— Честно, ему медведь на ухо наступил. Берите еще цыпленка, вкусный. — Он окинул улицу задумчивым взглядом. — Видели, там дальше по улице конюшня? Слуги ходили проведать лошадей. Бьюсь об заклад, завтра мальчик отправится на верховую прогулку.

Он встал и двинулся к куртизанке с флейтой. Оюан с растущим недоумением наблюдал, как они болтают. Из рук в руки переходили монеты. Наконец Чжу вернулся, положил на стол флейту и поставил два маленьких горшка.

— Какая милая девочка. Помогла нам. — Чжу открыл один из горшочков, понюхал и скривился. — А вы знали, что, если смешать эти две краски для лица, лицо пойдет волдырями и вы умрете страшной смертью?

— Нет, — ответил Оюан, — не знал.

Чжу улыбнулся загадочной улыбкой Будды:

— Мне жена рассказала. Женщины столько всего знают.

Он вручил Оюану палочку для еды и нож со своего пояса:

— Заточите кончик.

Когда Оюан выполнил его просьбу, Чжу вставил заточенную палочку внутрь флейты, поднес ее ко рту и дунул на пробу. Палочка выстрелила из флейты и вонзилась в ближайший гобелен.

— Похоже, у меня природный талант к игре на флейте, — заметил Чжу и рассмеялся собственной шутке.

Он поднял палочку и смазал кончик содержимым обоих горшочков.

— Думаете, жестокая придумка? Я знаю, как вы, монголы, любите лошадей.

— К счастью для тебя, — ответил Оюан, — я не монгол.

Непроницаемые глаза Чжу сверкнули:

— Вот и хорошо.

Маленькая кавалькада, которую Оюан наблюдал снаружи у ворот усадьбы, уже удалялась вниз по улице, когда к чайной трусцой подбежал Чжу. В поводу он вел заморенную лошадку, тащившую двухколесную повозку с занавесками.

— Все получилось?

— Нет, — отозвался Оюан с лучшей из своих ухмылок. — Я как-то умудрился промахнуться по здоровенной лошади всего с двадцати шагов. Поэтому перешел дорогу прямо на глазах у нашей предполагаемой цели и парочки его телохранителей и воткнул отравленную палочку в ногу коню своими собственными руками.

После ночи, проведенной за столиком в чайной, он чувствовал себя неприятно грязным. Глаза саднило от усталости, сбитые ноги ныли.

— Надеюсь, ты не слишком много заплатил за эту клячу.

— Определенно переплатил, — жизнерадостно сказал Чжу. — Но если ты король, твоя щедрость должна быть бескрайней, как судоходная река. Вперед.

Они нагнали отряд, когда те остановились на краю города. Все трое спешились и расстроенно оглядывали взмыленную, перепуганную лошадь. Едва повозка поравнялась с ними, Оюан выскользнул наружу и легко сломал первому охраннику шею, напав сзади. Когда другой встревоженно обернулся, Оюан поднырнул под занесенную руку и ударил локтем в лицо. Воин рухнул на дорогу, Оюан опустился рядом с ним на колени и тоже сломал ему шею. Затем встал и двинулся на мальчишку, который пятился и, кажется, пытался что-то сказать. Генерал отправил его в беспамятство парой быстрых тычков.

Молнией подскочил Чжу, распахнул дверцу повозки, чтобы Оюан закинул внутрь мальчика.

— Хорошо сработано, генерал. — Он нырнул в свою суму и вытащил сверток ткани. — Теперь нам надо…

Чжу еще не договорил, а Оюан уже увидел платье в руках у Чжу и выпал из мира. В висках пульсировали ярость и стыд. Чего еще он ждал? Убаюкался, а не надо было расслабляться. Вся его жизнь — жестокий урок. Монголы, наньжэни… люди везде одинаковы. Все хотят его унизить, а заодно попользоваться.

— Генерал. Генерал! Это не вам. Это мне. Платье надену я!

В голосе Чжу был нажим, словно он действительно понял чувства Оюана. Туман в голове слегка рассеялся. Чжу даже сделал шаг вперед, словно хотел взять Оюана за плечо жестом… чего? Ободрения? Солидарности? Оюан вдруг вспомнил, как Чжу дал ему возможность справить нужду без свидетелей. Он не только понимал увечье Оюана, но и даже (опрометчиво) рискнул ему посочувствовать. Никто из известных ему мужчин, с тоской подумал Оюан, не знал, каково быть иным. Прилагать усилия там, где другим все достается само собой. Быть оплеванным незнакомыми людьми просто так, за внешний облик.

Оюан с усилием разжал кулаки. Даже не глядя, почувствовал кровь на ладонях.

— Я могу прорваться через заставу генерала Чжана. Необязательно… так унижаться.

— Там больше дюжины солдат. — Чжу уже раздевался до белья. — Я знаю, что вы мастер своего дела, генерал, но это слишком опасно даже для вас.

Он криво улыбнулся:

— К тому же мне все равно. Мне и так известно, кто я, в платье или без оного.

Он накинул платье, потом наклонил голову, зубами помогая себе затягивать завязки на боках. Выхватил из прически заколку — волосы свободно рассыпались по плечам. И вдруг нахмурился, выудив ленту из опустевшей сумы.

— Волосы трудно заколоть одной рукой, — Чжу протянул ленту Оаюну. — Можете мне завязать? Чтобы получился узел на затылке, как у замужних женщин.

Оюан содрогнулся. Безуспешно попытался не вспоминать о сильных пальцах Сюй Да, собирающих в хвост волосы Чжу.

— Я не намерен прислуживать.

— Я и не прошу мне прислуживать, — с раздражением ответил Чжу. — Я прошу вас мне помочь. Чья это вина, в конце-то концов? Возьмите на себя ответственность. Вы же могли мне глаз выколоть или ругательство на лбу вырезать. Но нет же — именно руку!..

— Когда станут осматривать повозку, прическа мало кого заинтересует, — выпалил Оюан в ответ. — Всерьез считаешь, что такого страшилу примут за женщину?

Чжу закатил глаза:

— Женщины тоже бывают страшненькие. Это вам повезло, что вы встречали только красивых. Вот что значит — вырасти во дворце! Отличная из меня женщина. И вообще, некогда спорить. — Он запрыгнул в повозку и уложил голову бесчувственного мальчика к себе на колени — ни дать ни взять встревоженная мать везет больного ребенка. Задернул занавеску.

— Шагай.

Добравшись до заставы, они обнаружили, что это небольшая деревянная баррикада поперек дороги. Как и сказала Чжу, солдат там было немало. Генерал Чжан не давал вражеским шпионам, смутьянам и провокаторам свободно перемещаться между фронтом и землями клана Чжанов.

— Стоять! — Навстречу Оюану вышел солдат. — Куда едете?

— Мы возвращаемся домой. Ездили с женой в город к лекарю, у нас ребенок болен, — неловко сказал Оюан, старательно имитируя южный выговор Чжу.

Солдат растерянно моргнул. Интересно, подумал Оюан, за кого он меня принял — за крестьянина, монаха или еще за кого? Но тот лишь сказал:

— Мы досмотрим повозку, потом поедете дальше.

Тревога Оюана нарастала — солдат зашагал к повозке. Его собственные воины при таких досмотрах обычно ощупывали женщин с куда большим рвением, чем требовала простая добросовестность. Вдруг солдат заметит, что у Чжу грудь плоская? Тот неразборчиво сказал пару фраз изнутри повозки. С приливом почти физического отвращения Оюан осознал, что голос Чжу, и обычно-то высокий, вдруг зазвучал буквально по-женски. Но даже если так — балаган от этого только смешнее. Кто в здравом уме поверит, что женский голос под стать этому тощему жилистому телу, смуглому лицу с острым подбородком и костистым, выпуклым лбом?

Однако, к безмерному изумлению Оюана, солдат отступил со словами:

— Проезжайте!

И добавил, пока другие солдаты расчищали проезд:

— А так и не скажешь, что ваша жена в возрасте, сын уже большой. Видать, если в родной деревне перевелись невесты, выбирать не приходится — женись либо на десятилетке, либо на коровах с собаками…

Деваться от этой омерзительной беседы было некуда. Наконец проезд открыли. Оюан пониже надвинул шляпу:

— С вашего позволения…

Поздно он вспомнил про наньжэньский акцент. Подозрение промелькнуло на лице солдата:

— Как вы сказали, откуда вы родом?

Дальше действие словно замедлилось. Солдат вытащил меч и кончиком приподнял шляпу Оюана.

Они взглянули друг на друга, и солдат отшатнулся:

— Ты!..

Там, в чайном домике, Чжу все верно сказал. Оюану было прекрасно известно, каково глотать оскорбления. Ему приходилось делать это не раз и не два, и обида жгла горло раскаленным углем. Но на сей раз — впервые в жизни — он сделал именно то, что всегда хотел сделать, когда люди от него отшатывались.