— Ну ладно. Я устал. И ноги стер. Наверное, можно передохнуть, — объявил Оюан. Недалеко от тропы росло одинокое дерево, под которым земля была сухая. — Вон хорошее место!

Проверив, нет ли коровьих лепешек, Чжу плюхнулась на землю. Оюан стоял, четко вырисовываясь на фоне темного гребня холма, в ореоле лунного света и призрачного сияния. Всем своим видом он выражал, что сидеть ему не хочется. Но вскоре подошел и неловко устроился рядом с ней.

Лунный свет искажался, струясь сквозь тела призраков. Они слетались к Оюану, стоило тому остановиться. Чжу сняла башмаки и носки — вроде как чтобы дать отдых ногам. Но потом обулась на босу ногу. Спустя минуту Оюан, избегая смотреть на Чжу, взял ее носки и натянул поверх своих собственных.

Они отдыхали, слушая крики ночных цапель, летящих к реке. Полупрозрачные призраки бледным туманом клубились вокруг Оюана, и от этого казалось, что он где-то далеко, даром что сидит на расстоянии вытянутой руки. Чжу вспомнила, как увидела его впервые — те несколько первых встреч. Он казался далеким, как прекрасная луна, хотя связь их уже тогда была неодолимей земного притяжения. Это странно и правильно — сидеть с ним рядом. Словно она съехала по склону холма ровно туда, куда надо.

К ее удивлению, Оюан нарушил молчание:

— Призраки… Ну те, что ходят за мной по пятам. Они выглядят… как при жизни?

Чжу видела своих отца и брата в призрачном обличье. Те стояли по дальнюю сторону могилы, озаренной луной. Их с братом долго связывали страх и судьба. Но эта связь померкла — Чжу изменилась. О тех призраках она теперь вспоминала так, словно кто-то рассказал историю о каких-то чужих, незнакомых людях.

— Твои похожи на людей, — сказала она Оюану. Наверное, лучше было не рассказывать ему об искореженных несчастных чудищах, лишенных покоя и обреченных таиться, как хищние звери, по темным закоулкам мира.

Оюан смотрел в сторону, скрытый полями шляпы. Он долго молчал, и Чжу решила, что больше вопросов нет. Затем спросил не своим голосом — так, что и не угадаешь, на какой ответ он надеется:

— А Эсень-Тэмур там?

Эсень-Тэмур, Принц Хэнани. Более десяти лет назад Чжу сидела на крутой зеленой крыше монастыря и дивилась на юного монгольского вождя, чьи косички метались на ветру, как грива нетерпеливого скакуна. Ей тогда было совершенно неважно, кто он такой. Только теперь она задним числом поняла, что это и был сын человека, убившего всю семью Оюана. Тот, кто был Оюану хозяином и властелином до того самого дня в Бяньляне, когда Оюан предал и убил его.

Учитывая обстоятельства, Чжу могла бы поверить, что Оюан всю жизнь считал Эсень-Тэмура своим врагом, пряча ненависть под личиной верной службы. Но раньше. Теперь, когда она уже немного знала Оюана, поверить в это было невозможно. Оюан притворяться не умел. Минуты бы не выдержал, не говоря уж о том, чтобы терпеть годами. Он полжизни провел рядом с Эсень-Тэмуром. Они скакали вместе, сражались вместе, прикрывали друг другу спину. Оюан мог поступать так лишь от души. Только если его преданность была настоящей — до того самого, последнего мига.

Откуда-то из прошлого эхом донесся голос Сюй Да: «Говорят, он ему дороже собственного брата».

Но крепче всего Чжу в тот день запомнился не Эсень-Тэмур, а то, как настоятель не дал Оюану — евнуху — войти в монастырь вместе со всеми. Эсень-Тэмур даже возмутился — наверное, действительно дорожил другом. Однако в итоге тоже оставил его в одиночестве позориться во дворе.

Чжу посмотрела на призраков, водоворотом кружащих вокруг Оюана. Он сидел, обняв колени, — темный глаз бури. Смерть облачила принцев и крестьян в одинаково белые лохмотья. Спутанные волосы разметались по плечам, словно они оплакивали самих себя. Только вот среди десятков мертвецов этого потустороннего собрания не было ни одного монгола.

— Его нет среди них, — сказала Чжу Оюану. Даже ей самой показался куцым этот ответ, и она добавила:

— Хотя один из них, наверное, твой отец. Скажи, как он выглядел…

Оюан остался невозмутим, но Чжу посетила странная уверенность: на миг генерал застыл. Затем поднялся на ноги и твердо сказал:

— Нет. Я узнал, что хотел.

Она смотрела ему вслед, пока он неуклюже поднимался по склону холма. Призраки медленным шлейфом тянулись за ним. Вдруг вспомнилось, как кровь проступала между пальцами его сжатых кулаков, когда он вошел к ней в шатер.

Иногда это и неплохо. Испытать такую боль, чтобы исчезнуть самому.

Чжэньцзян

Суетного, процветающего прибрежного Чжэньцзяна война словно и не коснулась. Они шли — Чжу бодрым шагом, а Оюан прихрамывая — по главной улице, оглядывая богатые усадьбы, шумные лавки и чайные. Лицо Оюана скрывала шляпа, но держался он так прямо, словно не снял доспехи. Если бы Чжу взяла с собой Сюй Да или Юйчуня, это вызвало бы меньше подозрений, но только Оюан знал сына генерала Чжана в лицо. Не хотелось бы по ошибке похитить не того мальчишку.

Оюан, словно прочитав ее мысли, мрачно поинтересовался:

— Мне интересно, как ты собираешься найти человека в незнакомом месте, где мы никого не знаем и никогда прежде не бывали.

— Ну… — сказала Чжу, с веселой улыбкой оторвавшись от созерцания мясного лотка, где мальчик лет тринадцати (но не тот) безуспешно отгонял мух от кусков буйволиного мяса с серебристыми прожилками.

Он уже пошел дальше.

— На самом деле мне неинтересно. Разберемся.

Чжу хотела открыть свой мешок, но внимание ее привлекла лубочная карикатура на ближайшей стене. Она изображала человека в ярко-зеленой шапке рогоносца. В Юани был обычай развешивать везде портреты разыскиваемых преступников, только теперь на юге почти не осталось городов, покорных юаньцам. Чжэньцзян к ним точно не относился.

— Хм.

Оюан вернулся и заглянул ей через плечо. Потом сказал:

— А художник не без таланта. Сходство налицо. Это Рисовый Мешок Чжан.

— Я с ним никогда не встречался. — Чжу запомнила его черты. — А зря! Говорят же — хочешь выглядеть красавцем, встань рядом с уродом.

— Уверен, что в вашей паре красавцем будешь ты?

Чжу притворно нахмурилась:

— Придется мне утешаться мыслью, что я умнее, а моя жена — вернее.

Она прочла мелкие иероглифы, бегущие по краю плаката, и неприлично расхохоталась:

— Мадам Чжан трахает генерал Чжан собственной персоной? Вы вроде говорили, что у него доброе и благородное сердце. Или она правда так красива, что даже достойные не могут устоять? Надо было мне все же добиться личной аудиенции в нашу прошлую встречу…

— Даже у самой страшненькой шлюхи есть свои приемы, — ответил Оюан с большим презрением, чем обычно. — Мужчины все…

— Дураки, да, им удовольствие вынь да положь, а о последствиях они не думают. При этом все женщины, которых я знал, просчитывали последствия своих действий, — размышляла Чжу вслух. — Генерал Чжан, конечно, хорош собой, но Мадам Чжан не произвела на меня впечатление человека, способного рискнуть и навлечь на себя гнев ревнивого мужа ради такой безделицы, как похоть или любовь… О! — Ее осенило. — Когда ты сказал, что Мандат есть не только у меня, речь шла не о Рисовом Мешке! Ты имел в виду генерала Чжана. — Она сурово воззрилась на Оюана. Ну, по крайней мере, на его шляпу. — А ты оставил меня в неведении…

Как Чжу уже поняла, по плечам Оюана настроение читалось не хуже, чем у разъяренной кошки: «Да, оставил, потому что ты держишь меня в плену, а я тебя ненавижу».

Логично, что Мадам Чжан сделала ставку на сильнейшего в семье, пусть он и не глава клана, и даже не ее муж.

— А Рисовый Мешок знает? Конечно нет… — Никчемный завистник с удовольствием перевалил на плечи брата всю грязную работу, дабы не опозориться на поле боя, но никогда не уступил бы ему трон. — Какой скандал! Бедный Рисовый Мешок, он и своей жене все это время не был хозяином, не то что войску или царству. Удивительно, как она еще не сбросила его и не взяла власть в собственные руки. С генералом Чжаном на пару.