Михаил Потапович натянуто улыбнулся в ответ. Ситуация была крайне неприятная, и напряжение пока не спадало. Он чувствовал, что попал на самый верх, выше не бывает, но во что для него всё это выльется? Иностранец был ему несимпатичен, желание дать сверху кулаком по башке не проходило, но он держался. Чтобы разрядить обстановку, Михаил Потапович решил продолжить тему русского языка.

– Говорят, что таким распространением нашего языка, – продолжил свою мысль Михаил Потапович, – мы обязаны нашей православной Вере и Церкви. Они объединяют.

– Молчат! Скотин! – Шулер опять разволновался. «Во как! Как просто его разозлить! – подумал Михаил Потапович, – Церковь-то чем ему не угодила? А говорил, что образованный… Надо с ним поаккуратнее».

– Извините ещё раз, – виновато проговорил Михаил Потапович, – чем это я вас опять разозлил? Вы против Церкви?

– Я не против Церкви! – Шулер опять взял себя в руки и заговорил без акцента. – Я за демократию! А Церковь Ваша и Вера – одно из главных препятствий на пути к демократии. Говорил я со священниками – дикие люди. Менять ничего не хотят, нарушают права человека на каждом шагу. Женщин унижают. Почему, говорю им, женщин в алтарь не пускаете? Почему? Что там такого, что им видеть нельзя? Почему они должны голову покрывать в церкви? Не объяснили мне они толком ничего. На Библию ссылались, мол, там так записано. Чушь! Когда его писали? Тогда еще настоящую демократию не придумали! Пора уже поправки вносить: вот наши священники это всё корректируют, – видно было, что Шулер душой болеет за демократию, вообще, и права женщин в Церкви, в частности. И ему очень не нравится православная Церковь.

– Так ведь женщины, которые в церковь ходят, против этого и не возражают. Наоборот, приветствуют! – Михаил Потапович начал объяснять. – Наша Церковь тем и отличается от других христианских церквей, что на протяжении веков в ней ничего не меняется… Ни службы, ни принципы… Ну, не может женщина быть священником. Не может! Зато она может быть Женщиной! – разгорячился Михаил Потапович. – И в этом тоже заложен огромный смысл. А мужчина должен быть Мужчиной. И в этом огромный смысл! А у Вас получаются мутанты какие-то… Не мужик – не баба… Все в штанах. Кому это нужно? А прав и свобод и в нашем варианте у всех достаточно. Просто сейчас растеряли многие традиции… Коммунисты подсобили в этом сильно… Хотя, – Михаил Потапович немного задумался, – не только коммунисты, они уже добивали наши устои, а рушить их цари начали… Некоторые… А возьмите мусульман: у них женщины, вообще, молятся отдельно от мужчин… И чадра, а не косынка… И никто не жалуется. Если только реалити-шоу по телевизору насмотрятся… И то очень быстро таких в чувство приводят. Они свои традиции получше нас сохранили.

– Ничего, ничего. Мы тут наведем порядок! – иностранец многозначительно покачал головой. – Заслали меня, а я всегда привожу в исполнение намеченные цели. С мусульманами мы тоже разберемся. Всему своё время.

– Послали, – вежливо подправил иностранца Михаил Потапович. «Тебя еще не послали! – подумал он. – У тебя еще всё впереди. Или, как сказала уборщица тетя Маша на нашем оборонно-сковородочном заводе: «У нас все спереди!» Да, Тяжелый случай!»

– Спасибо! – ответил Шулер. – Всё время путаю эти два слова.

«А зря! – подумал Михаил Потапович, которому Шулер не нравился всё больше и больше. – Пора бы уж и не путать».

– Теперь о корыстном! – Шулер опять вбуравился в него глазами. – На процент мы тебя взять не можем – и так много народа набирается. Будешь просто получать достойное вознаграждение за свой труд! – немного подумав, он добавил: – Ежемесячно.

Михаил Потапович, никак не ожидавший такого резкого поворота в разговоре, стушевался. Было как-то неудобно говорить о деньгах, очень смутила его фраза про проценты… Совсем он в этом не разбирался. Слышал, что у кого-то из начальства была даже такая кличка «Два процента», но как их сюда присобачить и по какому поводу, он не знал. «Да и от чего проценты? – думал Михаил Потапович, – Вот тебе и кандидат наук! В процентах запутался. А может надо поторговаться? Да и фамилия у иностранца располагает. Хотя, стыдно как-то. Как на рынке…». Он сразу вспомнил свою семью, вспомнил, как им сейчас нужны деньги… «А может сказать ему наудачу: «Пять процентов – и точка!»? Карпыча бы сейчас сюда. Он бы подсказал… Он знает – он плавал». И тут же очень захотелось добавить: «В дерьме этом».

– И какое же Вы предполагаете вознаграждение? – неожиданно для самого себя выпалил Михаил Потапович. – Без процента! – усилил он свою фразу. «Господи! Где я этого нахватался?! – в ужасе подумал он. – Домой приеду – сразу телевизор выкину!»

– Зарплата у тебя будет три тысячи долларов стодолларовыми бумажками каждый месяц. Жить ты будешь рядом, в отличной гостинице. Здесь у тебя будет отдельный кабинет для работы. Питание, проживание, лечение – бесплатно. Рабочий день ненормированный – когда будешь нужен, тогда и работа. Выходные и отпуск – как получится, если будет свободное время, – Шулер задумался и оценивающе посмотрел на Михаила Потаповича, – да! Одежду, конечно же, придётся всю сменить – тоже за наш счет. Работа у тебя будет, пока Папа при должности, а это несколько лет точно. Хотя, потом, может быть, он тебя будет привлекать на подработку.

– А платить будете без задержек? На заводе у нас уже год не платят ничего.

– Регулярно будем платить, – поморщившись, выдвил Шулер, – тут тебе не завод. Откроешь себе счёт в банке, туда и будем перечислять ежемесячно. – Что еще? – Шулер задумался. – Начиная с завтрашнего дня будем тебя понемногу вводить в курс дел, но в перспективе придется садиться за парту и учиться – больно ты дикий и дремучий.

– Товарищ Шулер, – Михаил Потапович запнулся, – ой! Извините, доктор Шулер, у меня высшее образование и кандидатская степень, какой же я дремучий?! – он обиженно посмотрел на иностранца.

– Я не про образование говорю. Может ты в ракетах своих и разбираешься, не знаю, но чтобы быть политиком, надо ещё очень много всего знать и уметь. Даже больше уметь, чем знать. Знать надо основные моменты. Вот этому всему мы тебя и научим. Сейчас получишь пропуск, первые тридцать купюр авансом, и тебя проводят в гостиницу. Обживайся, а завтра утром сюда, на работу.

Иностранец нажал на какую-то кнопку на столе и приказал:

– Срочно пригласите ко мне Секретаря. Жду его в своем кабинете! – и, обращаясь к Михаилу Потаповичу, сказал: – Сейчас придет Секретарь, это начальник всего аппарата Папы. Зовут его Филат Сергеевич. Он, можно сказать, второй человек в стране, без него не проходит ни одно решение. Посмотрит на тебя, и начнём работать. В целом, ты мне понравился, хотя очень многое надо ломать, очень многое.

В дверях появился Секретарь.

– Здравств… уй…! – он не успел договорить и, спотыкнувшись обо что-то на пороге, по воздуху, как змей Горыныч, влетел в кабинет. Секретарь громко приземлился недалеко от Михаила Потаповича и при посадке сильно щелкнул зубами. Лёжа на животе в неестественной позе, подбородком он упирался в большой, как корабль, до блеска начищенный ботинок.

– Нет! Сил моих больше нет! – простонал Секретарь. – Как на передовой! Хотя сам не воевал, но теперь понял, как это. На фронте… – Секретарь начал подниматься, одной рукой проверяя челюсть, другой, прижимая к груди ботинок, – Вы это нарочно?! – он укоризненно посмотрел на Шулера, в недоумении приподнявшегося со своего кресла, и сильно покрасневшего и смущенного Михаила Потаповича. Секретарь обернулся к двери. Там, на пороге, гордо стоял второй начищенный ботинок. Судя по размеру, он мог принадлежать только Михаилу Потаповичу. Секретарь посмотрел ему на ноги.

– Ну почему? Почему Вы в носках? Почему? – он сделал плачущее лицо. – Вы нарочно их там поставили?! Кто же снимает обувь в кабинете?

– Я, я не хотел, – тихо пробормотал Михаил Потапович. Ему было неудобно и стыдно. Я не нарочно. Просто тут везде ковры, чисто. Я думал… – он развел руками.

– Один опять ложку об меня сломал только что! Другой – засады устраивает! – Секретарь с остервенением сплюнул. – Пропадем мы так. Как ты думаешь? Шулер?! – возмутился он, обращаясь к иностранцу. – Погибнем?