— А я посмотрел, — криво усмехнулся Немил. — Я на это часто смотрю. Хочешь, и тебе покажу, малец? Только чур, в пыточной не плакать и не блевать. Иначе сам убираться там будешь. Ну что, воин, пойдешь смотреть, как мышцы сокращаются?

Берислав побледнел и отчаянно замотал головой, чем вызвал еще один шквал смешков. А наставник Немил посмотрел на него внимательно и произнес:

— А ведь пойдешь со временем. Они не пойдут, а ты пойдешь. Уж очень ты, малец, любопытный. А кровушка… Привыкаешь к ней со временем. И ты привыкнешь. В лекарском деле без нее никак.

Наставник потерял интерес к Бериславу и продолжил:

— Мышцы крепятся к кости, вот к таким выступам. И чем сильнее мышца, тем этот выступ должен быть больше. Чтобы мышцу от усилия не оторвало, боги придумали сухожилия. Они-то к этим костным выступам и прирастают. Тяга идет по кратчайшему расстоянию, по направлению волокон. Не знаю, как боги это придумали, парни, но придумано толково. И захочешь лучше сотворить, а не сможешь. Все про широчайшую мышцу уяснили? Добро! Идем глубже. Сейчас я вам покажу, как становой хребет крутится и вперед-назад сгибается…

Этот день прошел, а Берислав все никак не мог уснуть. Он ворочался до полуночи, пока дрёма, наконец, не сморила его. Он был абсолютно, безоговорочно счастлив. И даже обязательная трешка по утрам и воскресный кросс не портили ему настроение. Он будет познавать новое, а не превратится в очередного воина. Ведь только ради познания и стоит жить. Не приведи господь, что-то случится с братом Святославом! Ведь тогда править ему. А это было последним, к чему стремилась душа княжича Берислава.

В то же самое время. Александрия.

Куда бы ни поехал Святослав, куда бы он ни посмотрел, то встречал обожающие взгляды и слышал приветственные крики. Тут, в столице, даже не успели почувствовать тягот войны, она прошлась по восточным провинциям Дельты. А вот преимущества новой жизни уже были налицо. Во-первых, налоги стали ниже, а ненавистный сбор в два кератия с номисмы, который забирал себе мытарь, отменили навсегда. Одно только это делало невозможным возвращение Египта в лоно Константинополя. Необходимость платить за то, что с тебя взяли налог, бесила даже самых больших имперских патриотов. Во-вторых, египтяне выползли из своего Ракотиса, туземного пригорода столицы, и стали полноправными гражданами Александрии. Со времен великого Александра настоящие хозяева этой земли считались вторым сортом, их ставили ниже греков. Впрочем, при старых императорах вторым сортом числили самих греков, а египтян и вовсе ценили наравне с нильской грязью. Ну а в-третьих, все любят победителя, особенно когда он так молод и хорош собой. У Святослава даже голова стала кружиться, и если бы не любимый дядюшка, который регулярно спускал его на землю, княжич давно потерял бы землю под ногами.

Оба порта Александрии были забиты кораблями. Полными были и речные порты тоже, от Фив до Вавилона, и дальше, до самого моря. И, словно нарочно, разлив Нила в этом году оказался не мал и не велик. Он оказался ровно таким, каким нужно. Каменные ниломеры, построенные еще в незапамятные времена, уверенно свидетельствовали, что урожай будет добрым, а наводнения не случится. И это еще сильнее укрепило египтян в том, что новая власть дана им от Бога. А раз так, то любой, кто противится ей — нечестивый грешник и святотатец. Именно эту мысль активно продвигали в массы и священники- монофизиты, и священники-халкидониты, оставшиеся без патриарха. Кир уехал в Константинополь, а епископскую кафедру Александрии возглавил отец Сергий, новообращенный словен, отличавшийся необыкновенной скромностью и аскетичной жизнью. Его недавно прислали из Братиславы. Некоторые личности попробовали было возмутить народ, но неожиданно для себя оказались за сто первой милей от столицы без права возвращения. И так уж получилось, что в провинции живут люди простые, новой власти преданные, и все больше из паствы монофизитского патриарха Вениамина. Для ромея поднять на бунт египтян было не только невозможно, но и смертельно опасно. Они, лишь недавно получившие свободу вероисповедания, разорвали бы бунтаря на куски.

Дрянной климат, вездесущий песок, проникающий в каждую щель, и горластый жуликоватый народ стали Святославу родными. Он уже начал понемногу забывать словенские леса и луга, считая свою прошлую жизнь каким-то странным сном. Он, увлеченный круговертью местной жизни, привык и к иссушающей летней жаре, и к приятной прохладе зимы. Он почти позабыл, как выглядит снег. Эта земля стала родной и для Юлдуз, и для тысяч болгар, которые поселились в провинции Египет второй, на востоке дельты. Префектом той провинции стал ее брат Альцек, а болгары превратились в пограничную стражу, взяв под контроль синайские тропы. Юлдуз истово, всей душой полюбила новую жизнь, и даже свой неспокойный нрав смирила на время. У нее и выбора не было. Она снова ждала ребенка.

— Давай останемся здесь навсегда, — шепнула она мужу, прижавшись к его плечу.

— Ты это о чем? — не понял ее Святослав. — Мы и так здесь, и никуда уезжать не собираемся.

— Ты наследник, — вздохнула Юлдуз. — Когда твой отец умрет, нам придется уехать отсюда в Братиславу. А я не хочу. Я знаю, что люди говорят.

— Что именно? — привстал на локте Святослав.

— На рынках болтают, что если ты уедешь, то Александрия восстанет, — горько сказала Юлдуз. — Горожане не примут другого государя. Они говорят, что ты, как настоящий император, в бою доказал свое право на власть. Не забывай, что чужаки Египтом правят бессчетное число лет, и тут свои понятия. Ты завоеватель, такой же, как римляне и греки, но ты правишь разумно и справедливо. Сам Бог любит тебя, ведь он дал достаточно воды в этом году. Люди видят это, муж мой.

— Но я же наследник престола, — растерялся Святослав. — Если отец умрет, править мне. Таков закон!

— Давай останемся здесь! — жарко зашептала Юлдуз. — Правь из Александрии. Я не хочу ехать в Словению. Мне нравится Египет. Тут наш дом. Тут родятся наши дети. Александра здесь уже называют цезарем, как сына императора. Представляешь?

— То, что ты говоришь — измена, — лицо Святослава окаменело. — Что у тебя в голове, женщина? Демоны обуяли тебя?

— Меня обуяла любовь к тебе и к нашим детям! — рассмеялась Юлдуз. — Я вижу, ты уже отдохнул, муж мой! Иди-ка сюда!

— Да ты с ума меня сведешь, несносная баба, — заворчал Святослав, жадно тиская ее набухшую грудь. — Хорошо, что никто не слышит твои речи! Беды ведь не оберешься.

Княжич ошибался. Эти речи были услышаны, ведь дворец только кажется пустым и тихим. В нем множество людей, и они не глухи. Бывают такие люди, которые как бы есть, и которых как бы нет. Никто не замечает обычную служанку, даже если смотрит на нее в упор. Ведь служанка стоит чуть выше рабыни, а значит, она для небожителей из княжеской семьи и не человек вовсе. Она для них стоит чуть ниже собаки, которая прямо сейчас расположилась у входа в покои и чует запах человека за дверью. Собака втянула воздух и снова положила голову на лапы. Этот запах ей знаком. Человек за дверью для ее хозяйки не опасен.

Октябрь 640 года. Окрестности Константинополя.

— Это не мы.

— Вот так вот сразу! Вместо здрасте?

Именно так, без лишних церемоний, начался разговор патрикия Александра и сына боярского Вацлава Драгомировича, который и сегодня благочинно постучал в ворота дома, а не вломился туда с оравой головорезов.

— Докажи! — сказал Вацлав, делая глоток вина, изготовленного тут же, на этой самой вилле. И было то вино превосходным, в меру терпким и почти без кислинки. Все, как он любил.

— Я еще жив, — пожал плечами Александр. — Если бы ты сам считал меня виновным, то либо моя голова была бы уже послана императору, либо я трясся сейчас в вонючем мешке на пути в Братиславу.

— Все так, — неохотно согласился Вацлав и отставил пустой кубок в сторону. — И хоть тот ливиец сказал, что его родичей наняли ромеи, но у меня остались сомнения. Вам не настолько нужно устранить экзарха Григория, чтобы для этого ввязаться в новую войну на севере.