— Возвращайся с победой, — сказала она. — Побереги силы для борьбы с Чэнем Юляном. С ним надо покончить как можно скорей.

И насмешливо добавила:

— А если он в воинском деле так же искусен, как в другом, справиться с ним тебе будет посложнее, чем с мальчишкой Чжу Юаньчжаном.

Наградой ей было молчание. В полной тишине было слышно, как в жаровне с пергаментным потрескиванием угли рассыпаются в пепел.

— Ты спала с Чэнем Юляном?

Генерал отпустил ее волосы. Она развернулась и потянулась напоказ, демонстрируя ему свое тело. Тело, которое вертели так и этак руки Чэня-мясника. Ну и чем они отличаются от рук генерала Чжана?

— Постой, ты что, ревнуешь? Это было для дела.

— Не сомневаюсь, что для дела. — Он отодвинулся. — Но ты мне это сказала, чтобы уязвить.

Уязвить? Слишком много чести. Так поступают настоящие влюбленные, романтики, молодые люди, люди, которыми им никогда не стать. Она немилосердно продолжила:

— Некоторым мужчинам нравится, что их женщина была с другими. Они даже приплачивают, чтобы на это посмотреть.

— Не надо так говорить.

Она была рада услышать отторжение в его голосе. Романтик… Это ж как надо обожать, чтобы забыть, из каких низов она выбилась, кто она есть, кем всегда была.

Мадам Чжан промурлыкала:

— Откуда ты знаешь, если ни разу не пробовал?

На долю секунды Королеве показалось, что она все же пробудила в нем гнев. Он не отличался благоразумием, этот человек, сидевший нагишом на постели. Уже далеко не юный, хотя все еще сильный и поджарый, с таким четким рельефом мышц и костей под тонкой кожей, какого не бывает у молодых, без одежды он казался уязвимым. Но у него было достоинство. И взгляд, которым он на нее смотрел, пронизал Королеву до самых глубин. Генерал сказал:

— Прости, что обидел тебя.

Она отпрянула. Неужели генерал думает, что в силах задеть ее? Он же просто орудие. На Королеву накатило какое-то странное жаркое оцепенение. Надо, чтобы он любил ее и верил во взаимность своих чувств. Почему же с ним эта игра так странно невыносима?

Неизвестно, что генерал прочел в ее лице. Он взял Королеву за руку и нежно сказал:

— Не хочу прощаться так.

Что же это за горячее чувство? Ненависть. Точно, она его ненавидит. За заботу, за все эти проявления жалости, печали, понимания, которые никакого отношения к ней настоящей не имеют.

— Так — это как?

Она рассмеялась, и собственный смех показался ей пронзительным. Выдернула пальцы из его ладони. В другое время и в другом месте подобный жест показался бы игривым. Но сейчас он был полон ярости, как ее сердце.

— Ты меня не обидел.

Она легонько, дразняще коснулась его лица, хотя в душе у нее бушевала ярость пополам с презрением. Посмотрел и решил, что с одного взгляда все понял? Она подумала в бешенстве: ты видел сплошную иллюзию.

Мужчины прикасались к ее телу, а думали, что прикасаются к ней. Все как один: Рисовый Мешок, генерал Чжан, Чэнь Юлян. Все они — орудия: настанет момент, и она воспользуется ими в собственных целях, а потом за ненадобностью выбросит. Одних раньше, других позже. Этим Мадам Чжан занималась всю жизнь и ни разу не промахнулась. Была куртизанкой, стала Королевой, а в один прекрасный день станет Императрицей.

Она отвернулась и, стоя спиной к генералу, накинула халат.

— Тебе лучше уйти, а то увидят.

Парад закончился. Генерал Чжан уехал, повел войско под их стягами в Чжэньцзян. Королева едва замечала мужа, сидевшего в повозке рядом с ней. Перед глазами у нее все еще стояли флаги, исчезающие за горизонтом в клубах пыли. В груди болело, словно тонкая нить натянулась между ней и уходящим войском. Странное чувство, оно причиняло неудобство, смахивало на ярость. Но это ведь не привязанность? Ей просто нужна его победа, чтобы приступить к следующей части плана.

Повозка резко остановилась. У Королевы клацнули зубы, подвески в прическе закачались туда-сюда. Придется поправлять, пронеслась неприятная мысль. Когда ее чем-нибудь раздражали слуги, злость тлела в ней горячим угольком. Их работа — заботиться о хозяйке. Когда они плохо справлялись с обязанностями, это ей вредило, и она, конечно, потом им припоминала. А вот Рисовый Мешок терпением не отличался. Шкура у него была тонкая, малейшая колючка казалась невыносимой и вызывала ярость. Он поднял занавеску, высунул голову и, к ее неприятному удивлению, застыл.

— Муж мой…

Он словно забыл о ее существовании. Распахнул дверь и выпрыгнул наружу.

Королева коротко приказала слуге помочь ей выбраться из повозки. Непонятно, какая муха укусила ее ленивого муженька, которого ничем, кроме стайки красивых девушек, не проймешь. Неуклюжие лотосовые ножки медленно несли Королеву по грязной дороге. Взгляд оказался быстрей — и наткнулся на стену, возле которой с разинутым ртом стоял Рисовый Мешок.

От неожиданности она сначала даже не поняла, что там нарисовано.

Это был лубок, на удивление хорошего качества, двуцветный. Весьма узнаваемая карикатура на ее мужа кисти какого-то одаренного художника. На голове у нарисованного Рисового Мешка красовалась зеленая шапка рогоносца.

Шапка прямо лучилась ядовитой зеленью. Мерзкие зеленые лучи словно тянулись к ней с бумаги. Она ощутила странное холодное прикосновение смертельной опасности. Столько людей знает. Доверенные слуги. Те, кому она открыла секрет в своих целях. Но только не Рисовый Мешок. Он не любил волнений и не давал себе труда присматриваться. До него бы так и не дошло, если бы кто-то не швырнул правду ему в лицо. Не унизил публично. Не заставил озаботиться.

Секунду было тихо. По телу, которое казалось ей чужим, прошла волна животной дрожи. Но это тело забыло, что не может бегать.

Рисовый Мешок хотел сорвать листок, однако приклеено оказалось на совесть. Он яростно взвыл и, обламывая ногти, все же сумел отодрать полоску бумаги прямо посередине своего нарисованного лица.

Он развернулся, размахивая обрывком. Искаженное яростью, побагровевшее лицо показалось ей лицом демона. Секунду он испепелял жену ненавидящим взглядом, а потом отвлекся на что-то позади нее.

Она обернулась — там висела еще одна карикатура. И еще одна, и еще. Картинка словно бы весело перепрыгивала со стены на стену, с улицы на улицу, из переулка в переулок. Вот она над дверью присутственного места, а вот высоко на дереве: светится неестественной зеленью, точно лишайник из самых неприятных мест этого мира, орет всему миру о позоре Рисового Мешка.

Вдоль карикатурной, глупо улыбающейся физиономии на каждом листке тянулась надпись.

Своему брату я доверяю всем сердцем!

— Ты, шлюха! — Рисовый Мешок навис над женой, неуклюже склонившейся перед ним. Наряд не предполагал такой позы. Муж не выволок ее из кареты и не притащил в покои, а отправил туда под конвоем слуг, державших ее за локти. Но его намерения читались в каждом яростном шаге. Испуганная животная часть ее личности затихла, признала невозможность убежать.

Вспышки чувств у него были короткие, как и внимание. Зато сильные. Королева отстраненно подумала, что он, наверное, ее изобьет, однако можно попробовать его успокоить. Но, видя мужа в таком состоянии, усомнилась, что ей удастся легко это сделать. Вены на шее и на лбу Рисового Мешка набухли, даже глаза налились кровью.

Он плюнул на нее.

— С моим собственным братом? Вот чем вы занимались у меня за спиной? Что, думала, я не замечу? Думала, мне наплевать?

Мадам Чжан знала, что ему не наплевать. Помимо мимолетных удовольствий, Рисовый Мешок ценил только одну вещь: свое доброе имя. Он хотел, чтобы его уважали, он требовал уважения от мира, а карикатуры сделали его всеобщим посмешищем.

Генерала Чжана тут нет. Да и чем бы он помог?

Она мимолетно разозилась на себя за то, что опять думает о нем. И воскликнула:

— Это неправда! Недостойная никогда бы не навлекла позор на своего мужа.