— Вот шалавый, — в сердцах воскликнула она и направилась домой. «Набегается — придет!» — решила. Не раз уже так бывало. Да и настроения искать собаку не было. Вообще настроения не было. Хорошего…
Кузьмовны у подъезда не видно. Кумушки подвинулись, освобождая место. Баба Маня садиться не стала, хотела пройти мимо, да задержалась чуток:
— Как ты теперь с Шариком? — спросила одна из кумушек. Остальные вперились в бабу Маню выжидающе. Ни в вопросе, ни во взглядах не было сочувствия — только голый интерес.
— Как жили так и будем жить… У меня родни — один Шарик.
— Дорого.
— Не дороже денег, — тряхнула головой баба Маня и с надеждой произнесла: — Может, брешет Кузьмовна?
— Нет. Газету приносила, показывала. Вступает в силу этот… со дня опубликования.
— Где она сейчас?
— Кузьмовна?
— Газета.
— Так Кузьмовна и забрала. Сказала, что хранить будет… Сказала, что тебе покажет.
— Охо-хо! — вздохнула тяжело баба Маня и присела на лавочке. — Работу придется искать. Может, какой подъезд убирать нужно?
— В нашем доме все подъезды разобраны. Да и какие там капиталы от уборки?
— На Шарика хватило бы…
— Куда ты со своим радикулитом? — наконец-то посочувствовали кумушки.
— Как-нибудь, потихоньку…
— В сто сороковом доме, в третьем подъезде, уборщицы нет, — подсказала одна.
— Потому и нет, что там народ не платит… — вмешалась другая. — Убирала там Петровна из восемьдесят второй квартиры. Бросила. Половина жильцов не платит.
Разговор был интересным, но беспокоило отсутствие Шарика, и баба Маня пошла его искать. Обошла двор, зашла за гаражи, заглянула в соседний двор — нет Шарика. «Может быть, он дома уже? Дверь подъезда не закрывается — лето. Я его ищу, а он, поди, под дверью сидит, ждет. Есть хочет. Набегался…» — подумала баба Маня и направилась домой.
Кумушки еще сидели у подъезда, к ним присоединилась и Кузьмовна.
— Кобель твой потерялся? — спросила ехидно и, не дождавшись ответа, добавила: — Оно и к лучшему…
Не стала связываться с ней баба Маня, шагнула в подъезд. У двери квартиры Шарика не было. «Может, на самом деле к лучшему что потерялся?» — несмело подумала баба Маня, но тут же и оборвала эту мысль.
Зашла в комнату, села у окна кухни. С высоты пятого этажа хорошо видно двор. Нет Шарика! Где он — шалавый?! И потекли мысли, опять невеселые… Откуда они — веселые-то? Тряхнула головой баба Маня и стала расчеты производить. И так свою пенсию вертела и эдак — по всему выходило, не вывернется она с собачьим налогом, придется браться подъезд убирать. «Девять этажей по четыре квартиры. С каждой квартиры десятку в месяц… Триста шестьдесят целковых. Если половина платить будет — сто восемьдесят рубликов. Маловато! Если взять два подъезда? Вон Валентина из восемнадцатой квартиры четыре подъезда убирает… Так ей только-только шестьдесят исполнилось… Молодая!» Нет, не боится баба Маня работы. Было дело — два подъезда убирала. Больше не было свободных. Год только, как перестала. Спина не гнется, да и пенсию прибавили. Убирала… Дело привычное. За всю свою жизнь тысячи гектаров, наверное, вымела да вымыла. Спина вот только…
Баба Маня пощупала рукой спину, поднялась со стула, попробовала резко согнуться. Поясница тут же ответила тупой болью. «Ничего-ничего, разомнется… Потихоньку, полегоньку. Спешить некуда… — утешно подумала баба Маня, придя к окончательному решению. — Да, где же Шарик?! Темняется…» — и опять пошла искать.
С Шариком такое бывало. Однажды к утру только пришел. Но почему-то сегодня было особенно тревожно.
Стемнелось. Двор стал пустым. Кумушки исчезли с лавочки, сидят теперь перед телевизорами, смотрят как богатые плачут…
Время — двенадцатый час… Нет Шарика!
Во втором часу легла баба Маня, так и не отыскав Шарика. Куда делся? Украсть не должны — кому он нужен, к тому же после налога. Если только кто газет не читает… Ну, не крали же раньше.
«Вдруг машина сбила? — эта мысль подняла с постели бабу Маню. — Поди, израненный лежит на дороге, а я разлеглась…»
Встала поспешно, оделась и снова вышла во двор. Снова обошла все потаенные собачьи места, прошла вокруг домов — нет Шарика, как сквозь землю провалился. Слезы навернулись, жалко стало. Ведь щеночком взяла в частном секторе. С соски выкормила… А вдруг он в частный сектор и убежал? Хотела пойти, да ноги уже не несли, устала. Решила домой сходить, отдохнуть немного.
Пришла, прилегла, не раздеваясь. «Может, лучше, что потерялся Шарик? Не нужно подъезды убирать… — окрепла мысль, но баба Маня аж сплюнула в темноту ночи. — Подь ты вся… Не надорвешься. Спине даже полезно…» — и улыбнулась своему задору.
Полежала на спине, вперясь в потолок глазами. Просто так полежала, без всяких мыслей. «Нет, надо искать — все равно не уснуть, да и отдохнула чуток…» — стала подниматься и вдруг услыхала, будто взвизгнул кто-то. Прислушалась — тихо. А вдруг?!
Резво двинулась к двери, распахнула… Вот он! Гулена…
— И не стыдно? — строжась спросила, не выказывая радости. — Бессовестный! Я вся с ног сбилась тебя искаючи…
Шарик, виновато пригнувшись и не глядя в глаза, молотил хвостом.
— Ладно уж, заходи, — отступила баба Маня в глубину коридора. — Но чтобы в последний раз. А то возьму и брошу тебя. На кой мне налог платить?!
Шарик поднялся на задние лапы, уперся передними в бабы Манино колено и взвизгнул радостно.
— Ладно-ладно, не подлизывайся, сейчас я тебе лапки вымою… Шарик присел в привычном ожидании привычной процедуры. Баба Маня принесла тазик с водой и тряпку. Шарик протянул переднюю лапу.
— В этом ты молодец и лапки подаешь, и никогда с грязными в комнату не пройдешь, а в остальном — шалавый. Где столько времени шлялся? Я весь квартал обошла, тебя искаючи, — продолжала строжиться она. — Завтра пойдем на твой налог работать — подъезд убирать. Поди, не откажут?…
Баба Маня попыталась резко согнуться, не удалось. Тогда она, кряхтя, села рядом с тазиком. Шарик воспользовался моментом и лизнул ее в щеку. Хотела баба Маня заругаться, да уронила тряпку и прижала маленькое лохматое тельце к себе.
— Купать тебя пора. Псиной воняешь, — пробормотала она, украдкой смахивая слезы. Все-таки не одна… Все-таки рядом душа живая… А налог? Бог с ним, с этим налогом! Будем подъезд убирать или еще что… Проживем как-нибудь…
ТИГРА ПОЛОСАТАЯ
В этот день нас было трое. Я, мой друг Юрка и вислоухий восьмимесячный щенок русской гончей — Налет.
Юрка, блестя цыгановатыми глазами, взахлеб рассказывал о своих охотничьих приключениях и заразительно смеялся. Его я знал давно, с самого детства. Вместе когда-то гоняли голубей, вместе учились в школе, вместе делали налеты на колхозные баштаны. Потом Юрка с родителями уехал на Дальний Восток, и я потерял его след. И вдруг прошлой осенью он собственной персоной явился в родную станицу и стал работать завхозом в школе.
За время нашей разлуки повидал он немало. Особенно впечатляли его рассказы о плавании на кораблях торгового флота, о странах, которые я не видел и не увижу никогда. Но главное — оба мы были страстными охотниками и теперь с нетерпением ждали каждого выходного дня, чтобы встать в предрассветных сумерках и отправиться с ружьями бродить окрест.
Стрелял Юрка неплохо, но охота на зайцев его мало увлекала. Он мечтал о крупной добыче и со знанием дела рассказывал, как нужно выслеживать кабанов, медведей, рысей…
Из Юркиных слов я уяснил, что там, на Дальнем Востоке, бил он их десятками, и был даже случай, когда столкнулся один на один с тигром, но ружье дало осечку, и только исключительно это обстоятельство помогло полосатому разбойнику унести в целости свою шкуру.
Я чувствовал, что рассказчику не всегда следует верить, но, сами понимаете, какой охотник упустит возможность преувеличить свои трофеи в глазах доверчивого слушателя.
Итак, мы удалялись от станицы в сторону плавней, подпоясанные патронташами, с рюкзаками и ружьями за плечами, пылая неистребимой верой в охотничью удачу. Впереди нас, сбоку дороги, бесшумно скользил на своих высоких пружинистых лапах Налет. Этого щенка я привез из Московского питомника охотничьих собак. В его родословной, чуть не до десятого колена, были поименованы все знаменитые гончие — прабабки и прадеды, лучшие качества которых он должен был перенять. Все это, записанное на специальном бланке и скрепленное большой печатью, было внушительно, но, откровенно говоря, Налет мне не нравился. Был он какой-то забитый. Пугался любого стука, а стоило повысить голос, поджимал хвост и убегал прочь.
