Зал тоже замер и выжидал, погрузившись в шелестящую тишину. И вот барабанщик ударил в тамбурин, наполнив зал грустным перезвоном, а затем ему ответила флейта протяжным плачем. Секунда тишины, и оба инструмента начали изливать мелодию, полную любви и тоски. Через несколько секунд к ним присоединился инструмент, похожий на гусли.
— Какой любопытный выбор, — удивлённо протянула Дайана. — Плач Авраама по Исаакии?
Дэвид вынужден был прикусить губу, так чтобы его непослушный справочный иждивенец не ожил, и не выпалил о том, что пелось в этой песне.
«Если это действительно та песня, тогда сейчас должна запеть Сестра, которую выбрали солисткой» — подумал Дэвид и действительно. Сестра, сидевшая в центре полукруга, запела, и от этого голоса у него перехватило дыхание от поднявшегося из глубин его нутра восхищения. Девушка пела глубоким пронзительным сопрано. Это был чистый, невинный голос, полный скорби по потере близкого человека. Вскоре ведущей Сестре начали парами подпевать другие сёстры с не менее прекрасными голосами, и зал наполнился чарующими звуками.
Не смотря на сквозившую в ней печаль, в песне были скрыты предчувствия чуда и искры надежды. От этого люди, многие из которых стояли с открытыми ртами, переполнялись умиротворением и счастьем. Это чувствовал и Дэвид. Для него это было сродни испытанию. Он с трудом, но справлялся. И тут Дэвид вспомнил о том, что Сёстры были клонами госпожи Яирам и подумал:
«Интересно, госпожа тоже умеет так чарующе петь?»
Дэвид посмотрел на Яирам и увидел, что она, чьё кресло повернули к сцене, смотрела на Сестёр с любовью и грустью. Но вдруг Шепарда привлёк внимание Чуви. Он сидел мрачный с каменным лицом, а по его щекам текли слёзы.
«Это что ещё такое?»
Но не успел Дэвид подумать об увиденном явлении, как вдруг инструменты, кроме дребезжащего тамбурина, смолкли. Затем попарно начали затихать и Сёстры, и лишь солирующая Сестра продолжала тянуть особо высокую мелодию. Когда девушка достигла высшей пронзительной точки, она смолкла под неспешно утихающее дребезжание тамбурина, и в зале погас свет. Почти сразу зазвучали колокольчики, а треугольные гусли начали медленно и постепенно расцветать переливами радости и жизни. Когда пронзительной эйфорией заиграла флейта, свет загорелся и зрители увидели, что девушки стояли попарно: друг напротив друга, поднимая вверх правые руки, к кистям которых были привязаны колокольчики с длинными белыми лентам. Девушки быстро дёргали руками, заставляя колокольчики изливать оду радости. Левые руки были согнуты у груди и сплетены с левыми руками напарниц. И вот Сёстры рассоединились, и они, весело воскликнув, начали танцевать, кружась по сцене, подрыгивая и грациозно изгибаясь. Когда они встречались друг с другом, девушки вновь соединялись руками и теперь начинали кружиться вместе. Потом вновь рассоединялись и вновь соединялись в танце, при этом повторяя четверостишие, единственное, что Дэвид мог понять во всей песне без обращения к раздражающему строптивому справочнику, так как Сёстры пели на особом древнем авраамейском наречии, на котором общались между собой мухмадины:
И принял Авраам смерть как данность!
И на лице дочери расцвела радость.
И смерть, как друга, встретила она.
Уснув с улыбкой, раз и навсегда.
Девушки неожиданно соединились в круг, в центре которого встала солирующая Сестра. После другие Сёстры, не рассоединяя рук, начали подходить к ней всё ближе и ближе, сужая круг и скрывая её собою, продолжая при этом петь. И вот флейта взяла высокую ноту, вторя девушкам, что почти перешли на высокий мелодичный визг, а затем всё резко стихло.
Секунда тишины, и зал наполнился отзвуками восхищения и рукоплескания. Кто-то, как Гарибальди, делали это искренне, но сдержанно, а кто-то, не скрывая сильных эмоций, широко и часто хлопал в ладоши, подобно Бэбилу. Любвеобильный Амарок, не сводя с Сестёр жадного взора, совсем потерял страх и пытался выяснить у Анхель о возможности познакомиться с девушками. Госпожа Сина шипела и стреляла молниями, но тот словно не замечал подобравшейся к нему опасности. В другом углу зала Ти и Ти орали во всю глотку, признаваясь в любви девушкам, а стоявшая рядом с ними Хоппер, приложив пальцы к своему лбу, разочаровано качала чуть опущенной головой. Госпожа Яирам позабыв про трость, чуть качаясь из стороны в сторону и поддерживаемая озабоченным Риши, не сводила с Сестёр гордого взгляда и тепло хлопала в ладоши, а из её глаз текли тоненькие струйки слёз. Сёстры, тяжело дыша и словно не замечая навалившуюся на них похвалу, тоже смотрели на свою прародительницу. Дэвид не мог видеть их лиц, но он готов был поспорить на что угодно, что в глазах Сестёр была благодарность. Вот они поклонились и быстро спустились со сцены. В этот момент Дэвид посмотрел на Чуви. Он незаметно утирал лицо от слез и был единственным, кто ни хлопал и не восхищался Сёстрами. В его глазах Дэвид вновь увидел печаль в сторону Сестёр.
Наконец, госпожа Яирам, взяв из рук брата трость, повернулась к гостям и обратилась к ним:
— Что ж, думаю можно выпить по коктейлю и оценить десерты нашего уважаемого повара, — госпожа посмотрела в сторону выхода, где стоял Моти, прислонившись к стене. Он сурово осматривал зрителей в своём поварском колпаке, сложа руки на груди. Госпожа слегка поклонилась ему с одобрительной улыбкой. Повар поклонился ей в ответ. Затем она вновь осмотрела гостей и продолжила:
— После мы расстаёмся с вами до ближайшей или не очень встречи, и поэтому…
— Госпожа Яирам, — воскликнул Кинтаро, продираясь сквозь толпу. За собой он тянул смущённую Зери, да и сам Кин был не менее смущён. Смущён, но при этом очень решителен. — Я очень сильно извиняюсь, но можно мне подняться на сцену и сделать очень важное, хоть и личное, обращение?
— Я совершенно не против, мой милый Кин, — ласково ответила Яирам с озорством в глазах, жестом усаживая Риши на место, смотревшего на наглый поступок Кинтаро с суровым возмущением. Чуви же, что вновь начал понемногу скалится, провожал своего коллегу с едким весельем.
Кин и Зери, держась за руки, поднялись на сцену. Кинтаро, отпустив руку девушки, повернулся к ней лицом, неловко кашлянул и стал на одно колено. Далее он с лёгким замешательством достал из кармана маленькую тёмно-красную коробочку, открыл её и поднял над собой. Там, на мягкой подушке, возлежало золотое колечко, украшенное рубином.
— Д-дорогая З-Зери, — нервно начал Кинтаро. — Я п-рошу стать тебя м-моей ж… женою и разделить со мною и радость, и горе и всё этакое! В общем, выходи за меня, Зери!
Среди девушек послышались радостные перешёптывание и вздохи, а те, кто знал и Кинтаро и Зери, с облегчением вздохнули, возведя глаза к потолку. Девушка нежно улыбнулась и робко, но уверенно ответила:
— Да, я согласна.
Сияющий Кинтаро аккуратно вынул свободной рукой из футляра кольцо и направил его навстречу безымянному пальцу Зери. Как только кольцо было надето, смущённый Кин посмотрел в глаза не менее смущённой Зери, решительно поднялся, обнял её и страстно поцеловал. Зери не стала сопротивляться и с не меньшей искренностью обняла его, отдаваясь поцелую.
Среди почти всех девушек прошла волна восторженного визга. Их мужья и отцы вежливо захлопали в ладоши, слегка улыбаясь, а в их глазах читалась тень ностальгии. Ну, а те, кто знал Кинтаро и Зери ближе прочих, громко кричали: «Ну, наконец-то!» или: «Давно пора уже было вам сойтись». Чуви при этом поднялся, вяло хлопая в ладоши, нашёл взглядом насупившихся Ти и Ти, и крикнул им, скалясь:
— Ну что, сукины дети, я выиграл пари! Так что завтра жду выплату!
Эн, злобно сверкнув глазами, показал ему средний палец, который тут же схватила Хоппер и в одно мгновение выкрутила ему руку, а чтобы он болезненно не ругался, оглушила его, ударив по затылку и отдав на попечение Ти. Тяжело вздохнув, она развела руками, посмотрев в сторону Чуви. Дэвид в этом время, вяло хлопал в ладоши, всматриваясь во всё ещё целующихся Кинтаро и Зери. Он поражался тому, что эти двое, будучи далеко не красивыми людьми, по меркам большинства, в этот момент казались ослепительно прекрасными в своей чистой и искренней любви. И Шепард понял: не смотря на то, что этот день выдался, по его мнению, раздражающим, и всё сегодня шло против его воли, в конце концов, он начал проникаться этими людьми и их маленькими радостями. Он так и не смог поговорить ни с госпожой Яирам, ни с господином Риши, но почему-то совершенно об этом не жалел, а решение покинуть «Параллель» теперь ему казалось несущественным.
