— Ты прав, — поморщился Александр. — Григорий — большая проблема, но он не стоит войны с архонтом Словении. Мы едва удержали Анатолию. Нам не до новых врагов. Может, тот ливиец соврал?

— Исключено, — покачал головой Вацлав. — Я лично допрашивал его. Он рассказал даже то, что давно забыл. Так кто бы это мог быть?

— Не знаю, — опять поморщился Александр. — Мы нашли этого парня, но нашли уже мертвым. Мы хотели отдать его вам, но не успели. Его кто-то зарезал. Мои люди заметили ваши приготовления и не стали заходить в тот дом.

— Надо же, совпадение какое, — раздвинул губы в мертвенной улыбке Вацлав. — А я не люблю совпадения. Я в них просто не верю.

— Ничего удивительного, на него донесли, — пожал плечами Александр. — Кто-то готовил ловушку, и лишь по случайности наши люди не встретились там. Тогда я бы уже не смог оправдаться. Зато у меня его семья. Госпожа приказала вывезти их из Карфагена. Мы надеялись, что он начнет их искать и проявит себя. Семью заберешь? Это наш подарок архонту Само.

— Себе оставьте, — равнодушно махнул рукой Вацлав. — На кой мне этот выводок баб? Наша вера не позволяет лить невинную кровь без нужды. Тут же никакой нужды нет. Я порезал бы их на куски, если бы от этого была хоть малая польза. А так… Я ведь не душегуб!

— Да??? — несказанно удивился патрикий. — Никогда бы не подумал! А кто же ты тогда?

— Я верный слуга государя, — спокойно ответил Вацлав. — Ты не понимаешь, патрикий! Наши догматы куда суровее, чем у вас, ромеев. Вы творите зло, но откупаетесь от него покаянием и жертвами на церковь. У нас так нельзя. Я сам себе судья и палач. Если я пролью невинную кровь без пользы для великого дела, то совершу большой грех, и тот грех будет висеть на мне до конца жизни. И никакими молитвами этого уже не исправить.

— Тебя накажут? — заинтересовался патрикий, который никогда не задумывался о таких материях. С христианина ведь грех смывается искренним раскаянием и исповедью, ибо господь милостив.

— Нет, — покачал головой Вацлав. — У нас есть право на ошибку. Но высшая сущность видит все, и когда весы перетянут на сторону зла, такой, как я становится грешником, изгоем. Он опасен для людей, раз жизнь для него потеряла цену. Его последующая судьба — оставить службу и творить добро, чтобы вернуть весы в прежнее положение. Ты слышал про доктора Немила? Он весьма известен среди лекарей.

— Слышал, — кивнул Александр. — Он и Илья выпускают книги, которые вмиг раскупаются врачами империи. Он великий целитель.

— Он палач, — усмехнулся Вацлав. — Знал бы ты, как он проводит допросы! Я ребенок по сравнению в ним. Но он творит добро, чтобы спасти свою душу, которая иначе будет вечно мучиться в Нави.

— Я встречал его, — прошептал Александр, который вспомнил свой единственный визит в Словению и палача, притворившимся портным. — Воистину, он страшный человек.

— Он погубил сотни, но спас тысячи, — спокойно пояснил Вацлав, который налил себе снова. — Потому-то он спит, как младенец, а не мучается кошмарами, как твоя госпожа.

— Ты знаешь? — в ужасе прошептал патрикий.

— Она ведь по-прежнему просыпается с криками. Да? — на лице Вацлава снова появилась неживая улыбка. — Это высшая сущность посылает ей знаки, но она не хочет их слышать. Гордыня и злоба ведут ее по жизни. Она плохо кончит, патрикий.

— Это какое-то колдовство? — побледнел Александр, который начал мелко и часто креститься. — Ты знаешь судьбу людей?

— Это просто здравый смысл, — пожал плечами Вацлав. — Ну сам подумай, что будет с ней, когда ее муж умрет? Кто подаст ей руку? Мой государь сделал это, но она отвергла его помощь. Следующее предложение будет хуже предыдущего.

— Какое же? — обмирая от страха и любопытства, спросил патрикий.

— Жизнь, просто жизнь, безо всяких условий, — пояснил Вацлав. — Для нее и этого много. У нее еще есть возможность спасти свою душу. Вы, христиане, для этого уходите в монастырь. Хотя, как по мне, это довольно бессмысленное времяпрепровождение. Думаю, ей монастырь не поможет.

— А что же ей тогда поможет? — Александр не мог прийти в себя от невероятного удивления. Варвар рассуждает о спасении души повелительницы мира! Что может быть нелепее!

— Княгиня Людмила на свои деньги построила больницу для женщин и детей, — сказал Вацлав. — Думаю, если ваша императрица лет десять послужит там, помогая людям, то ее душа обретет покой после смерти. Она мыла бы больных людей, выносила бы за ними дерьмо, меняла повязки на ранах. Но она не станет этого делать, ей чуждо смирение и милосердие. Ведь вы, христиане, только говорите об этих понятиях, но поступаете строго наоборот. Вы нарушаете свои заповеди направо и налево и при этом считаете, что спасение души можно купить за деньги. А это не так. Разве этому учил Христос?

— Ты знаешь, чему учил Иисус? — еще больше изумился патрикий. — Но ты же язычник! Зачем тебе это?

— Я христианин, даже больший, чем ты, патрикий, — усмехнулся Вацлав. — Потому что, в отличие от тебя, я верю всей душой. Иисус — это одно из проявлений высшей сущности, как и богиня Морана. Он и есть воплощение вселенской справедливости, которая пришла в этот мир в виде человека. Да только вы этого не понимаете и пытаетесь торговаться с ним, как с мясником на рынке. А Иисус не таков! Он не торгует благодатью, он дарит ее! И это он держит весы в своих руках.

— То есть ты — богобоязненный, добропорядочный человек? — патрикий смотрел на Вацлава так, словно видел его впервые.

— Вполне, — уверенно кивнул Вацлав. — Именно таким я себя и ощущаю. И я живу, зная, что приношу пользу своей стране. Я порой творю зло во имя добра, но это не делает меня недостойным человеком. Напротив, моя служба уважаема и внушает почтение. Это очень приятное чувство, патрикий.

— И наверное, ты беден, потому что раздаешь все свои деньги нищим, — продолжилдогадки Александр.

— Вот еще! — презрительно фыркнул сын боярский. — Наоборот, я очень богат и с каждым годом становлюсь все богаче. Моя вера не считает это грехом, ведь эти деньги заработаны честно, а не отняты у кого-то. А что касается нищих… Я охотно накормлю того, кто попал в беду, или пришел в мой дом, как гость, но я не стану содержать бездельника. Это противно моему чувству справедливости.

— А что будет с тобой, если твои грехи перевесят добрые дела? — обмирая от любопытства, спросил Александр. — Например, ты сейчас выйдешь отсюда и убьешь ребенка. Просто так, без всякой вины его или его родителей.

— Думаю, — поморщился Вацлав, — что тогда кто-то убьет моего ребенка, или жену, или внука. Это будет человек, или зверь, или просто болезнь. Справедливость не позволит злодеянию остаться безнаказанным. И я заплачу за него самую высокую цену. Поэтому мой ответ: «Нет!». Я никогда не сделаю того, о чем ты сейчас сказал. Даже если буду зол, или пьян, или зайду во вражеский город с мечом в руке. Невинное дитя я ни за что не трону, скорее сам умру. И этих баб я тоже не трону, потому как на них нет вины. И даже их смерть никому не принесет пользы. Пусть живут, мне плевать на них.

— Владыка Григорий учит вас этому? — в ужасе закрыл руками рот патрикий. — Тогда он либо святой, подобный отцам церкви, либо сумасшедший еретик. Он же не от мира сего!

— Да нет, это вполне жизненно, — пожал плечами Вацлав. — У нас даже воины со всем пониманием к этому относятся. Ведь у многих свои дети есть. Хотя… У нас большая часть в восемь лет служить идет. Для них это и вовсе закон. Это даны — звери лютые. Они любят малых детишек подбрасывать и копьями ловить. У нас за такое свои же товарищи зарубят на месте, как зачумленного. Вот этому владыка Григорий и учит. Мы раньше словно во тьме жили, звериным обычаем. Я сам много зла сотворил и не понимал этого. А он глаза нам открыл. Так зачем мне убивать невинного? Разве Иисус не проповедовал милосердие, патрикий?

— Проповедовал, — кивнул совершенно ошарашенный патрикий и на всякий случай уточнил. — Но если будет необходимо для дела, ты меня на ленты порежешь? Ведь так?