– Известно как. Ввели бы войска, расстреляли из пушек и ринулись снимать скальпы. Потом заселили бы колонистов. И добавили бы перед названием страны приставку «Нью»!

– Я тоже так думаю. С Прибалтикой всё было намного сложнее… После победы над шведами царь Пётр, тоже либерал и реформатор, предложил немецким дворянам, хозяевам Остзейского края, очень выгодные условия капитуляции: оставить всё по-старому и ничего не менять. Немцы получили в Российской империи огромные привилегии и льготы. В их Остзейском крае остались немецкие законы, немецкий язык, немецкие порядки, немецкая власть, культура и, наконец, земли с крепостными крестьянами. Причём, крепостными были только коренные народности: латыши и эстонцы. Хозяева, немецкие дворяне, со свойственной им педантичностью практически превратили их в рабов. Если у русского крепостного мужика была хоть какая-то собственность: избёнка, иногда и лошадёнка, корова, то латышам и эстонцам было запрещено хоть что-то иметь, даже одежда им не принадлежала и выдавалась немецким хозяином. Если крепостного секли за какую-нибудь провинность, то даже стоимость розг учитывалась немецким управляющим, и за них приходилось отрабатывать. Можно сказать, что у латышей и эстонцев, как ни странно это сегодня звучит, надежда улучшить своё положение была только на Россию – «тюрьму народов». Просвещённые немцы не отпустили бы их добровольно никогда. Не раз русские цари пытались хоть как-то улучшить положение коренных народов-рабов и постоянно получали от немецкого дворянства отпор. Но всё же удалось отменить крепостное право, причём, даже намного раньше, чем в основной России! После этого начался хоть какой-то национальный подъём… Зарождающейся национальной интеллигенции сильно помогали и всячески поддерживали её русские либералы. Первые газеты на латышском и эстонском языках вышли только в конце 19 века в Питере. Издать их на родине не представлялось возможным: позиции остзейских немцев были ещё очень сильны – они оставались полноправными хозяевами всего. Постепенно немцев стали вытеснять с руководящих постов, особенно, при помощи русского языка: выпустили указ, кто не знает языка – уходи с должности. Представляешь, Виктор, русский язык, который сейчас объявлен там вне закона, помог латышам и эстонцам выжить. И только в начале 20 века первый эстонец занял государственную должность. Потом коммунисты устроили переворот, расстреляли царя… И Лысый стал раздавать русские земли, как и было обещано инвесторам… В том числе и Финляндию, и Эстонию, и Латвию… Немцы сбежали, батраки захватили их собственность: города, земли, дома и дворцы…

– Тоже мне «страна» – плевок на карте мира! Значит, культура, которой они так гордятся, не их? Соборы, дома, города?!

– Конечно, это всё немецкое. Все они были у остзейских дворян крепостными рабами, их в города-то не пускали… Даже ремесленниками были немцы.

– А я то думал… – удивился Карпыч.

– Но это ещё не всё. Они сполна «отблагодарили» Российскую империю за своё освобождение от немецкого ига! А иначе его не назовёшь… Если бы мы, нация оккупантов и захватчиков во главе со своим царём-тюремщиком, не освободили их от немецких рыцарей, то их сейчас вообще бы могло не существовать. Был такой прибалтийский народ – пруссы. Как у эстонцев и латышей, у пруссов был язык, культура, и жили они рядом. Но волею судеб оказались не в Российской империи, а в Германии. Теперь от этого народа осталось только название на карте мира: «Пруссия». – Папа грустно вздохнул.

– Ты, Миш, хотел что-то про благодарность сказать.

– Хотел… Что ты знаешь про латышских стрелков?

– Не силён я в истории, Миша… Знаю только, что они помогали Лысому делать революцию. Что были карателями, поскольку чужаков проще убивать, чем земляков. Была поговорка: «Не ищи палача, а ищи латыша!»

– Это было: проводили продразвёрстки, подавляли мятежи, осуществляли карательные операции. Положили они русских людей без счёта… А ты знаешь, сколько их было?

– Не знаю… Может сто? – Карпыч посмотрел на Папу, – Неужели тысяча?

– Восемьдесят тысяч штыков! Средний возраст 23 года! Молодые, здоровые деревенские парни, прекрасно обученные и имеющие опыт боевых действий в первой мировой войне. Целая Латышская стрелковая дивизия регулярной царской армии после коммунистического переворота сорвала с себя погоны и, нарушив присягу, полностью перешла на сторону Лысого. В полном составе: с офицерами, оружием и боеприпасами. Латышская дивизия в Красной армии была единственным обученным подразделением, имеющим опыт боевых действий! Остальная армия состояла в основном из мобилизованных русских крестьян и разношёрстных солдат. Если бы не латыши, не сдобровать коммунистам и на фронте, и в тылу. И неизвестно, как сложились бы события, не будь у коммунистов латышской дивизии, может, и разбили бы коммунистов, освободили Россию. Так они «отблагодарили» царя за свободу, – Папа посмотрел на Карпыча и продолжил: – Вот такая историческая справка, Виктор. Просто меня всегда возмущают эти беспочвенные обвинения: «Тюрьма народов! Нация оккупантов! Захватчиков!» Про коммунистов я не говорю: потопили они в крови Россию. Но странно слышать про геноцид какого-то отдельно взятого народа в советское время. Как будто идёт соревнование, и все наперебой, расталкивая других локтями, кричат: «Это против нашего народа был геноцид! Это у нас русские устраивали голод! Наш народ вымирал! Нас расстреливали и высылали!» А пострадал-то как раз в первую очередь русский народ, то есть коренные народности, проживающие в России. Его морили голодом, расстреливали, ссылали в Сибирь, кидали в тюрьмы. Но всё равно, даже при коммунистах, в это страшное время не был уничтожен ни один народ, ни одна культура, ни один язык. А уж тем более при царизме – этой «тюрьме народов»!

– Правильно, – согласился Карпыч, – главное обвинить в своих грехах других, смотришь – и сам чище стал. Что сделали с американскими индейцами «демократы-европейцы»? Вот это и есть настоящий холокост! Ведь физически уничтожили население целого континента! Скальпы на солнышке сушили. Сколько, не помню, они за скальпы платили? Кажется, три доллара за скальп взрослого индейца, и два – за скальп ребёнка. Загнали их теперь, кто выжил, в резервации, как зверей в зоопарк, и даже не извинились, не покаялись… А зачем извиняться? Им всё с рук сходит. Я бы сейчас на месте североамериканских индейцев, если ещё, конечно, кто-то остался живой, пошел бы демократическим путём. Провозгласил свободу и независимость индейцев, обличил европейских завоевателей, как оккупантов и нацистов, и отобрал всю собственность, нажитую за годы оккупации: предприятия, банки, промышленность – всё! Все некоренные народности, включая негров, по опыту Латвии объявил бы «негражданами» и выслал из страны! – Карпыч улыбнулся. – Даже не знаю, почему индейцы до этого сами не догадаются. А ты, Миш, поднаторел в истории. И когда успел?

– Пока ты тут бизнес делал, я книжки умные читал – работы-то на предприятии давно уж нет… Ладно… Так и порешим: во всё вникать, с Шулером не спорить и виду не показывать. А там посмотрим, кто кого.

За окном ещё не рассвело, а ученики уже сидели около кабинета Шулера свеженькие, наглаженные, выспавшиеся… Они пришли воевать. Хозяин кабинета опаздывал… Бойцы нервничали…

– Что это у тебя за приятель? – заговорил Папа, чтобы как-то отвлечься. – Ты про него вчера Шулеру рассказывал, Ферзь, кажется?

– Это мой приятель по институту – учились вместе… Хороший парень, весёлый, но жизнь не удалась… Несколько жён, несколько детей… Хотя может быть и больше. Но все попытки объявить его отцом со стороны очередной подруги разбивались о его стандартный ответ: «Всё правильно, всё сходится – ребёночек не наш!» Кем только он не работал! Сейчас торгует на рынке сувенирами…

– Ещё веселей тебя? – удивился Папа. – Разве так бывает?

– Я мошка безвредная перед Ферзём. До института он добирался на трамвае, но принципиально не платил за билет – зайцем ездил. Каждый раз его ловили контролеры, немолодые, злобные и цепкие женщины. Но Ферзь нашёл способ от них уходить без штрафа. Я как-то наблюдал такую сцену: когда женщина-контролёр понимала, что он без билета и хватала его обеими руками, Ферзь начинал кричать: «Что Вы меня за одежду хватаете руками! Какое Вы право имеете? Очень плохое обслуживание в трамваях! Как же Вам не стыдно из-за трёх копеек такой крик поднимать?» – Но контролёрша, как правило, всё равно вытаскивала его на остановку и пыталась сопроводить в милицию. Тогда Ферзь пел другую, безотказную песню: «Что ты ко мне пристала, старая? Не буду я с тобой спать. – Граждане! Это сексуальный террор, помогите! Она постоянно меня ловит и принуждает к сожительству! Отстань! Не буду я с тобой спать!» После этих слов Ферзя сразу отпускали. Через некоторое время его запомнили и перестали спрашивать билет. Таким образом, в институт он ездил бесплатно.