Барбаре хотелось совершить какой-нибудь типично женский поступок – хлопнуть дверью, закричать, швырнуть в него чем-нибудь, дать ему пощечину, – но ни о чем таком, конечно же, не могло быть и речи. Вместо этого она склонила голову и с виноватым видом тихо произнесла:

– Прости, Джон. – Тон ее голоса был очень мягким и приятным, но она ничего этим не выиграла.

Напротив, Джон погрузился в молчание. Он стоял и осматривал ее тело почти дюйм за дюймом. Барбара не поднимала головы, но нутром чувствовала это. Через некоторое время Джон сказал:

– Вернусь позже.

Вскоре Барбара услышала, как он, пройдя в гостиную, роется в винном шкафу доктора Адамса. Хотя до сих пор за ним ничего подобного не замечалось, он явно собирался выпить, чтобы поднять себе настроение. Вот тебе и Сексуальная Барбара.

В любом случае, я никогда не буду сексуальной, – сказала себе Барбара. Просто мне не нравится, что происходит, когда люди так себя ведут.

Ч

ас спустя, когда Синди пришла, чтобы Джон мог сходить искупаться, его разговор с Барбарой уже не казался ему таким разочаровывающим, как прежде. Непривычно расслабленный после нескольких унций виски, он даже посчитал беседу успешной. Натянув обрезанные джинсы, которые заменяли ему плавки, он отметил, что прошедший день принес ему даже некоторое удовлетворение, прошел так же хорошо, как и вчерашний. Джон снова почувствовал новую, пьянящую смесь девичьей покорности и собственной власти. Но сегодня он воспользовался этой властью. Обнаружил, что может сам связывать и развязывать ее. Это многое меняло.

Джон не выстраивал эти мысли в логическую цепочку, но достаточно хорошо усвоил то, что узнал. За услуги, которые он мог оказывать, она, в общем-то, должна согласиться на то, чтобы он ее трогал. Он мог отказать ей в своих услугах, чтобы получить желаемое. Очень интересным бонусом было то, что услуга заключалась в причинении боли или избавлении от нее – а он не сомневался, что Барбаре больно. Власть в самом чистом виде. Как и вчера, он чувствовал, что открыл что-то чрезвычайно важное и фундаментальное, не только в себе и Барбаре, но и в собственной жизни.

Распахнув кухонную дверь, он быстро спустился по ступенькам. На мгновение остановился, вертя в руке полотенце. Это был еще один жаркий полдень, по-летнему влажный и туманный, такой, который обычно заканчивается вечерними грозами, хотя их не было уже больше месяца. У его ног среди сорняков прыгали и жужжали бурые жуки, пытающиеся выжить в палящей жаре. Не было ни ветерка, ни надежды на него. Все будто замерло и ждало, но Джон этого почти не замечал.

Завтра он, может, оставит Барбару с кляпом во рту, а может, и нет. В любом случае, она была не очень умным собеседником: ему определенно больше нравилось ее мычание и движение глаз, чем произносимые ею слова. Так или иначе завтра он будет торговаться с умом. Если она захочет большей свободы, ей придется попросить об этом. Если она захочет, чтобы он вынул у нее кляп, ей придется дать себя поцеловать. И не только это. По мере того как в голове у него всплывали интересные подробности грядущих приключений, Джон Рэндалл стал понимать, что делает успехи. Вот только какого рода успехи?

Половое воспитание Джона было достаточно либеральным и ярким, чтобы он точно знал – по крайней мере, теоретически, – что такое половой акт. Когда же в воображении он подходил открыто и решительно к этому вопросу – назовем это трахом (слово, которое на самом деле несколько смущало его), – его сознание накладывало на него почти мифическое табу. Он не то чтобы боялся этого действа, просто оно предстояло ему когда-нибудь в будущем. Более того, он ожидал, что стоит ему сделать это в первый раз, как мир необратимо изменится и уже ничто не будет прежним.

Чтобы стряхнуть легкое омрачение, которое эта мысль навлекла на в остальном удачный день, он побежал трусцой через поле, спрыгнул с песчаной насыпи, в два прыжка пересек речной берег и ласточкой нырнул в воду. Коричневая влага сомкнулась над ним и снова расступилась, охлаждая, но не полностью смывая легкое чувство тревоги.

После этого, ощущая приятную усталость после короткого, но яростного заплыва, он выбрался на берег и встал, вытираясь полотенцем, рядом с Полом и Бобби.

– Вы не идете купаться?

– Мы уже.

– Где Дайана?

– Кладет белье в сушилку. Скоро нам нужно будет уходить…

– Ага. Придется снова перемещать ее.

– Это несложно. – Бобби растянулся на спине и посмотрел на небо. – Все равно она уже никуда не убежит.

– Ага. – Пол неосознанно дернулся.

Джон молча сел.

Через некоторое время Бобби вздохнул.

– Скучно.

– Что?

– Это. Она. Всё это, – с раздраженным видом он сел прямо.

– А по-моему, классно. – Пол снова дернулся. – Много у тебя знакомых детей, которые проделывали что-то подобное?

– Но какой в этом смысл? Отведи ее сюда, отведи туда, накорми, а на следующий день опять то же самое.

– Думаю, это весело.

– Что веселого? Не тебе же приходится не спать по полночи.

– Ладно, хорошо. Может, в этом плане ничего. – Пол наклонился вперед и стал лениво чертить пальцем на песке. – А как было бы круто, если б мы могли делать с ней то же, что делают с настоящими пленниками.

– Как что, например? – спросил Джон.

– Ну-у-у, как мы раньше себе представляли. Сам знаешь. Только по-настоящему. Раздеть ее полностью… выпороть и всё такое. – От волнения голос у него перешел на шепот.

– Нам нельзя этого делать, – сказал Бобби.

– Не понимаю почему. Правда.

– Все ты понимаешь. У нас и так достаточно проблем.

– Что ты хочешь сделать? Отпустить ее? Тогда узнаешь, что такое настоящие проблемы.

– Ладно, и как бы ты это сделал? – осторожно спросил Джон.

– Легко.

– Как?

– С помощью ножниц. – Маленькое сморщенное личико Пола наполнилось ангельским сиянием и приобрело мечтательное выражение.

– Что? – сказал Бобби.

– С помощью ножниц. Дайана все просчитала. – Пол принялся спешно объяснять, извиваясь всем телом. Выражение лица сменилось с мечтательного на напряженное. – Когда мы приходим к ней утром, она вся растянутая и связана, верно? И прежде чем мы ее развяжем, Дайана просто разрежет ей одежду на плече, сбоку и… и… разденет ее.

Зрачки у него, казалось, стали крошечными и лихорадочно блестели.

– Ой, еще она носит трусики. Я видел.

– С ними то же самое. Срезаем с двух сторон.

– Ага. Возможно, – восхищенно произнес Джон.

– Что потом? Что скажет Дайана?

– Ничего. Но можно подумать, что делать дальше.

Бобби, смотревший на Джона, вдруг явно расстроился. Его лицо снова приняло присущее его отцу задумчиво-хмурое выражение, большей частью из-за того, что Джону идея, похоже, понравилась. У Джона же выражение лица было каким-то глупым и отстраненным.

– Но потом, – произнес Пол, взбодренный молчанием, – мы сможем проделывать с ней всякие прикольные штуки…

Он затих. Все они провели в совместных играх несколько лет и понимали, что он имеет в виду.

– Нет, нельзя, – возразил Бобби. – Иначе все станет в два раза хуже, чем сейчас.

– Почему это? – воскликнул Пол. В ту минуту его воображение, казалось, разыгралось не на шутку. Он видел образы, которые были недоступны двум его друзьям.

– Заткнись, – сказал Бобби.

– Дайана сказала, что…

– Заткнись!

– Джон? – произнес Пол, ища поддержки.

Джон избегал его взгляда и какое-то время хмуро смотрел в сторону другого берега. С тех пор как они все стали бандой, он был лидером. Самый крупный, самый сильный, и жил в этих краях дольше всех.

Однако Джон постепенно научился мириться с тем, что он редко руководит ими, то есть редко что-то придумывает. Все это очень походило на следование чему-то, а не лидерство. Ты более-менее знал, чего все хотят, что должно случиться в любом случае, поэтому давал этому повод, помогал этому произойти. Кроме того, Джон усвоил – и тем самым признался себе в некотором недостатке воображения, – что, если не появлялось никакого предложения или решения, нужно было просто мрачно смотреть в землю, взяв себя за подбородок. Подходящую идею придумывал кто-то другой.