Пораженная Чжу оцарапала Мадам Чжан наголовником. Та вскрикнула и занесла руку для удара, но сменила гнев на милость, одарив Чжу великодушной улыбкой:

— Какая ты неловкая, с этим своим жутким увечьем! Но я прощаю тебя. Ты, наверное, просто очень удивилась. Зато сможешь наконец полюбоваться, как Чжу Юаньчжан получит свое!

Чжу едва слушала. Ее ум закипал от ужаса. И не только при мысли о том, что Юйчуня поймали и привезли в столицу, чтобы устроить, несомненно, самую зрелищную казнь, какую только способен измыслить Великий Хан. Ее волновало другое: если ханский отряд поймал Юйчуня и не разобрался сразу же, что взяли не того человека, значит…

Она представила себе эту картину: Юйчунь, осознав, что в защите нашлась брешь и лазутчики, посланные поймать короля, приняли его за Чжу Юаньчжана, отрубил собственную правую кисть, чтобы продолжать маскарад.

Она застыла, застигнутая волной печали, причудливо смешанной с бурным горем от потери Сюй Да. В отличие от самой Чжу, которая толково, но не слишком зрелищно управлялась с мечом, Юйчунь был самым одаренным бойцом молодого наньжэньского поколения. Чжу сама отправила его на обучение, видела, что он буквально живет стремлением достичь мастерства в воинском деле. И вот он пожертвовал своей драгоценной правой рукой, в которой держат меч. А через несколько часов пожертвует всем собой и умрет вместо нее.

Но…

Сквозь дурман боли до Чжу дошло: Юйчунь — не она. Великий Хан захватил его, полагая, что страшная публичная казнь Чжу Юаньчжана нанесет фатальный удар боевому духу армии, приближающейся к Даду. Что они дрогнут и побегут. Но, медленно подумала Чжу, это неверное предположение. Пусть даже Великий Хан не понял, что поймал не того человека. Армия-то поняла! Они знают, что их кандидат в императоры все еще жив.

Если Чжу позволит Юйчуню умереть за нее, войско не разбежится, а продолжит поход на Даду согласно плану. У Чжу будет два дня на поиск оружия для Ма. Два дня им с Ма на подготовку, чтобы не провалить покушение.

Прежняя Чжу сделала бы выбор без колебаний. Но на это раз она заколебалась. Она вспомнила страдания Сюй Да, смерть Цзяо в подарок от Ма. Представила себе медленную страшную казнь, придуманную Великим Ханом для Юйчуня. Неужели последний и тогда скажет, что это его добровольный выбор, его подарок, что все ради победы?

Пока она стояла, как громом пораженная, к круглому окну напротив туалетного столика подбежала служанка, заслонив собой вид на изящный бонсай.

— Императрица! Я только что видела Госпожу Шинь в саду.

Мадам Чжан бросила острый взгляд в окно.

— А меня это должно интересовать?

Но служанка, нимало не смущенная, вся тряслась от сдерживаемого волнения: уж такие важные новости она принесла.

— Ее тошнило в кустах.

Чжу снова вздрогнула, однако на этот раз Мадам Чжан ничего не заметила. Она встала так резко, что жемчужины на ее головном уборе застучали будто градины.

Она выпалила, как из пушки:

— Веди меня к нему!

Мадам Чжан торопливо поднималась по деревянным ступеням Лунного Дворца, одной из пагод-близнецов, которая, подобно рогу цилиня, торчала над островком в середине озера в Имперском Городе. Чжу со служанками спешили вслед за ней. Храмовый запах благовоний и полированного дерева в сочетании с гудящими от долгого подъема ногами и горящими легкими, воскресили в памяти Чжу времена ее послушничества. Чжу всегда презирала ностальгию, но теперь ее вдруг охватило горе. Горевала она не по Ухуаньскому монастырю, а по единственному человеку, которого знала в том стертом с лица земли месте. Теперь эти воспоминания принадлежали ей одной, хранились в ней, как сутры в пустотелом золотом Будде на первом этаже храма.

Великий Хан стоял на внешней галерее верхнего яруса пагоды. Его интересовали главные южные ворота внешней стены, через которые должны привезти пленного Чжу Юаньчжана. Пятью этажами ниже, на озере, ломался последний зимний лед. Охотничьи угодья Дворцового Города превратились в бело-розовый океан цветущих деревьев, в ожившую грезу об изобилии за тремя стенами, которая резко контрастировала с пейзажами, окружающими Даду, и подступающей с юга армией. Вокруг пронзающей небо верхушки храмовой пагоды, похожей на лотосовый бутон, порхало несколько подхваченных ветром лепестков. Железные колокола пели на каждом из пяти крытых ярусов храма. Мелодичный звон вместе с лепестками летел в Небеса.

Великий Хан спокойно развернулся к Мадам Чжан, явно не озабоченный ее грозным видом.

— Приветствую Императрицу.

Когда они сошлись лицом к лицу, оказалось, что Великий Хан выше, чем думала Чжу. Статности придавали ему и черное одеяние, на котором золотые драконы скорее тускнели, чем выделялись, и высокая прическа с золотой заколкой. Другой человек с такой внешностью выглядел бы мужественным, подумалось Чжу. Но Вану Баосяну это, очевидно, было не нужно. Его женственность казалась нарочитой, вызывающей.

— Это правда? — спросила Мадам Чжан высоким от злости голосом. — Госпожа Шинь беременна?

Великий Хан саркастически поднял брови:

— Похоже на то.

— Так вот как вы мне отплатили! Я отдала вам все — свою армию, свою верность. Я и на трон вас возвела!

— И за это я благодарен. Но почему вас волнуют дела Госпожи Шинь? Вы Императрица. Я никогда не отниму у вас титул. Разве вы хотели чего-то другого?

Мадам Чжан подарила ему весь мир, а хан в ответ дал ей в точности то, о чем она попросила: пустой титул. И глубочайшей жестокостью казалось его нежелание это понимать.

Очевидно, посчитав разговор оконченным, Великий Хан повернулся к приближенным:

— Мы направляемся в Зал Великого Сияния. Я хочу дать Чжу Юаньчжану персональную аудиенцию перед казнью. Пусть увидит лицо того, кто отнял у него трон.

Уходя, ни он, ни его спутники не удостоили Мадам Чжан даже взглядом. Чжу услышала его слова, обращенные к главному евнуху:

— Скачите вперед, скажите Госпоже Шинь, чтобы одевалась. Я хочу, чтобы она была рядом со мной, когда я закончу с Чжу Юаньчжаном.

В этот момент Чжу поняла, как поступить. Ее осенило. Точно искра упала на соломенный тюфяк: все ее существо вспыхнуло от волнения. Она без остановки ломала голову, где взять оружие, а была другая возможность, и оружие тут совсем ни при чем. Эта возможность касалась самой Чжу, невидимой для Императора, словно иголка, развернутая острием к глазам… и еще Ма, которую Великий Хан так любил, которой настолько доверял, что пожелал, чтобы она разделила с ним миг его торжества.

Мадам Чжан рухнула, как ненужная кукла, прямо в галерее, где Великий Хан оставил ее. Стоя на коленях, она плакала от ярости и отчаяния. Для Чжу это был шанс ускользнуть и вернуться в Дворцовый Город.

Но она медлила. Незнакомое доселе чувство удерживало ее рядом с плачущей женщиной. Мадам Чжан желала и боролась так яростно и отчаянно… Только нельзя по-настоящему победить, сидя в золотой клетке, а она этого не понимала.

— Оставьте повозку, — приказала Чжу остальным служанкам так уверенно, что они повиновались. — Я могу сопроводить ее обратно, когда она будет готова.

Рыдания Мадам Чжан отзывались в Чжу, как в свое время — боль Сюй Да. Чувство было крайне неприятное, но Чжу не попыталась его отогнать. Ветер осыпал ее новым дождем из лепестков, донес колокольный перезвон.

— Даже если бы на трон сел генерал Чжан, он бы тоже отверг вас, — негромко сказала Чжу. — Может, не так быстро, как Великий Хан, но рано или поздно… Когда до него дошло бы очевидное: что все лекарственные чаи на свете не помогут зачать женщине, которая уже вышла из нужного возраста.

Пораженная Мадам Чжан вздрогнула и вскинула на Чжу глаза.

— У генерала Чжана был Мандат, — сказала ей Чжу, — но не думаю, что он обрел его своими силами. Ему бы честолюбия не хватило. За ним стояла ваша воля. Печальней всего то, что вам даже в голову не пришло самой претендовать на Мандат. Вы добивались его мужскими руками, думая, что Мандат может принадлежать только мужчине, но не вам. А когда вы ставите себя ниже мужчины — любого! — это становится вашей судьбой.