Назавтра была суббота, потом воскресенье… До понедельника Иван Иванович рассчитывал отсидеться. Технических журналов и задумок у него хватало, да и насчет еды не бедствовал: как знал, вчера купил четыре бутылки кефира и полкило сыра какого-то…

Через час Иван Иванович успокоился, но к ночи его стали одо-левать видения — смеющиеся глаза с лучиками морщинок возле них. Это не укладывалось ни в одну известную схему, поэтому неисправность он самостоятельно найти не мог. Очевидно, из-за этой неисправности ему вдруг стало не хватать кислорода, и он, чего никогда не бывало, в сумерках вышел подышать свежим воздухом.

Выбитый из колеи своим состоянием, он все-таки обнаружил, что вечерний воздух не воняет пылью и асфальтом, а пахнет не-повторимо и таинственно. Пахнет еле слышно, но очень-очень приятно. Увидел на небе звезды. Оказывается, они еще есть и даже похорошели со времен детства, когда у него было время смотреть на них…

С этого момента что-то сломалось в его счастливой жизни. Он забросил технические журналы и с нетерпением дожидался конца рабочего дня. Перестал стирать сам и даже носовые платки относил тете Даше, к которой проникся еще большим уважением. А однажды не отказался от чая. Вот тогда-то тетя Даша и сказала как бы мимоходом:

— Новая жиличка, Нина Васильевна, незамужняя…

Первым порывом у Ивана Ивановича было уйти, но он вспом-нил, что когда-то, давным-давно, тетя Даша просила отремонти-ровать телевизор. Он, пренебрегающий бытовой техникой из-за простоты схем, тогда отказался, ссылаясь на занятость. Теперь ему вдруг захотелось сделать соседке приятное, и он за один вечер привел в порядок допотопный «Рекорд», пылившийся под кроватью без малого, наверное, два десятка лет.

Анализируя свое поведение, доискиваясь до неисправности своей схемы, Иван Иванович стал замечать за собой некоторые странности. То ему не хотелось подниматься с постели и идти на работу, то он до изнеможения занимался физзарядкой… То застывал на месте с остановившимся взором, то делал без видимой цели круги вокруг дома… То бежал обедать в ресторан, то днями ничего не ел, но в кармане носил обернутую в целлофан столовскую котлету…

Последняя странность особенно поражала, тем более, что тот злополучный робот, то бишь голубой пудель, почему-то всеми свои-ми бесчисленными кудряшками возненавидел Ивана Ивановича, категорически отвергал предлагаемую ему котлету и разражался визгливым злобным лаем, не давая приблизиться к хозяйке, которая не обращала ни малейшего внимания на Ивана Ивановича, и ни одна стрелка индикатора ее сердца не дрожала.

А напряжение росло. Это Иван Иванович чувствовал. Нарастала угроза выхода из строя главных систем. Так дальше продолжаться не могло. Поэтому Иван Иванович решил повторить свой мудрый шаг, который совершил восемь с лишним лет тому назад — сменить квартиру.

Одинокой она быть не могла, потому как с ней постоянно находился ее друг — Эрмут, Эрмутик. Голубой пудель с такой родословной, что знакомые Нины Васильевны только ахали. Это презабавное и преданнейшее существо не покидало хозяйку, когда она была дома, ни на минуту, что доставляло некоторые неудобства. Зато сколько грации, сколько ума… Да-да! Ум светится в глазах, сквозит в каждом движении Эрмутика. Когда же он просится гулять — эта само кокетство. Он и лапкой потрогает, и головкой потрется, и взбрыкнет, как молодой козлик, и взвизгнет… Прелесть, одним словом.

Эрмутик заменил Нине Васильевне все — семью, родственников, детей… Да, к сожалению, жизнь не сложилась. Винить одного мужа нельзя. Что-то и она упустила, что-то просмотрела. Может, была не права в оценках, не так терпелива… Муж стал прикладываться к рюмке, да что там прикладываться — пить. Лез с кулаками и ревностями, каждый день — пьяная рожа и скандалы. Детей, слава богу, не было. С разводом долго не получалось, то сама пожалеет, то суд начнет мирить, то муж слово даст исправиться, то не явится…

Кое-как избавилась Нина Васильевна от благоверного, хотя иной раз накатывала такая тоска, такая жалость, что если бы не Эрмутик…

Муж, теперь уже бывший, не переставал навещать, поэтому пришлось переехать в другой город. Но он нашел ее и там. Опять угрозы, опять скандалы… Опять обмен квартиры…

Затаилась Нина Васильевна в этом тихом уголке большого города, боясь, как бы вновь не нашел ее бывший супруг, не напом-нил о былом семейном «счастье». Поэтому и друзей у нее нет. И родственников. Из детдома она…

Эта квартира не очень ей нравилась, прежние были лучше, но выбирать не приходилось. Работа рядом, в ЖЭКе. Зарплата ма-ленькая. Да много ли ей нужно? Не привыкла к излишествам и роскоши. К тому же сама шьет, сама вяжет — мастерица на все руки. Сослуживицы завидуют, допытываются: где достала такую шикарную обновку? В каком магазине? Через какой блат?

Жила она скромно, незаметно. Любила иногда почитать, но Эрмутик — такой проказник, терпеть не может никаких бумаг и вдрызг разнес две библиотечные книги. Нина Васильевна еле уладила конфликт и больше в библиотеку не ходила, неудобно. Хотя иной раз очень хотелось почитать что-либо о любви чистой, настоящей, описанной в рыцарских романах. Ведь не старая она — всего тридцать два года…

Из-за боязни быть обнаруженной своим бывшим мужем Нина Васильевна сделалась малообщительной, замкнутой и все больше привязывалась к своему четвероногому другу, хотя, кажется, уж больше некуда. Все помыслы, все желания с ним — Эрмутиком. Оно и понятно, не было никого для нее дороже на свете.

Поэтому, когда ее нежно любимого друга какой-то человек стал так бесцеремонно рассматривать, Нина Васильевна, естественно, заволновалась, много развелось всяких воров и, чтобы дать понять, что Эрмутик не один, что у него есть надежная защита, дрожащим от волнения голосом спросила:

— Собачками интересуетесь? — она боялась, что мужчина ответит грубо, разве есть среди них другие? Но вдруг увидела, как смутился незнакомец, покраснел. Да-да! Ей казалось, что даже многие женщины потеряли такую способность, а тут — мужчина… И он еще вдобавок побежал в подъезд, в котором теперь жила она. Это обстоятельство не могло не заинтересовать Нину Васильевну, надо же знать, с кем живешь рядом, чтобы быть готовой ко всяким неожиданностям. Приятных она не ждала. Потому и спросила у тети Даши, с которой на удивление быстро сошлась. А когда узнала об Иване Ивановиче все, сконфузилась, не дай бог, что подумает тетя Даша… Нет-нет, боже упаси, она по горло сыта семейной жизнью и никогда (вы слышите!), никогда ни с одним мужчиной даже не пройдет рядом. Разве только по службе или в случае крайней необходимости.

Но что-то мешало на новой квартире обрести прежнее спокойствие, она все чаще и дольше стала гулять с Эрмутиком, даже тогда, когда он уже и не хотел. Но этот моцион обязателен для здоровья собаки, да и для нее тоже. Нервы расшалились. Их она чувствовала, когда видела этого довольно-таки симпатичного, но неухоженного, запущенного мужчину. Вид его сбивал Нину Васильевну с толку, вызывал ненужную и даже вредную в таких случаях жалость.

Тревожило еще одно обстоятельство: неоднократно она замечала, что Иван Иванович заигрывает с Эрмутиком, предлагает ему (фи!) столовскую котлету. А если Эрмутик ее съест? Могут быть колики или запор… Правда, Эрмутик держался стойко, столовскую котлету категорически отвергал и с каждым днем все с большей злобой лаял на Ивана Ивановича. Правильно, а то накормит черте чем, но уж слишком много злобы. А недавно Нина Васильевна поймала себя на мысли: «Хорошо бы они подружились». И ей даже приснился сон — зеленая лужайка, Иван Иванович и Эрмутик со звонким лаем играют на травке, а она сидит у палатки на надувном матрасике и вяжет… Сон был в среду, а сбываются только те, что с четверга на пятницу. Да и сон какой-то глупый. Иван Иванович и, извините, лает… Да и потом… Нет-нет! Она спохватывалась и звала Эрмутика домой. Эрмутик тоже стал какой-то не такой: не ест, вялый.