. Понимаете — смутная быстрая тень, как от крыла самолета. Но в воде что-то было — голову на отсечение.
— Почему вы так уверены? Потому что Георгий погиб?
— Я знаю, что задним числом все можно обосновать. Но это я почувствовал сразу, там же. Когда схватил Георгия, сунул руки в воду — как будто не вода, а что-то живое. Как гигантская медуза — холодная и упругая… Упади я за борт — конец. Это точно.
— Когда вы увидели Савелко?
— Савелко? Уже подгребая к берегу. И Светку.
— Она прибежала раньше?
— Наверное.
— Вы не видели?
— Представьте, нет.
— Понимаю. Вы не заметили, они входили в воду?
— Нет. Сразу от берега — обрыв, очень глубоко. Это все знают. Полоса гальки узкая. Они ждали, пока я причалю. Савелко помог перенести Георгия в грот. Он очень тяжелый…
— И все же втащить его в лодку вы смогли…
— Перевалил.
— Никто не попытался оказать Георгию помощь?
— Пробовали. Искусственное дыхание, закрытый массаж… У него в легких не было ни капли воды, я с трудом разжал ему зубы — почти перекусил загубник акваланга… Но ничего не помогло.
— В каком состоянии была Сербина?
— Сначала ничего, делала массаж сердца, а потом… когда поняла… Ну, кричала, истерика, в общем.
— Что вам известно о ее взаимоотношениях с Георгием?
— Они… Когда-то были очень близки… Потом все поломалось. Больше года тому.
— Вам это рассказывал Георгий?
— Нет. Для полной ясности скажу — вы все равно это услышите от других, — что сейчас Светлана…
— Ваша любовница?
— Можно и так. Но я предпочитаю говорить «невеста».
— Это было известно и Георгию?
— Да.
— В каких он был отношениях с Левиной?
— Вооруженного перемирия.
— Из-за чего?
— Не знаю.
— Что-то личное?
— Не знаю. Скорее всего нет.
— Совместная работа Левиной с Бирюковым — это только совместная работа?
— А вы спросите у них.
— Тогда последний вопрос: что, по-вашему, произошло?
— Не знаю.
21 августа. В. Рябко
То, что казалось невозможным, — произошло: уснул на Родине, проснулся в суверенной державе. Теперь могу поверить во что угодно. Даже в месть эллинских богов; но только полагаю, что они не стали бы наворачивать сложности. Пришибли б этого Мистаки на берегу, когда у него впервые зашевелилась вредная, с их точки зрения, мысль, да и только. Зачем — вода, акваланг, бухта, невесть какой компрессор?
Итак, что мы имеем?
Мужской труп. То ли угрохали человека, то ли подставили, то ли сам напоролся. Но на что? Череп, кости — целы, внешних повреждений нет. Умер, как утверждают свидетели, но в легких воды нет. Так. Остановка сердца. Множественные разрывы капилляров. Глубина двадцать метров — не так уж и мало. Резкая декомпрессия? Плохо я в этом разбираюсь. Даже срочную служил не во флоте, в береговой обороне. И водолазов поблизости не водилось. Чтоб не водились, бросали в море, на учениях, пиропатроны. Фрогменов глушить. И рыбку. Хорошо глушили. Всплывала брюхом кверху. У людей кости целы, множественные разрывы капилляров. Гидромолот… — этим не то что фрогменов, субмарины плющили, как пустые консервные банки. Много ли человеку надо? Хороший пиропатрон… Можно просто гранату — почем они сейчас? По десять баксов, кажется? А ребята работали в прошлом сезоне в Приднестровье — оттуда и что посущественней могли тем летом вывезти, чем пару гранат. Археологов, небось, вовсе не «шмонали». Пиропатрон, взрывпакет, граната, мина, бомба, то есть если и был в бухте взрыв, то не меньше, чем трое — Макаров, Сербина, Савелко — должны были его слышать. Как этот парень сказал? «В бухте акустика, как в опере». Каждый шорох слышно. А взрыв, подводный, блямкает дай Боже! Жаль, с собой гранат нет, а то бы бросил — в порядке следственного эксперимента. Эти трое не услышать взрыв не могли. И если уверяют, что ничего-ничего такого не слышали, а взрыв был, значит — врут. Сговорились. Уж во всяком случае жених с невестой сговорятся запросто, а Савелко? А Савелко? Может, профессору промолчать выгодно? Не слышал — и все. И нет никаких убийц в коллективе. И все, что Георгий успел написать — теперь принадлежало ему. И девочку можно «за веревочку подергать», вкусненькую девочку. Чтобы скрашивала одинокие профессорские ночи после того, как прочие дамы отвернулись. Сейчас такую на девальвированные профессорские харчи не купишь.